Studia Litterarum

Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 206 ОПЕРЕЖАЯ Л.Н. ТОЛСТОГО: ТОЛСТОВСКИЕ ТЕМЫ И ТОЛСТОВСКИЙ «ТОН» В РАННЕЙ ПРОЗЕ И.А. БУНИНА © 2024 г. Е.Р. Пономарев Институт мировой литературы Российской академии наук, Москва, Россия; Русская христианская гуманитарная академия им. Ф.М. Достоевского, С.-Петербург, Россия Дата поступления статьи: 25 февраля 2024 г. Дата одобрения рецензентами: 15 апреля 2024 г. Дата публикации: 25 декабря 2024 г. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-4-206-221 Исследование выполнено в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН при поддержке РНФ (проект № 22-18-00347 «Раннее творчество И.А. Бунина: поэзия, проза, критика, публицистика, переводы (1883–1902 гг.)») Аннотация: Влияние Л. Толстого на творчество И.А. Бунина неоднократно рассматривалось в научной литературе, в том числе и автором этой статьи. Настоящая работа существенно расширяет традиционный взгляд, впервые включая в сферу этого влияния самую раннюю прозу Бунина, начиная с двух первых напечатанных рассказов. Показан ранее не замеченный процесс «опережения», когда Бунин пишет рассказы на некоторые характерно толстовские темы чуть раньше Толстого, а затем с восторгом читает написанное на ту же тему Толстым. «Опережение» представляется чрезвычайно важным моментом в осознании Буниным своей творческой близости Толстому. Вторая часть статьи рассматривает толстовский «тон» в некоторых произведениях Бунина, а также использование темы Толстого и толстовства в ранних рассказах как приема актуализации диалогов, моральной оценки персонажей. Статья демонстрирует, что влияние Толстого на Бунина-прозаика началось с самых первых опытов последнего и ощущалось на протяжении всего раннего творчества. Ключевые слова: Бунин, раннее творчество, Лев Толстой, поэтика, литературные влияния. Информация об авторе: Евгений Рудольфович Пономарев — доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник, Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, ул. Поварская, д. 25А, стр. 1, 121069 г. Москва, Россия; профессор, Русская христианская гуманитарная академия им. Ф.М. Достоевского, наб. р. Фонтанки, д. 15, 191011 г. Санкт-Петербург, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-5508-6532 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. Для цитирования: Пономарев Е.Р. Опережая Л.Н. Толстого: толстовские темы и толстовский «тон» в ранней прозе И.А. Бунина // Studia Litterarum. 2024. Т. 9, № 4. С. 206–221. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-4-206-221 Научная статья / Research Article https://elibrary.ru/PSQTOD УДК 821.161.1.0 ББК 83.3(2Рос=Рус)53 + 83.3(2Рос=Рус)52 Крупным планом: И.А. Бунин / Е.Р. Пономарев 207 AHEAD OF LEO TOLSTOY: TOLSTOY’S THEMES AND TOLSTOY’S “TONE” IN THE EARLY PROSE OF IVAN BUNIN © 2024. Evgeny R. Ponomarev A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia; Russian Christian Academy for Humanities, St. Petersburg, Russia Received: February 25, 2024 Approved after reviewing: April 15, 2024 Date of publication: December 25, 2024 Acknowledgements: The reported study was carried out at the IWL RAS and funded by the Russian Science Foundation, project no. 22-18-00347 “Early Works of Ivan Bunin: Poetry, Prose, Criticism, Journalism, Translations (1883–1902).” Abstract: Many researchers, including the author of this article, repeatedly examine the influence of Leo Tolstoy on Ivan Bunin’s works. The article significantly expands the traditional view, for the first time including within the sphere of this influence Bunin’s earliest prose, starting with the first two published stories. The research demonstrates the process of “being ahead of Tolstoy”: it means that Bunin writes stories on some characteristically Tolstoy’s topics a little earlier than Tolstoy himself and then reads with delight what Tolstoy wrote on the same matter. “Being ahead” represents a crucial moment in Bunin’s awareness of his creative affinity with Tolstoy. The second part of the article examines Bunin’s use of Tolstoy’s “tone” in some of his works, as well as the use of Tolstoy’s theme and the theme of Tolstoyism in early stories as a technique for actualizing dialogues, as well as a moral assessment of characters. The article demonstrates that Tolstoy’s influence on Bunin’s prose began with the first opuses and continued throughout all his early work. Кeywords: Bunin, early works, Leo Tolstoy, poetics, literary influence. Information about the author: Evgeny R. Ponomarev, DSc in Philology, Leading Research Fellow, A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Povarskaya St., 25A, bld. 1, 121069 Moscow, Russia; Professor, Russian Christian Academy for Humanities, Fontanka Emb., 15, 191011 St. Petersburg, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-5508-6532 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. For citation: Ponomarev, E.R. “Ahead of Leo Tolstoy: Tolstoy’s Themes and Tolstoy’s ʽTone’ in the Early Prose of Ivan Bunin.” Studia Litterarum, vol. 9, no. 4, 2024, pp. 206–221. (In Russ.) https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-4-206-221 This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) Studia Litterarum, vol. 9, no. 4, 2024 Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 208 В последние годы жизни И.А. Бунин вспоминал о своих первых впечатле- ниях от чтения Л.Н. Толстого: Не помню, когда именно начал я читать Толстого и как случилось, что я выделил его из прочих. Бывает, что человек открывает что-нибудь прекрас- ное и дорогое для него внезапно, с изумлением. Этого со мной по отношению к Толстому не было, такой минуты я не помню [10, с. 66]. В основополагающих монографиях о Бунине, созданных в XX в. [4; 6], утверждалось, что толстовское влияние на творчество Бунина начина- ется примерно тогда же, когда Бунин увлекся толстовством и провел чуть больше года в кругу толстовцев, — т. е. во время жизни писателя в Полтаве в 1892–1894 гг. Несколько рассказов, созданных в эти годы и через некото- рое время напечатанных в народническом «Русском богатстве», наряду с непринятым в этот журнал рассказом «На даче», традиционно именовались толстовскими [5]. При этом почти незамеченным осталось влияние творче- ства Л.Н. Толстого на самое раннее творчество Бунина. Самые первые опубликованные прозаические опыты Бунина — «Два странника» и «Нефедка» (оба 1887) — довольно близки толстовской тематике конца 1880-х гг. Оба произведения так или иначе рассказывают о духовном преображении человека. Еремушка из «Двух странников» (в варианте 1889 г., напечатанном в «Орловском вестнике», имя главного героя изменится на Тимоша), как бы спасает собственной (праведной) смертью душу пьяного мужика, зарезанного беглым монахом Рафаилом ради денег. Этот смысл не прочитывается напрямую, но он ощутим в под- Крупным планом: И.А. Бунин / Е.Р. Пономарев 209 тексте; его формирует ключевая фраза, произнесенная главным героем: «…не губи душу его! Куда она должна пойти?.. Ведь в ад… Братик, послу- шайся, не льстись!..» [11, стб. 1227]. Если же, допустим, не заметить этот подтекст, то рассказ все равно ориентирован на нравственную проблему: уклонение героя от греха (Рафаил предлагает Еремушке соучастие в краже и убийстве) стоит ему жизни, но, так или иначе, Еремушка умирает как пра- ведник. Он не смог предотвратить убийства и замерзает в метель в снежном поле, не найдя дорогу к жилью. Череду «метельных текстов», прослежен- ных в творчестве Бунина К.В. Анисимовым [1], на наш взгляд, следует начи- нать не «Хозяином и работником» Толстого, прочитанным Буниным сразу после выхода рассказа в 1895 г., а значительно раньше — «Двумя странни- ками» 1887 г. В этом случае самый первый замерзающий в поле герой Бу- нина (а замерзающих героев в дальнейшем его творчестве будет немало) в какой-то мере предшествует купцу Брехунову и его преображению. Соб- ственно, произведение на тему замерзания (очень национальное, связанное с малой заселенностью российских просторов и необустроенностью дорог) стало первым произведением Бунина, в котором он пытается заглянуть в сам процесс умирания. Пристальный интерес к смерти и умиранию, без- условно, роднит его с Толстым тематически, что позднее будет подчеркнуто и в книге «Освобождение Толстого». Предсмертным видениям Еремушки посвящена вся последняя главка рассказа — и здесь типологическим ориен- тиром молодому Бунину могли послужить сразу два текста Толстого. Во-первых, это 12 глава рассказа «Севастополь в мае» с предсмерт- ными мыслями ротмистра Праскухина, занимающими большую часть главы. В.Н. Муромцева-Бунина утверждала, что Ваня Бунин подростком читал «Севастопольские рассказы». Этот эпизод мог отложиться в его па- мяти еще и потому, что его в подробностях цитирует Н.Г. Чернышевский в статье 1856 г. (той самой, в которой появляется словосочетание «диалек- тика души»), посвященной «Детству», «Отрочеству» и военным расска- зам Толстого. Полагаем, осваивая критическое наследие Чернышевского (а с этим наследием его непременно должен был познакомить старший брат Юлий), Бунин наверняка прочитал эту статью. Во-вторых, это рассказ Толстого «Метель» (1856). Видения, которые посещают заснувшего героя под завывания холодного ветра (в этом рассказе герой не умирает, история имеет счастливый конец), тоже могли (если юный Бунин был знаком с этим Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 210 произведением Толстого) типологически повлиять на последнюю часть «Двух странников». История, рассказанная в «Нефедке», приводит к духовному преобра- жению главного героя — в отличие от первого рассказа, не предсмертному, а предполагающему все дальнейшее изменение жизни. И хотя Нефедка обретает новый смысл жизни именно в Рождественскую ночь и, привле- ченный церковным благовестом, приходит на службу в храм (Толстой, как известно, полагал, что традиционные христианские праздники не имеют мистического значения, а официальную церковь вообще не считал под- линно христианской), типологически это именно то покаяние и преобра- жение, когда человек отрекается от прежней неправедной жизни и меняет все свое поведение. Духовные переломы, покаяние и преображение вошли в моду, в том числе и в литературе, после появления трактатов «Исповедь» и «В чем моя вера?». Сыграла важную роль в этом процессе и повесть «Смерть Ивана Ильича», опубликованная в 1886 г.1 Таким образом, Бунин, не совсем по-толстовски оркеструя сюжет, пишет на важную толстовскую тему. Продолжая эту систему тематико-типологических аналогий, можно отметить, что сюжет рассказа Бунина «День за день: Старая история» (опу- бликован в «Орловском вестнике» 22 ноября 1889 г.) соотносим с пробле- матикой «Крейцеровой сонаты» (опубликована в 1890 г., в том же году прочитана Буниным). Бунин вновь как бы предвосхитил проблематику, поднятую Толстым, предложив зарисовку состоятельной елецкой семьи, где муж и жена, во-первых, ничем не занимаются, по Толстому — живут пустой жизнью, а во-вторых, по сути, чужие друг другу люди. В отличие от расска- зов с крестьянской тематикой, мотивное наполнение темы звучит вполне по-толстовски: Она сама не знала, зачем вышла замуж за Кондаурова. Когда они вен- чались, она не думала определенно о цели этой свадьбы; венчалась потому, что другие венчаются, выходят замуж, — и она должна была идти. <…> Пре- 1 Мы не можем сказать точно, прочитал ли шестнадцатилетний Бунин повесть именно тогда, когда с ней знакомилась вся читающая Россия, или на несколько лет позже. Впослед- ствии он неоднократно будет говорить и писать о «Смерти Ивана Ильича». А в 1933 г. в интервью газете «Сегодня», описывая литературную ситуацию 1880-х гг., поставит «Смерть Ивана Ильича» рядом с «Крейцеровой сонатой» как самые значительные произве- дения той эпохи. См. подробнее: [2, с. 16]. Крупным планом: И.А. Бунин / Е.Р. Пономарев 211 жде она почему-то вовсе не чувствовала болезненного чувства неудовлетво- ренности от того, что жила день за днем, однообразно и скучно; теперь же это чувство развилось до громадных размеров. — Господи! что же будет дальше, — думала она, и болезненная тоска все возрастала; неужели я теперь погребена и на целую, да, на целую жизнь осталась в Ельце?.. Неужто дни будут проходить так же бесцельно. Вот те- перь зима, потом весна, лето и опять все сначала. И весна, и зима, и лето — я наперед знаю, как пройдут. Те же дни, тот же обед, сцены после обеда до тусклых сумерек?! Она села на кровать и вздернула плечами... Она боялась даже дальше думать об этом [12]. Среди толстовских мотивов появляются и традиционные для левой среды (выпущенные в приведенной цитате) рассуждения о неразвитости героини и отсутствии у нее «идеалов, стремлений». Они заимствованы, ско- рее всего, из народнической картины мира, в которой важное место зани- мало идейное развитие девушек: чтение ими соответствующей литературы и формулирование жизненных задач. Понятно, что в 1889 г. для Бунина еще актуальны эти мотивировки характера персонажа, практически по- всеместно распространенные в народнической литературе. Однако общая тональность текста значительно ближе Толстому, чем, например, Черны- шевскому — идейному вдохновителю этой литературы в сфере «женского вопроса»: трудно представить себе какое-нибудь дальнейшее «развитие» Надежды Федоровны. Ощутив трагическую пустоту жизни, она, скорее всего, заведет какую-либо интрижку. Эта линия намечена: героиня хочет отомстить мужу, вспоминает о молодом учителе уездного училища, пыта- ется ему написать и пригласить на вечер, но бросает. Скорее всего, назре- вающее решение просто отложено, ведь героине нечем больше скрасить жизнь. Муж ею совершенно не интересуется, разговаривает с ней по-хам- ски, и она сама понимает, что в ее жизни «все, так сказать, кончено…» [12]. Из бунинского текста вытекает, по сути, очень толстовская мысль: само устройство института брака влечет жизненную пустоту, супружеские из- мены и разрушение брака изнутри. Эта работа Бунина «на опережение» Толстого свидетельствует одно- временно о двух вещах. Во-первых, о том, что толстовские темы носились в воздухе эпохи: особенно остро их чувствовали те, кому народническая Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 212 идеология начинала казаться узкой. Во-вторых, о мировоззренческой бли- зости Бунина и Толстого. Бунин думал о том же, что и Толстой, и приходил к похожим выводам (разве что формулировал их не так радикально). Когда же Толстой высказывался на уже обдуманную им тему, Бунин бывал по- ражен: насколько ярко и насколько смело была подана та художественная идея, которую он сам уже пытался воплотить. Именно такой была реакция Бунина (за несколько месяцев до того написавшего рассказ «День за день») на появление «Крейцеровой сонаты» — исключительное восхищение2. Ме- стами заметна и бунинская специфика развития темы: самое ужасное для Надежды Федоровны — не бессмысленность дней, как было бы у Толстого, а их однообразная тягучесть. К теме пустоты жизни добавляется характерно бунинский мотив (который будет значительно развит в зрелом творчестве писателя) — страх от самого утекания времени, приближающего к смерти. В той же системе значений можно рассмотреть и восхищение Буни- ным «Хозяином и работником» Толстого тотчас после выхода рассказа в 1895 г.3: Толстой мастерски сделал то, что он сам только нащупывал в «Двух странниках» в 1887 г. и позднее (переработка и публикация нового вари- анта этого рассказа через два года после первой публикации говорят о том, что произведение казалось Бунину немаловажным). Притча, вырастающая из бытовой трагической истории о замерзающих в метель, — именно то, что пытался сделать юный Бунин. Толстой рукою мастера явил ему образец. Не менее важен для ранней прозы Бунина и некий «тон» Толстого, заимствованный из его ранней прозы. Так, в рассказе «Первая любовь: Из воспоминаний детства» (1890) три тематически различных части. Первая посвящена дружбе мальчиков, проводящих лето в деревне. Сценки и диа- логи между ними напоминают главы из «Детства» (см., например, главу VIII «Игры») или «Отрочества» (см. главу V «Старший брат», в которой Нико- ленька мирится и ссорится с братом Володей, или главу XIII «Изменница», где рассказывается о детских играх) не столько деталями или сюжетными 2 Чуть позднее он был сбит с толку «Послесловием» к ней (см. подробнее: [8]), но само произведение оценил чрезвычайно высоко. 3 В воспоминаниях Бунина, вошедших в книгу «Освобождение Толстого» (1937), рассказано о посещении Толстого весной 1895 г. Бунин застал великого писателя за чтением только что вышедшего «Хозяина и работника»: «Я, от восхищения перед этой вещью, имел бестактность издать восторженное восклицание. А он покраснел, замахал руками: — Ах, не говорите! Это ужас, это так ничтожно, что мне по улицам ходить стыдно!» [14, с. 88–89]. Крупным планом: И.А. Бунин / Е.Р. Пономарев 213 поворотами, сколько общим «тоном». Бунин выстраивает яркий диалог с использованием детского языка и мальчишеского сленга, а также особых детских интонаций, передающих быстрые перемены настроения и т. д. Тема отроческой влюбленности (Лева уличает Митю во влюбленности в его двоюродную сестру Сашу; Митя вспоминает разговор с Сашей, из которого можно заключить, что он ей тоже нравится) решена во многом так же, как у Толстого. Вторая часть рассказа — поездка с дядей и встретившимся по пути крестьянским обозом в город — использует иной материал. Она построена на «письме с натуры» — реальных крестьянских диалогах, услышанных ав- тором (см. об этом подробнее: [9, с. 151–152]). Интересен и разговор героя с дядей, который, во-первых, ярко характеризует персонажей, во-вторых, многое говорит о специфике их взаимоотношений. Третья часть, в которой герой пытается навестить Александру Брянцеву (героиню зовут так же, как и в более ранней повести «Увлечение») в гимназии, но из свидания ничего толком не выходит, возвращает подростковый диалог первой части, в кото- рый — жирной точкой концовки — вклинивается просторечие дяди. Как и в первой части рассказа, в качестве подтекстуальных значений, дополня- ющих речевые характеристики, используется смущение и покраснение ге- роев: Смущенно и радостно улыбаясь, я подал ей руку. Около нас толпилось человек пятнадцать ее подруг и потому мы отошли к самым выходным сте- клянным дверям. — Когда же вы едете? — спросила Саша. — Завтра, — сказал я, то расстегивая, то застегивая пряжку пояса. — Зашел проститься… Вам хоть немного будет меня жалко?.. Саша покраснела и хотела что-то ответить… Но вдруг стеклянные двери отворились и вошел… дядя! Я обмер. — Что же ты тут ночевать что ли остался? — сказал он сердито, стоя передо мною с кнутом в руке. («Как мужик!» — мелькнуло у меня в голове). — Ждал, ждал тебя! Наконец, решился подъехать сам [15, 14 февраля, с. 3]. В этом эпизоде нет прямого влияния Толстого, но уже професси- онально использованы те приемы, которые Бунин мог обнаружить, на- Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 214 пример, в первой части «Войны и мира» (см., например, любовную сцену Наташи с Борисом Друбецким в главе XIII). Различное видение ситуа- ции взрослым и подростком, обыгрываемое в этом эпизоде, можно тоже типологически отнести к толстовскому изображению процесса взросле- ния. Н.М. Кучеровский считал, что «Первая любовь» — наиболее «бу- нинский» текст из раннего творчества Бунина [3, с. 105]. Это утвержде- ние отчасти спровоцировала тема рассказа, отчасти же, надо полагать, мастерство нюансировки диалога, предвещающее зрелую бунинскую поэтику. В 1891 г. в рассказе «Мелкопоместные» Толстой впервые появляется как тема (пока эпизодическая и проходная) разговоров провинциальных помещиков. Один из острословов придумывает эвфемизм, заменяющий по- нятие «пьянство»: — Ну, ты нынче, должно быть, всю дорогу «совершенствовался». — Как «совершенствовался»?.. <…> — Да ну, слушай же… Я по дороге забрел в Новоселки, — нужно было к мировому, — а они сказали, что проедут в Коровий верх. Только, понимаешь, выхожу от мирового, глядь — лошадки мои стоят смирнехонько около Иван Михайлова, а они, голубчики, второе «горлышко откусывают». — «Вы зачем сюда»? — «Дурак ты, говорит Крутиков, неужто ты не знаешь, что Толстой проповедует “совершенствование”? Вот мы и “совершенствуемся”»… Оба захохотали, закурили, и беседа снова потекла в том же духе [13, 27 октября, с. 2]. Понятие «самосовершенствование» — одно из центральных в мо- ральной проповеди Толстого. Оно многократно используется в дневниках писателя (собственно, основная цель ведения дневника, как определял ее для себя Толстой, — это самосовершенствование), а также появляется в статьях и морально-религиозных трактатах. Герои «Мелкопоместных» превращают толстовское понятие в собственную противоположность. Тол- стой категорически выступает против пьянства (и употребления алкоголя вообще), полагая, что любое одурманивание рассудка мешает свободному размышлению о себе и в конечном счете самосовершенствованию. Они же Крупным планом: И.А. Бунин / Е.Р. Пономарев 215 называют «совершенствованием» временное улучшение самочувствия, ко- торое достигается при помощи алкогольного опьянения. Тем не менее шутка свидетельствует о том, что обсуждение Толстого и толстовства было общим местом провинциальных разговоров. Этот смысл поддержан и следующим пассажем, которым заканчивается обшир- ная характеристика богатых елецких помещиков. Черты прежней поме- щичьей жизни они соединяют с новыми обычаями: «…ездить на выставки, толковать о “порядочности”, о Толстом, о модных политических новостях, о практичности американцев, о школах и земских больницах, участвовать в любительских спектаклях, картавить, говорить: “вы дугак” лакеям и т. д., и т. д.» [13, 29 ноября, с. 2]. Общий «тон», в котором выдержаны «Мелкопоместные», не имеет ничего общего с толстовским: отчетливо звучат местами гоголевские, ме- стами тургеневские интонации. Тон начинающий писатель подбирает те- матически: для рассказа о мелкопоместных дворянах подходят интонации гоголевских повестей и рассказов из «Записок охотника», в которых цен- тральными героями были те самые мелкопоместные. Таков же и рассказ «Помещик Воргольский» (подзаголовок «Из очерков “Старое и новое”»; 1892). Литературное влияние Толстого в нем не ощущается, но толстовство снова присутствует в тексте как важная современная тема и предмет дво- рянских толков. Если в «Мелкопоместных» она только обозначена, то здесь существенно расширена: — Вы, кажется, ярый последователь теории Толстого? — все хотите делать сами, — пошутил Сергей Сергеич, когда я вернулся. — Страстный! — ответил я в том же тоне. Тогда Сергей Сергеич сделал серьезное лицо и сказал: — A propos, читали вы новую книжку Скабичевского — «Толстой как художник и моралист»? — То есть барона Дистерло? — спросил я. — Да, да, Дистерло, — поспешно подтвердил Сергей Сергеич и, по- казав таким образом, что он перемешал фамилии из-за «глупейшей» рассе- янности, авторитетно начал делать критические замечания на «книжечку». Потом перешел к самому Толстому, сказал несколько интересных фраз насчет его «теорий», прибавляя к ним, как к собственным мнениям: Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 216 «мне кажется», «я думаю» — и наконец, доставая портсигар, быстро закурил папиросу, изящно помотал спичкой, элегантно бросил ее, откинулся к спинке стула и заключил: — Мне, по правде сказать, жаль его: запутался старик! [16, 5 июня, с. 2] Сергей Сергеевич, с которым ведет диалог повествователь, разбира- ется в предмете плохо, но это сама по себе важная деталь: раз обычный са- лонный болтун кое-как освоил тему, значит, о Толстом говорят все. Назва- ние работы Р.А. Дистерло, вышедшей в 1886 г., после появления «Смерти Ивана Ильича» (анализ художественного творчества Толстого завершается в книге именно этим произведением), указывает направление всеобщих разговоров: во-первых, Толстой-художник и Толстой-моралист нередко рассматриваются отдельно друг от друга (Р.А. Дистерло, по сути, рецензи- рует 12-томное собрание сочинений; сначала он говорит о художественных произведениях; последние же две главы своей книги, десятую и одиннад- цатую, автор посвящает этическому учению Толстого); во-вторых, критик весьма уважительно рассуждает о прагматической этике Толстого, кото- рая, с его точки зрения, демонстрирует новейшие тенденции философской мысли: отказ от научного позитивизма, формирование новой религиозно- сти, сосредоточенность на человеческой душе [18]. Сергей Сергеевич тем не менее, излагая общие места тогдашней критики, делает иной вывод, чем невыгодно отличается от барона Дистерло. Упоминаемая книга и болтовня персонажа как бы противопоставлены в этом контексте. Интересно, что у народника А.М. Скабичевского есть книга с очень похожим заглавием — «Граф Л.Н. Толстой как художник и мыслитель», которая вышла практически одновременно с сочинением Р.А. Дистерло, в 1887 г. Построена она похожим образом: сначала идет очерк творчества Толстого (до 1872 г.), за ним следует статья «Разлад художника и мысли- теля (По поводу романа гр. Л. Толстого “Анна Каренина”)», а завершает книгу раздел «Мысли и заметки по поводу нравственно-философских идей гр. Л. Толстого», в свою очередь тоже разделенный на несколько частей. Одна из них посвящена пяти условиям счастья, которые Бунин считал са- мым важным для себя в учении Толстого4. Скабичевский не оспаривает эти 4 Пять условий счастья сформулированы в трактате «В чем моя вера?» [20, с. 418–421]. Не исключено, что в те годы Бунин мог не знать трактат целиком (он был запрещен в России, Крупным планом: И.А. Бунин / Е.Р. Пономарев 217 условия счастья, но утверждает, что Толстой изрекает неоспоримые истины [19, с. 148]. А все учение Толстого, по мнению Скабичевского, похоже на то, как если бы математик вдруг взял и увлекся таблицей умножения, отвергая все более сложные разделы своей науки [19, с. 146]. В дальнейшем критик почти поучает писателя: непротивление злу насилием есть недостижимый идеал, а суды, армии и прочие человеческие институции призваны сдержи- вать дикость людских инстинктов. Другая часть «Граф Л. Толстой о жен- ском вопросе» построена на жизненном примере: критик пишет об идеаль- ной семье, в которой жена выучилась на учительницу, трудится не покладая рук и приносит треть семейного бюджета, а также идеально содержит дом и прекрасно занимается детьми. Ее, ранее большую поклонницу Толстого, привели в ярость мысли великого писателя о предназначении женщин и бесполезности женского образования. Таким образом, Сергей Сергеич из «Помещика Воргольского» спутал, скорее, не автора, а заглавие. Он в своих суждениях о Толстом более опира- ется на «жизненную» критику Скабичевского, чем на взвешенный анализ Ди- стерло. Называние двух этих фамилий получает функцию подтекстуальной полемики с теми, кто судит о Толстом слишком поверхностно, тем более что сам Воргольский в завершение разговора уверяет своих собеседников в том, что Толстой раньше был министром, и не хочет слышать возражений. Впрочем, приведенный эпизод не играет существенной роли в разви- тии сюжета. Остается неясным, действительно ли повествователь (которому переданы имя и отчество автора: Иван Алексеевич) страстный поклонник Толстого, или его ответ шутлив. Он приехал в поместье из университетского Харькова, где теория Толстого, вероятно, разбирается по Дистерло или Скабичевскому. С другой стороны, в Харьковской губернии и Харькове до- вольно много толстовцев — поэтому однозначного ответа, всерьез или нет ответил Иван Алексеевич, быть не может. Так или иначе, следует отметить, что учение Толстого из проходной шутки превращается в произведениях Бунина начала 1890-х гг. в одну из тем для светского разговора. В рассказе «Тарантелла» (авторская дата: 1893; первая публикация: 1896; начиная с публикации 1912 г. заглавие: «Учитель») можно увидеть сле- но широко расходился в виде копий с экземпляров, запрещенных цензурой), однако часть X главы в виде статьи под заглавием «В чем счастье?» была опубликована в первой книжке журнала «Русское богатство» за 1886 г. Подробнее об этом см.: [7]. Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 218 дующий шаг: Толстой и толстовство присутствует в тексте не только как тема светского разговора, но и в качестве символического визуального знака. В гостиной богатых и просвещенных помещиков Линтваревых княжны Трипольские упоминают Толстого в разговоре о знакомых и знаменитостях. Часть гостей постоянно живет в провинции, им интересен сам факт, что собеседники видели Толстого; для остальных же, тоже бывающих в столи- цах, — это обычная светская болтовня: «Потом Трипольские стали расска- зывать про своих питерских знакомых, про Толстого, которого встретили в Москве на улице, про поэта Надсона» [17, с. 75]. Визуальным же знаком — в дополнение к этому разговору — будет большой портрет Толстого, писан- ный масляными красками, висящий в столовой Линтваревых. Этот портрет демонстрирует как демократические симпатии хозяев, так и стремление ко всему доброму и светлому — например, к просвещению деревни. Исходя из этих убеждений Линтварев, вероятно, и пригласил к себе на Рождество зем- ского учителя Турбина, не подумав, как тот будет осваиваться в его богатом интеллигентском кругу. При этом разговор, который пытается завести Турбин, на единствен- ную более-менее знакомую ему тему — о профессиональном образовании — тоже имеет толстовский оттенок. Турбин упоминает сочинения известного русского педагога Н.Ф. Весселя о профшколах и обучении детей ремеслам, но, как и Толстой, считает, что любой крестьянин умеет работать руками лучше, чем интеллигент-учитель, а крестьянского ребенка нечего учить ре- меслу, потому что он и так осваивает все ремесла в хозяйстве. Собеседники (Линтварев и богатый помещик Беклемишев, влиятельный земский глас- ный) говорить об этом не желают и третируют Турбина: — <…> Когда мне, позвольте спросить, обучать своего какого-либо мальца мастерить разные безделушки, когда он сам, в своем быту, так ска- зать… — Зачем же непременно безделушки? [17, с. 76] Произносящий последнюю реплику цепляется к неудачному слову, использованному Турбиным, но по сути спора ничего не высказывает; Турбин не кажется Линтвареву и Беклемишеву стоящим собеседником, они продолжают разговор о том, чего учитель не знает. Суть педагоги- Крупным планом: И.А. Бунин / Е.Р. Пономарев 219 ческой проблемы, по-видимому, не слишком интересует богатых поме- щиков. В этом рассказе тема Толстого уже не случайна и не эпизодична. Она выстраивает систему подтекстовых смыслов, осуждающих либеральных бар и оправдывающих искренние порывы не слишком образованного, но стремящегося к знанию сельского учителя. Взгляды Толстого и толстовское общественное устройство, как оно реализуется в толстовских кружках и колониях (открытость представителям любых сословий и людям любого уровня образования), оказываются честнее и искреннее, чем псевдодемо- кратические потуги богатых помещиков. Итак, толстовство, включаемое поначалу в бунинские тексты как случайная деталь, со временем трансформируется в обсуждаемую героями тему, а затем начинает организовывать некоторые значения подтекста. Сле- дует признать, что еще до того момента, когда рассказы Бунина появились в «Русском богатстве» и был написан рассказ «На даче» (в нем толстовец стал главным героем), темы Л.Н. Толстого, толстовский «тон» и тематика толстовства уже играли существенную роль в прозаическом творчестве И.А. Бунина, не говоря об эффекте «опережения Толстого»: именно этот эффект, вероятнее всего, заставил Бунина остро ощутить свое творческое родство с Толстым. Отметим, что в рассказе «Тарантелла» Толстой и Надсон (как про- заик и поэт — самые обсуждаемые фигуры текущего литературного про- цесса) стоят рядом. Возможно, что здесь молодой Бунин проговорился: это поэт и прозаик, разбудившие его поэтическое и прозаическое воображение. И если краткая история увлечения Бунина Надсоном давно известна, то история увлечения Бунина Толстым еще требует дополнительного изуче- ния. Как видим, влияние Толстого как на тексты Бунина, так и на его ми- ровоззрение началось одновременно с прозаическим творчеством Бунина. И продолжалось несколько десятилетий. Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 220 Список литературы Исследования 1 Анисимов К.В. Толстовская парадигма «Хозяина и работника» у Бунина: «ме- тельный (кон)текст» философии субъекта // Критика и семиотика. 2018. № 1. С. 187–215. DOI: 10/25205/2307-1737-2018-1-187-215 2 Бабореко А.К. И.А. Бунин: Материалы для биографии с 1870 по 1917. 2-е изд. М.: Худож. лит., 1983. 351 с. 3 Кучеровский Н. Братья Бунины (Начало литературной деятельности И.А. Бу- нина) // Из истории русской литературы XIX века. Калуга: [Б. и.], 1966. С. 85–109. 4 Кучеровский Н.М. И. Бунин и его проза (1887–1917). Тула: Приокское книжное изд-во, 1980. 319 с. 5 Кучеровский Н. «Мундир» толстовства (Молодой И.А. Бунин и толстовство) // Из истории русской литературы XIX века. Калуга: [Б. и.], 1966. С. 110–131. 6 Мальцев Ю.В. Иван Бунин. 1870–1953. [М.]: Посев, 1994. 432 с. 7 Пономарев Е.Р. И.А. Бунин и Л.Н. Толстой: автореф. дис. … канд. филол. наук. СПб., 2000. 23 с. 8 Пономарев Е.Р. И.А. Бунин и Л.Н. Толстой: дис. … канд. филол. наук. СПб., 2000. 377 с. 9 Пономарев Е.Р. «Письмо с натуры»: Автобиографический материал в ранней прозе И.А. Бунина // Studia Litterarum. 2023. Т. 8, № 3. С. 148–167. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2023-8-3-148-167 Источники 10 Бунин И.А. Воспоминания. Париж: Возрождение, 1950. 273 с. 11 Бунин Ив. Два странника // Родина. 1887. № 39. 28 сентября. Стб. 1224–1229. 12 Бунин Ив. День за день: Старая история // Орловский вестник. 1889. 22 ноября. № 156. С. 2. 13 Б<унин> И.А. Мелкопоместные // Орловский вестник. 1891. 27 октября. № 285. С. 2; 29 ноября. № 317. С. 2; 8 декабря. № 326. С. 2–3; 13 декабря. № 331. С. 2–3; 17 декабря. № 335. С. 2–3; 22 декабря. № 340. С. 2. 14 Бунин И.А. Освобождение Толстого. Paris: YMCA-Press, 1937. 255 с. 15 Бунин И.А. Первая любовь. Из воспоминаний детства // Орловский вестник. 1890. 13 февраля. № 26. С. 2; 14 февраля. № 27. С. 2–3. 16 Бунин И.А. Помещик Воргольский // Орловский вестник. 1892. 3 июня. № 143. С. 2; 4 июня. № 144. С. 2–3; 5 июня. № 145. С. 2; 6 июня. № 146. С. 2. 17 Бунин И.А. Тарантелла (Из жизни деревенской интеллигенции) // Новое слово. 1896. № 7. С. 45–93. 18 Дистерло Р.А. Граф Л.Н. Толстой как художник и моралист. СПб.: Тип. Н.А. Лебе- дева, 1886. 200 с. Крупным планом: И.А. Бунин / Е.Р. Пономарев 19 Скабичевский А.М. Граф Л.Н. Толстой как художник и мыслитель: Критич. очерки и заметки СПб.: Тип. В.С. Балашева, 1887. [4], 235 с. 20 Толстой Л.Н. В чем моя вера? // Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: в 90 т. М.: Гос. изд-во худож. лит., 1957. Т. 23. С. 304–465. References 1 Anisimov, K.V. “Tolstovaskaia paradigma ʽKhoziaina i rabotnika’ u Bunina: ʽmetel’nyi kontekst’ filosofii sub”ekta” [“Bunin and the Tolstoy’s Paradigm of ʽMaster and Man’: The ʽSnowstorm (Con)text’ of the Philosophy of Subject”]. Kritika i semiotika, no. 1, 2018, pp. 187–215. DOI: 10/25205/2307-1737-2018-1-187-215 (In Russ.) 2 Baboreko, A.K. I.A. Bunin. Materialy dlia bibliografii s 1870 po 1917 [I.A. Bunin. Materials for the Biography from 1870 to 1917]. 2nd ed. Moscow, Khudozhestvennaia literatura Publ., 1983. 351 p. (In Russ.) 3 Kucherovskii, N.M. “Brat’ia Buniny (Nachalo literaturnoi deiatel’nosti I.A. Bunina)” [“Brothers Bunin (The Beginning of Ivan Bunin’s Literary Activity”]. Iz istorii russkoi literatury XIX veka [From the History of Russian Literature of 19th Century]. Kaluga, [S. n.], 1966, pp. 85–109. (In Russ.) 4 Kucherovskii, N.M. I. Bunin i ego proza [Ivan Bunin and His Prose]. Tula, Priokskoe Publ., 1980. 319 p. (In Russ.) 5 Kucherovskii, N.M. “ʽMundir’ tolstovstva (Molodoi I.A. Bunin i tolstovstvo)” [“ʽThe Uniform’ of Tolstoyanism (Young I.A. Bunin and Tolstoyanism”]. Iz istorii russkoi literatury XIX veka [From the History of Russian Literature of 19th Century]. Kaluga, [S. n.], 1966, pp. 110–131. (In Russ.) 6 Mal’tsev, Iu.V. Ivan Bunin. 1870–1953 [Ivan Bunin. 1870–1953]. [Moscow], Posev Publ., 1994. 432 p. (In Russ.) 7 Ponomarev, E.R. I.A. Bunin and L.N. Tolstoy [I.A. Bunin and L.N. Tolstoy: PhD Thesis, Summary]. St. Petersburg, 2000. 23 p. (In Russ.) 8 Ponomarev, E.R. I.A. Bunin and L.N. Tolstoy [I.A. Bunin and L.N. Tolstoy: PhD Dissertation]. St. Petersburg, 2000. 377 p. (In Russ.) 9 Ponomarev, E.R. “ʽPis’mo s natury’: Avtobiograficheskii material v rannei proze I.A. Bunina” [“ʽLetters from Nature’: Autobiographical Material in the Early Prose of Ivan Bunin”]. Studia Litterarum, vol. 8, no. 3, 2023, pp. 148–167. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2023-8-3-148-167 (In Russ.)