Studia Litterarum

Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 138 МЕТАМОДЕРН В ИНДОНЕЗИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ: РОМАН «НОЧЬ ТЫСЯЧИ АДОВ» ИНТАН ПАРАМАДИТЫ (2023) © 2024 г. М.В. Фролова Институт стран Азии и Африки, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, Москва, Россия Дата поступления статьи: 15 мая 2024 г. Дата одобрения рецензентами: 04 сентября 2024 г. Дата публикации: 25 декабря 2024 г. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-4-138-159 Аннотация: Современная индонезийская литература на примере романа «Ночь тысячи адов» (2023) писательницы Интан Парамадиты демонстрирует возврат форм, приемов и устремлений, присущих реализму, модернизму и постмодернизму одновременно. Согласно самой теории метамодерна, мета- означает одновременное присутствие этих элементов в современном искусстве. Роман представляет собой постдеконструкцию, ре-деконструкцию национальной культуры, реабилитацию метанарративов (мифологии и традиционного ислама Нусантары). Постмодернистский автобиографизм, или автофикшн, фокусируется на женских судьбах и на взаимоотношениях героинь с патриархатом, колониализмом и исламом. Структура романа преодолевает постмодернистскую ризому и обладает логикой, а символика — четкими референтами. В романе идет непрерывная цитация большого стиля — европейского готического романа, но при этом используются реалистические нарративные техники, в которых сквозит скрытая ирония: прочтение романа колеблется между полюсами серьезности и несерьезности, а мистическая линия сюжета ставит под вопрос сам реализм романа, что позволяет определить художественный метод как «постмодернистский реализм». Ключевые слова: метамодерн, современная индонезийская литература, Интан Парамадита, пост-ризома, ре-деконструкция, метанарративы, новая искренность, постмодернистский реализм. Информация об авторе: Марина Владимировна Фролова — кандидат филологических наук, доцент, Институт стран Азии и Африки, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, ул. Моховая, д. 11, стр. 1, 125009 г. Москва, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-9120-4671 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. Для цитирования: Фролова М.В. Метамодерн в индонезийской литературе: роман «Ночь тысячи адов» Интан Парамадиты (2023) // Studia Litterarum. 2024. Т. 9, № 4. С. 138–159. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-4-138-159 Научная статья / Research Article https://elibrary.ru/OUUNKO УДК 821 ББК 83.3(5Инз)75 Мировая литература / М.В. Фролова 139 METAMODERN IN INDONESIAN LITERATURE: A NIGHT OF 1,000 TRAITORS BY INTAN PARAMADITHA (2023) © 2024. Marina V. Frolova Institute of Asian and African Studies, Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russia Received: May 15, 2024 Approved after reviewing: September 04, 2024 Date of publication: December 25, 2024 Abstract: Looking at contemporary Indonesian literature through the lenses of the novel A Night of 1,000 Traitors by Intan Paramaditha (2023), one can explore the further development of so-called late postmodernism. The novel demonstrates a comeback of forms, techniques, and aspirations inherent in realism, modernism, and postmodernism at the same time. According to the metamodern theory, meta- means the simultaneous presence of these elements in contemporary art. The novel is a post-deconstruction, redeconstruction of the national culture, and rehabilitation of metanarratives (mythology and traditional Islam Nusantara). Postmodern autobiography, or autofiction, focuses on women’s destinies and relationships of the characters with patriarchy, colonialism, and Islam. The novel’s structure is logical and overcomes postmodern rhizome, and the images and symbols have clear referents. The novel continuously quotes the grand style of a European gothic novel but uses realistic narrative techniques that reveal hidden irony: reading of the novel oscillates between the poles of seriousness and non-seriousness, and the mystical plot calls into question the very realism of the novel, which makes it possible to determine the writing method as “postmodernist realism.” Кeywords: metamodern, contemporary Indonesian literature, Intan Paramaditha, postrhizome, re-deconstruction, new sincerity, postmodernist realism. Information about the author: Marina V. Frolova, PhD in Philology, Associate Professor, Institute of Asian and African Studies, Lomonosov Moscow State University, Mokhovaya St., 11, bld. 1, 125009 Moscow, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-9120-4671 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. For citation: Frolova, M.V. “Metamodern in Indonesian Literature: A Night of 1,000 Traitors by Intan Paramaditha (2023).” Studia Litterarum, vol. 9, no. 4, 2024, pp. 138–159. (In Russ.) https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-4-138-159 This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) Studia Litterarum, vol. 9, no. 4, 2024 Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 140 Если найдется ценитель сокровищницы тайны, Он оценит полет моей мысли. Если не обладает он способностью постижения, То вполне удовлетворится сказкой. Амир Хосров Дехлеви. «Восемь раёв (райских садов)»1 Модерн смотрел в будущее, постмодерн оглядывался назад, а метамодерн созерцает настоящее. Антон Заньковский2 Преодоление постмодернизма Термин метамодерн вошел в употребление благодаря Тимотеусу Вермюлену и Робину ван ден Аккеру в 2010 г. как попытка описать суще- ствующее состояние культуры, а не провозгласить нечто новое. «За самим словом (метамодерн/изм. — М.Ф.) стоит если не полноценная философия, то хотя бы вполне любопытная концепция актуальной культуры, имеющая право на существование» [20; 9, c. 8]. Иногда вместо метамодерна также ис- 1 Цит. по: [3, c. 305]; также см.: [10]. На английский язык оригинальное название романа переведено как A Night of 1,000 Traitors. Несмотря на то что в разговорном и литературном вариантах индонезийского языка для слова «ад» используется санскритизм neraka, арабизм jahanam как синоним имеет и второе значение «проклятие (проклятый)»; «негодяй, подлец» [21, т. 1, с. 341]. Ввиду отсутствия категории множественного числа в классе имен индоне- зийского языка более интересным переводом названия автор статьи видит множественное число от слова «ад». Арабизм в названии служит идее подчеркнуть мусульманский контекст. 2 [22]. Мировая литература / М.В. Фролова 141 пользуют термины постпостмодернизм, новый модернизм. «Префикс мета означает сразу три модуса. Для авторов эпистемологически метамодернизм располагается “наряду” с (пост)модернизмом, онтологически “между” по- стмодернизмом и модернизмом и исторически “после” (пост)модернизма». [9, c. 15]. Сьерд ван Туинен считает, что «вместо модернистской новизны, авангардистского будущего и постмодернистского Конца истории совре- менные практики обитают в “асинхронном” настоящем, которое мы можем назвать метамодерном, где префикс ‘мета’ нужно воспринимать в его этимо- логическом смысле ‘посреди’ гетерогенности разных практик (материаль- ных, технических, социальных, политических, цифровых и т. д.), которые в своем гибридном единстве выражают и создают современность» [9, с. 162]. По мнению философа А.В. Павлова, «самой удачной сферой, где примене- ние идей метамодерна выглядит наиболее адекватным, остается литера- тура, причем ранее описываемая как постмодернистская» [9, с. 22]. Этот тезис применим и к описанию индонезийской литературы: ее современное состояние часто анализировали в рамках постмодернистской парадигмы. Полемика сводилась к тому, что внешне все стилистические приемы и нар- ративные техники соответствуют игровым «канонам» постмодерна, но авторский посыл не расположен исключительно по вектору «веселого раз- рушения» традиционной литературы. Наглядным примером тому служит художественная проза Интан Парамадиты (Intan Paramaditha, род. 1979, г. Бандунг). Ее рассказы выходили в сборниках «Женское колдовство» (Sihir Perempuan, 2005), «Клуб сатанистов» (Kumpulan Budak Setan, 2010). В 2017 г. был издан хаотичный, фасеточный роман-игра «Скитания» (Gentayangan), один из самых «эталонных» постмодернистских текстов в индонезий- ской литературе [19]. На русском языке творчеством Интан3 занимаются М.В. Фролова [11; 12] и А.И. Лунёва [6]. В 2023 г. выходит второй роман Интан Парамадиты «Ночь тысячи адов» (Malam Seribu Jahanam)4, «мрач- ная сказка о сожалении, стыде и призраках — размышления на тему ре- лигиозных практик, трещин в жизни среднего класса, а также хрупкости 3 У большинства индонезийцев нет фамилий; имя писательницы состоит из двух имен. В Индонезии принято обращаться по первому имени или же по «звательному» имени (nama panggilan). 4 На данный момент произведения Интан Парамадиты не переведены на русский язык; перевод всех цитат из романа в статье мой. — М.Ф. Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 142 сестринства» [24]. Роман выдержан в «фирменной» стилистике писатель- ницы — «страшный», «готический», и идеологически феминистский, ан- типатриархальный. В сопоставлении с первым «постмодернистским» ро- маном, второе крупное произведение содержит достаточное количество отличий: структурных, стилистических, идейных. Рассмотрим основные аспекты. Структура: пост-ризома Царство ризомы превращается в попытку воссоздать новую струк- туру, новую целостность и вырастить если не дерево, то хотя бы цветок на обломках постмодерна [16, с. 18]. В романе «Ночь тысячи адов» отсутствует оглавление (признак остаточного хаоса (пост)модерна), но при этом текст обладает стройной идеей, четкой структурой и «равноударным» наррати- вом, исходящим от четырех «действующих лиц»: это три родные сестры и четвертый персонаж-трикстер. Восемь непронумерованных глав делятся, каждая — на несколько, примерно 7–15 подглав на 2–5 страниц. Большие главы имеют «готические» названия, кодирующие мистику, тайну («Ключ», «Долг», «Шепот»), либо же содержат библейско-коранические цитации («Колодец Юсуфа», «Соляной столп»). Названия содержат двойное дно: помимо европейского романа ужасов, они отсылают к одноименным су- рам Корана. Например, первая большая глава «Сгусток крови» в некото- рых эпиграфах содержит аяты из одноименной 96 суры аль-Аляк («Читай во имя твоего Господа, Который сотворил все», «сотворил тебя из сгустка крови» [23, с. 2, 26]. По сюжету, в 1991 г. Хаджжа Виктория Бинти Хаджи Чек Сун пред- сказала судьбу своим трем внучкам: одна отправится в странствия, другая будет хранить дом, а третья станет невестой. Финальная глава «Бабушка и три девы»5 подводит итоги мрачной семейной саги. Нарратив переключается между четырьмя «каналами» рассказчиц, обозначенными уникальным словом-темой. «Сказка» в подзаголовках означает рассказ трикстера Рохади, сына домработницы в семье сестер, ставшего трансженщиной. Образ Рохади/Розалинды — дань леволибе- ральным взглядам (в первую очередь интерсекциональному феминизму) 5 Три девы (Tiga Dara) — название культовой музыкальной комедии Усмара Исмаила 1956 г. о трех сестрах, воспитанных бабушкой. Мировая литература / М.В. Фролова 143 самой Интан, введение в повествование «Внутреннего Другого», внимание к его subaltern-персоне. Символически Розалинда заменяет младшую сестру в мире живых и помогает сестрам расследовать дело о причинах ее гибели. «Сказки» хронологически растягиваются от воспоминаний из детства ге- роинь в 1980-е и до 2022 г. Основные события происходят в 2018 г. Роман начинается с терактов, взрывов в двух христианских церквях, а также в школе чтения Корана для трансгендеров6. «Мусульманская общественность пребывала в растерянности и в расколе: заблудшие нарушают фитру7, идут против природы, но и убийство нельзя оправдать» [23, c. 22]. Старшая сестра Мутьяра (Mutiara — «жемчужина») весьма благо- честива. Мутьяра не замужем, ей сорок лет, она живет одна в опустевшем отчем доме с кошками, которых она называет своими детьми. Несмотря на карикатурный образ (все четверо персонажей-рассказчиков обладают сильными карикатурными чертами), Мутьяра далеко не беспомощна. Она сильная и независимая женщина, делает карьеру, умело водит машину, ве- дет хозяйство, ухаживает за больными и умирающими родителями. Ее об- раз — олицетворение «исламского феминизма», популярного типа соци- альных практик современной Индонезии8. В 1999 г. первой женщиной в семье джилбаб9 надевает мать: «джилбаб защищает сердце». Мутьяра — соблюдающая мусульманка: «Многие годы спустя мое сердце стало слишком диким, и я решила закрыться (memutuskan berjilbab)» [23, с. 159]. Главы о Мутьяре маркированы темой «хранитель- ница» (penjaga). Ее задача — «ухаживай за живыми, провожай мертвых» [23, с. 6]. Мутьяра следит за больным отцом одна. В начале повествования лиминальный образ умирающего в интенсивной терапии отца семейства, Сулеймана, оживает лишь в воспоминаниях героинь. Майя — средняя сестра, уехавшая писать диссертацию в Нью-Йорк и не думающая ни о семье, ни о своем будущем. Ее главы маркированы те- 6 В реальности с 2008 г. в Джокьякарте существует «первый и единственный в мире» песантрен (школа изучения Корана) для трансженщин, организованный трансгендером Синтой Ратри. В 2016 г. ученикам угрожали фундаменталисты из Фронта защитников исла- ма, но школу удалось отстоять. История широко освещалась в СМИ [25]. 7 Фитра — естественное состояние человека от рождения. Противопоставляется нафсу — звериному началу, страстям. 8 Подробнее см.: [17]. 9 Обычно индонезийские мусульманки носят джилбаб — головной платок, покрываю- щий шею и грудь. Лицо остается открытым. Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 144 мой «бродяга» (pengelana). Слово maya означает «иллюзорный»10, это по- нятие, пришедшее из глубины веков домусульманского, индо-буддистского прошлого Индонезии. Героиня неустойчиво стоит на ногах, она ненадежная и депрессивная: «…глаза подведены черным карандашом, тени черны как сажа, платье черное, с белым воротником. Она выглядела как монашка из ор- дена сатанистов. <…> Что ты вообще знаешь, Майя? За что ты держишься?» [23, с. 10]. Майя возвращается в Индонезию сразу после трагедии, которая в первых главах ударяет больнее всего по Мутьяре. Образ Майи символи- чески представляет секулярную позицию индонезийских женщин: «Я все еще не понимаю почему, но вот мамы не стало, и Мутьяра надела джилбаб, как и многие другие индонезийки. Сейчас женщины в джилбабах повсюду: в школе, в госучреждениях, учебных центрах. Некоторые закрываются из-за таквы11, некоторые из-за моды, некоторые из-за общественного давления, неприятно, всем зданием ходят в платках (satu gedung sudah berkerudung). Но я знала, что моя сестрица не из таких. Без понятия, насколько силен ее иман12, но совершенно точно, она ошибается (tersesat)» [23, с. 199]. Анниса — младшая сестра, ее имя звучит как название суры Корана ан-Ниса’ («Женщины»). Анниса — «папина дочка», красавица и умница. В отличие от исключительно черного гардероба Майи, любимый цвет Ан- нисы — всегда белый (ее образ конструируется вокруг реабилитированной мифологической универсалии свадьба-похороны, см.: [2]). На свадьбе Ан- ниса была в белом, за что получила выговор от бабушки: «Да где это ви- дано, чтоб у нас в Палембанге13 замуж в белом выходили! Только красное нарядное платье! Хочешь в белом, иди замуж за жениха из Лампунга14, а то и вовсе за голландца!» [23, с. 106]. Белый цвет Анниса носит и при жизни, и postmortem. «Только белое, белое как жасмин, чистое, незапятнанное, как 10 Используется в сложных словах и устойчивых словосочетаниях, например dunia maya — виртуальный мир. 11 Таква — богобоязненность, набожность. 12 Иман — вера, один из столпов мусульманской религии, наряду с исламом (покорностью в исполнении предписаний и запретов) и понятием ихсан (беззаветная вера, преданность Аллаху и исполнение предписаний без доли сомнения). 13 Палембанг в древности был центром индо-буддийской империи Шривиджая, в насто- ящее время это столица провинции Южная Суматра. Региональный язык палембангцев — идиом Melayu Palembang, или палембангский малайский, близкий индонезийскому, но не взаимопонимаемый с яванским или сунданским (крупнейшими языкам соседнего острова Ява). 14 Лампунг — провинция на юге острова Суматра. Мировая литература / М.В. Фролова 145 и в день ее свадьбы <…> стойкий чудесный аромат15 сопровождал ее, будто бы она прямо из рая или из могилы. Анниса, небожительница-бидодари в ожерелье из цветов жасмина, ушла. Ради Рая она создала Ад16» [23, с. 5]. Ее главы маркирует тема «невеста» (pengantin): на индонезийском сленге это слово означает террористку-смертницу. В начале романа Мутьяра узнает из новостей, что Анниса подрывает себя вместе с мужем и детьми: двухлет- ней дочерью и девятилетним сыном, который выживает (его дальнейшая судьба в руках сестер). Так как Анниса мертва уже на первых страницах ро- мана, ее голосом становятся ее же дневник и воспоминания близких. Готический стиль: непрерывное цитирование «Конечно, в постмодернистском искусстве встречалось цитирование стиля. Но постмодернист чаще всего соединяет это цитирование с иности- левыми фрагментами, а метамодернист непрерывно цитирует стиль, и этот стиль неизменен на протяжении всего произведения» [16, с. 72–73]. Ос- новными реферансами стилистики романа Интан Парамадиты становятся «большие жанры» классической литературы: готический роман, семейная сага и роман воспитания (Bildungsroman). При формально реалистичном повествовании трое живых рассказ- чиков выступают как ненадежные нарраторы в сценах с появлением призра- ков. Является ли это частью достоверного мифологического повествования? В романтической литературе ужаса, точнее, в его мистической модифика- ции (о призраках и других сверхъестественных существах), мотив возвра- щения мертвеца может проступать как отголосок реальных верований (для создания антуража) и быть сюжетообразующим, т. е. играть важную роль в сюжете через вставной рассказ о страшном прошлом, после которого начи- наются мистические события. Майя узнает о теракте в Нью-Йорке. «Я про- снулась, когда поезд въезжал в Квинз. Двери открылись, зашло несколько пассажиров. Женщина в платке и в белом платье опиралась о поручни. Я отшатнулась назад, когда она улыбнулась мне. Лицо красотки, как у Ан- нисы в день свадьбы, только вот красное пятно вдруг капнуло на платье. Пятно расползлось, стало шире, и я увидела вспоротый живот и сгустки 15 В индонезийских поверьях явлению призраков женщин, умерших не своей смертью, предшествует стойкий цветочный аромат, который превращается в страшную трупную вонь. 16 В оригинале: demi Jannah ia ciptakan Jahanam. Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 146 крови» [23, с. 38]. Второе видение Майи в конце романа, спустя четыре года, тоже в поезде, но в Джакарте, композиционно и стилистически повторяет первое. «Стойкий аромат жасмина разливался по вагону. Она сидела там, но не могла спрятаться, ее длинное белое платье волочилось по полу. Я зажму- рилась, когда я увидела красное пятно у нее на животе» [23, с. 341]. Правоверная мусульманка Мутьяра единственная, кто вынужден заниматься похоронами Аннисы, и она решается на кремацию. Ее мучает совесть, по исламу — это большой грех. Урна с прахом сестры стоит у нее дома и случайно разбивается. Мутьяра винит во всем свою черную кошку Лайлу. «Я назвала ее Лайлой, потому что она пришла однажды ночью в Ра- мадан, когда луна светит ярко, и я думала, что ночь полна благодати. “Лай- латул Кадр, ночь тысячи месяцев”» [23, с. 73]17. По исламу, Ночь аль-Кадр (Ночь Предопределения) — особая ночь в месяц поста Рамадан, когда ангел Джибриль ниспослал Пророку Мухаммаду первые пять аятов суры аль-Аляк («Сгусток крови»). Благодать за молитвы в эту ночь больше, чем награда за 1000 месяцев молитв: «Ночь предопределения лучше тысячи ме- сяцев (выделено мной. — М.Ф.)» (K.97:3). Появление черной кошки в доме есть предвестник несчастья: она пришла, отец слег, и Майя сказала, что, мо- жет, «твоя кошка пришла из другой ночи» — «из ночи тысячи адов» (malam seribu jahanam) [23, с. 73]. Так во «второй» главе вводится первый контекст названия романа. Глава ближе к концу, рассказанная от лица Мутьяры, дала название всему произведению — «Ночь тысячи адов». Умирающая мать шепотом просила Мутьяру покончить с ее страданиями, и покорная дочь начала душить ее подушкой. Несмотря на то что Мутьяра не смогла довести дело до конца, на следующий день мать умерла. «Шепот шел неизвестно от- куда, это не был мамин голос. Иблис18 вылез из колодца, шептал мне на ухо, вооружил меня» [23, с. 317]. В конце романа Мутьяра признается, что «свой гнилой запах я прикрываю платком» [23, с. 335]. Когда после смерти матери Мутьяра надевает джилбаб, Майя корит ее: «Ты заблудилась, и религия — твой побег» [23, с. 9]. В индонезийском фольклоре бытуют поверья о «ходячих» мерт- вецах; «это условное название для обозначения низших мифологических персонажей, которые возвращаются из своих могил для того, чтобы посе- 17 В оригинале идет как уточнение, через запятую: Laylatul Qadr, malam seribu bulan. 18 Иблис — джинн, обладающий свободой воли (в отличие от шайтанов). Мировая литература / М.В. Фролова 147 тить живых, обычно с враждебной целью» [5, с. 84]. После эпизода с раз- битой урной призрак Аннисы неприкаянно поселяется в доме Мутьяры, начинает являться сестре и медленно сводить ее с ума. Одинокий дом «ста- рой девы с кошками» изображается как лиминальное пространство: «…еще не настало время иша19, а магриб20 уже прошел, страшное время принадле- жало живым и мертвым. Не играй на улице, там бродят духи. А как насчет тех, кто дома?» [23, с. 194]. В образе призрака кунтиланак [14] является не только умершая не своей смертью Анниса, но и мать трех сестер. Разбитая урна с прахом вызвала нечистую силу в доме, так как генетически демоны восходят к душам умерших. Как обозначила этот мотив Л.Н. Виноградова, это «хождение к своим». «Умерших заставляет ходить не только особый характер смерти («до срока», от греха и т. д. — М.Ф.), но и оставшиеся не- разорванными окончательно связи с живыми: не исполненное близкими людьми желание умирающего, неулаженная ссора, невозвращенный долг, сильная эмоциональная привязанность к членам семьи (детям, оставше- муся в живых супругу), чувство мести и обделенности» [4, с. 29]. Анниса «ходит» к Мутьяре не только из-за своей нечистой смерти, но и потому, что не смогла разорвать связь с домом и живыми родственниками. Появляется ли Анниса из-за обиды на Мутьяру или из-за любви? Является ли Мутьяра объектом ее вредоносных намерений и действий или патроната? Периоди- ческое «хождение мертвых» в дом к своим живым узаконено ритуальной доисламской практикой, которая также рудиментарно представлена в му- сульманских погребальных и поминальных обрядах народов Нусантары. Мутьяра рассыпает лепестки цветов на могиле матери и разговаривает с ней, хотя строгий ислам осуждает обычай ходить на могилы предков и ставить им подношения. Однако присутствие в доме призрака нечистой покойницы — явле- ние опасное, это пересечение между мирами живых и мертвых, который не сулит Мутьяре ничего хорошего. Явления Аннисы-призрака — готический контрапункт, но не кульминация самого хоррора, который с фольклор- но-манистического21 аспекта смещается на психологический. 19 Иша — пятая из пяти ежедневных молитв, которую следует совершить от заката до восхода солнца. 20 Мáгриб — четвертая из пяти ежедневных молитв, совершаемая на закате (т. е. на западе; страны Северной Африки к западу от Египта также называются Магриб). 21 от лат. manes, «души умерших», термин Л.Н. Виноградовой. Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 148 В сюжетной линии о призраке Аннисы реализуется готическая сто- рона романа — проклятый захудалый род, неблагополучные сестры без мужей и детей, старый разваливающийся дом. Интан Парамадита, выпуск- ница кафедры английской литературы Университета Индонезии, продол- жает цитировать большой готический стиль предромантизма, романтизма, массовой литературы, готики английской и американской, в котором одно- временно звучат и саспенс Анны Радклиф, и страшные сказки Анжелы Кар- тер, и психологизм Стивена Кинга. Серьезности ужаса вторит гротеск: ужас становится метакомичным — одновременно искренним, как и положено в готическом романе («Замок Отранто» Горация Уолпола), и ироничным, как в пародии на готический роман («Аббатство кошмаров» Томаса Лав Пи- кока). В романе могут быть легко обнаружены колебания между серьезно- стью тона в сторону «бесконечной шутки». Истории Интан Парамадиты обретают сугубо индонезийские черты за счет «постдеконструкции», или реконструкции национальной культуры, которая одновременно присутствует в реалистических бытовых деталях ро- мана и в его религиозно-мифологической символике. Постколониальный дискурс: призраки прошлого Вторым большим стилем, в котором выдержан роман, становится семейная сага. «Ночь тысячи адов» посвящен маме и бабушкам. В ин- донезийском литературоведении нет сложившегося термина для романа с художественно «переиначенным» ярко выраженным автобиографизмом22. Как отмечает исследовательница арабской литературы К.Т. Осипова, «От- дельного внимания была удостоена женская автобиографическая проза из-за очень личных рассуждений на стигматизированные темы» [8, с. 44]. «Автофикшн недвусмысленно представляет собой форму жизнеописания, объединяющую в себе как факты биографии, так и вымысел»; сам автор термина автофикшн Серж Дубровский23 утверждал, что «все это [авто- фикшн] представляет собой постмодернистскую форму автобиографии» [7, с. 260]. Феномен, исследованный на арабском материале, вполне пра- 22 Серия романов индонезийской писательницы Айю Утами 2012–2013 гг. («Одинокий паразит», «Исповедь одинокого паразита», «История любви Энрико») соответствуют крите- риям автофикшн в его феминистской, откровенной тональности. Подробнее см.: [13]. 23 Термин автофикшн появляется в 1977 г. на обложке романа Сержа Дубровского «Сын». Мировая литература / М.В. Фролова 149 вомерно применим и к индонезийской литературе на примере «Ночи ты- сячи адов». Экскурсы в прошлое, реальное и воображаемое, помогают реализовать постколониальный дискурс текста. Майя, устав от того, что у нее не пишется диссертация о женских школах Ост-Индии, находит отдушину в сочинении романа о дикой туземной девушке Динар и ее молодости в колониальные вре- мена. Прием роман в романе создает дополнительную сюжетную линию, в ко- торой современная индонезийская женщина с западным образованием строит свою идентичность на преодолении гнета прошлого. Не случайно встроенные эпизоды романа написаны Майей, любимицей бабушки. Фраза «я брожу по миру в обуви женщины Третьего Мира» звучит как реминисценция из преды- дущего романа «Скитания» о молодой индонезийке, заключившей договор с иблисом [23, с. 111]. Майя — это своеобразное возвращение главной героини предыдущего романа, а ее/их прототипом представляется сама писательница. Персонажами, постоянно присутствующими в тексте, но в виде вос- поминаний, являются отец, мать и бабушка сестер. Отец символизирует па- триархат, мать — «восточную» покорность, а бабушка — колониальное про- шлое страны и экзотизацию туземцев просвещенными европейцами. Образ бабушки Виктории24 строится на мифологеме тигра-оборотня (Manusia Harimau), что перекликается с заново сконструированным национальным мифологическим кодом Нусантары. «Легенду, что бабуля-то — тигрица, я слышала потом еще долгие годы от отца, от дядьев, ну, для них это была, конечно, просто сплетня. У бабушки был обостренный инстинкт, как они выражались, она знала всегда, когда ей врут. Моя двоюродная сестра Эрика так вообще как-то сказала, что тигриный инстинкт — это все черная наука, колдовство, и обеспокоилась будущей бабушкиной смертью. Колдуны же так тяжело умирают, они ж нарушили все заповеди ислама, надо бы все очи- стить, вернуться к Корану и хадисам о Пророке, да благословит его Аллах и приветствует. Семейство обсуждало тигриную науку как нечто абстрактное, невидимое, но Рохади мне предъявлял реальные доказательства» [23, с. 132]. Рохади верит в сверхъестественное, что подчеркивает его принадлежность к низшему классу — он лишь сын простой домработницы. Вместе с Рохади Майя разыгрывает сценки «из жизни призраков»: он наряжается в красное 24 Образ вдохновлен бабушкой писательницы, Викторией Ситти Динар [23, с. 355]. Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 150 платье и красит губы, хихикает, как кунтиланак, а потом прыгает по дому, как почонг [15]. Дом бабушки Виктории населен призраками, призраками прошлого Индонезии. «Темная кухня с черным цементным полом, огром- ные сковородки-вок на стене, колодец-подстрекатель, запретная комната, и она (кунтиланак — М.Ф.), напевает, не живая и не мертвая» [23, с. 4]. Дети верят, что в колодце дома бабушки (глава «Колодец Юсуфа») обитает шай- тан, что она сама жарит человеческое мясо на сковородках в своей мрачной кухне. «Бабушка зналась с колдунами, как оно и было тогда везде. К ней хо- дил колдун-дукун, “хозяин джиннов”, которого люди называли Знающим (si Orang Pintar). Он и определил, что в колодце сидит кунтиланак — женщина, погибшая не своей смертью» [23, с. 83]. В современной жизни предметы старины, традиционная одежда, обряды, еда, привычки одновременно и существуют, и не существуют, как и народные верования, вытесняемые просвещением, глобализацией, ис- ламом. Реабилитация метанарративов: ислам в романе Мифологической линии вторит религиозная, мусульманская. Майя вспоминает, что на момент рождения Аннисы в 1984 г. родители уже пре- вратились из хиппи в мусульман [23, с. 128]. Это весьма правдоподобное от- ражение социополитической ситуации в Индонезии времен Сухарто: из-за притеснения религиозных групп возникали оппозиционные, противопо- ложные государственному курсу течения, общественные взгляды обраща- ются к религии и скромности в противовес насаждаемому прозападному (т. е. в глазах многих безбожному и развратному) образу жизни. В начале 2000-х гг. Анниса уже носила джилбаб в средней школе с поощрения отца. Ислам в романе органичен, оправдан, легитимен. Он умерен, «традицио- нен», сосуществует с домусульманскими верованиями, не мешает сестрам жить своей одинокой современной жизнью. Завязка всей интриги строится на последствиях фундаментализма: авторская идея — сохраните ислам как культуру, осудите ислам как религиозный фанатизм. В отличие от романа Интан Парамадиты «Скитания», ислам не выступает главным объектом постмодернистской иронии. Авторская идея оправдывает умеренный, культурный, суфийский ислам и осуждает радикализм. Текст насыщен эпи- графами, цитатами, отсылками на Коран и хадисы. Многочисленные от- Мировая литература / М.В. Фролова 151 сылки призваны убедить читателя, что одно и то же учение содержит в себе не только деструктивные идеи по уничтожению неверных, но и способно быть утешителем мятежных душ, опорой, прозрением для заблудших и страждущих. Эпиграфом к роману становится мединская cура аль-Маида («Тра- пеза»), 31 аят: «Аллах послал ворона, который стал разгребать землю, чтобы показать ему, как спрятать труп его брата. Он сказал: “Горе мне! Неужели я не могу поступить, как этот ворон, и спрятать труп моего брата?” Так он оказался одним из сожалеющих»25. Эпиграф имеет прямую референтность, свойствен- ную литературе реализма, — он связан с основной линией романа и муче- ниями Мутьяры по поводу кремации останков Аннисы. Когда Майя наконец приезжает из Нью-Йорка в Джакарту, Мутьяра напоминает ей историю Ка- биля и Хабиля и снова возвращается к суре аль-Маида («Кабиль не знал, как хоронить брата, и Аллах послал ему ворона рыть землю») [23, с. 193]. Обыкновения индонезийских семей, в которых нередко есть совер- шившие хадж (гоноратив имени бабушки Виктории — хаджжа), подробно описаны и погружают читателя в достоверную картину быта. «Той ночью все обитатели дома Виктории совершали салат26 иша, собравшись в гости- ной. Предстоя на молитве на красном бархатном молельном коврике с вы- шитой на нем Каабой, бабушка несла иман своим макмум27: трем внучкам в белых мукенах28, вышитых розочками, Рохади в его выцветшем некогда зеленом клетчатом саронге, и Мамак (домработнице. — М.Ф.) в ее пожел- тевшей мукене. После намаза и чтения ряда молитв Виктория и Мамак вы- тащили из шкафа несколько экземпляров Корана и раздали его детям. В ту ночь они по очереди читали суру Юсуфа. Анниса только что выучила, как читать и писать алиф ба та, а вот Мутьяра и Майя уже прочитали до конца Коран еще в прошлом году, но еще, конечно, не изучали смыслы каждой суры. И тогда бабушка начала рассказывать сказки» [23, с. 54]. В главе «Шепот» эпиграфом служат 4–5 аяты из суры ан-Нас («Люди»): «От зла шайтана, спрятавшегося искусителя, который нашепты- 25 Аяты «Трапезы», помимо прочего, говорят об обязанности выполнения договоров, обетов и обещаний, а также об истории двух сыновей Пророка Адама — Кабиля и Хабиля. 26 Салат — в русский язык вместо арабизма салат вошел тюркизм намаз. 27 Макмум — те, кто молятся вместе. 28 Мукена — белый сшитый кусок ткани (каин), специально надеваемый женщинами во время молитв. Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 152 вает в сердце людей». Мутьяра, Майя и Розалинда хоронят отца семейства. Прощальное предсмертное письмо Аннисы выпадает из Корана отца: «Есть только два варианта, как письмо попадет к вам: либо случилось чудо, и отец выздоровел, либо это тахлиль29 после его смерти» [23, с. 310]. Из письма становится ясно, что Анниса не желала покорно следовать за мужем, кото- рый желал джихада для арабов, а хотела «бороться здесь». После этого, но- чью, которую Розалинда называет Laylatul Qadr, Ночь-аль-Кадр, Мутьяра пропала из дома, и под утро ее привел могильщик. «Только время спустя я поняла, что моя сестра была без джилбаба и совсем босая, ноги в грязи, и долго не могла осознать, что только тогда я и увидела ее непокрытые во- лосы. Черные, с серебряной проседью, густые и длинные, всклоченные, они завивались змеями» [23, с. 317]. Нервный срыв Мутьяры показан как потеря Бога и утрата опоры, смысла всего ее существования. Возвращение к фундаментальным повествованиям, таким как ми- фология, «приводит к появлению поиска национального кода: постмодер- низм как эпоха глобализации его либо стирал, либо уравнивал в правах с другими национальными кодами; метамодернизм ищет в национальном ту самую сверхидею, сверхэнергию… это проявляется в воспроизведении ми- фологической решетки — не просто обращение к мифологическим сюже- там (актуализировавшимся еще в модернизме), которое сопровождает всю историю искусств, но воспроизведению самой логики мифа» [16, с. 71]. Выводы: постмодернистский реализм Литературовед Ли Константину в своем эссе «четыре лица постиро- нии» (2017) говорит о «мотивированном постмодернизме», когда исполь- зование формальных приемов постмодернизма служит утверждению ка- ких-то новых идей, например искренности [7, с. 200]. По таким критериям роман «Ночь тысячи адов» можно отнести к культурному феномену новой искренности, уходу от тотальной власти иронии и цинизма постмодерна. Роман Интан Парамадиты весьма правдоподобен. Художественные образы референтны, соотнесены с объектами внетекстовой действитель- ности (референтами), т. е. вполне соответствуют типажам современных 29 В Индонезии и Малайзии, особенно среди яванцев, тахлиль — форма зикра, речитатив прославления Аллаха, Lā ilāha illa Allāh, элемент обряда kenduri (поминания покойных) в 1, 7, 40, 100 и 1000-й день после смерти. Мировая литература / М.В. Фролова 153 индонезийских женщин. Проблемы радикального ислама, патриархата, наследия колониализма, гендерных вопросов — это реальные проблемы современного индонезийского общества. Одновременно с этим роман абсо- лютно неправдоподобен в силу отмены тотальной власти смерти автора и сильного авторского и автобиографического начала. Модернизация культуры по западному типу шла в индонезийской литературе через реализм, от «архаического» реализма («Повесть об Аб- дуллахе» Абдуллаха Мунши, «Путешествие Пурволелоно» Р.М. Чондро- негоро), далее «наивного» (адатные романы колониального издательства «Балэй Пустака»), до «критического» (проза Прамудьи Ананты Тура). Следы индонезийского реализма XX в., во многом верного остаточной традиционности, наблюдаемы и в «Ночи тысячи адов». Интан Парамадита, одновременно пользуясь постмодернистcкими приемами («ремесленная» часть творчества), ре-деконструирует первозданный реализм молодой ин- донезийской литературы. Например, в классике начала XX в. герои видят вещие сны с дурными предзнаменованиями; из дневников Аннисы стано- вится известно, что вещий сон о разбитой урне с прахом сама героиня видит во сне еще в 2005 г. Как и в традиции, символика имен романа очевидна и имеет четкую референтность: «Жемчужина» Мутьяра — «сокровище глу- бин», «Иллюзия» Майя — образ современного кочевника, идущего сквозь мир транзитом («Надир не пункт прибытия, а остановка в пути», «я тут только постоялец в этом дворце кошек», говорит Майя о любовнике и о доме сестры). «Женщина» Анниса всю жизнь мечтала о прекрасном принце и идеальной свадьбе. В юности у нее был неудачный роман и побег из дома с неким Линггой (мужчиной с «фаллическим», «фрейдистским» именем30), но затем она выходит замуж за благочестивого Фахри. Его имя — отсылка к главному герою самой популярной книги в стиле састра ислами — Фахри из «Аятов любви» Хабибуррахмана Эль Ширази (2004). Как и знаменитый герой поп-культуры, Фахри в романе Интан тоже мечтает уехать в Египет, чтобы изучать ислам. Интан Парамадита маскируется под постмодерниста, прячется за художественными приемами, но при этом создает произведения, которые 30 Lingga — шиваиты древних государств Нусантары почитали Шиву как Гиринату — властителя гор. Лингга-йони — тип ритуальных памятников в архитектуре Индонезии, от храмовых святилищ до Монумента независимости (Monas), установленного при Сукарно. Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 154 идейно посчитали бы старомодными31. Так возникает явление, обозначае- мое термином «постмодернистский реализм», для произведений, напи- санных в настоящее (т. е. постмодернистское) время, но которые «согласу- ются с условностями и этикой реализма» [18, с. 230]. Несмотря на кажущийся реализм романа (правдоподобные современ- ные события, теракты, «вырезки из газет», «дневники»), на протяжении всего повествования идет метамодернистское колебание от достоверности к ироничной выдумке. «Метамодернизм — это всегда колебания (осцилля- ция) между иронией постмодерна и искренностью модерна» [7, с. 14]. Текст находится в естественной метасреде между искренностью и иронией. Призрак Аннисы и присутствие духов в доме бабушки естественны для традиционной индонезийской культуры. Коннотацией образа можно считать и метафоры: «призрак исламского терроризма», «призрак жертв патриархата». Также и с оборотничеством: помимо мифологического, пря- мого значения, персонажи романа оборачиваются, становятся не теми, кем являлись изначально, — из мужчины в женщину, из благочестивой в убийцу, из бродяги — в хранительницу и наоборот (в финале роли двух сестер ме- няются местами). Постирония как фундаментальное свойство метамодерна дважды пе- реворачивает смысл высказываемого. Шутка скрыта от посторонних глаз либо же прочитывается двояко, как шутка и как не-шутка, а поведение всех персонажей романа трагично и комично одновременно. «Несмотря на то что постмодернизм заявляет о своем слиянии с массовой культурой, он все-таки по своей природе элитарен», а «метамо- дерн отменяет игру в бисер» [16, с. 45, 19]. Усталость от переусложненности текстов, снобизма, элитарности реабилитирует массовые жанры без обяза- тельной игры в стилевое цитирование или/и постмодернистской иронии. Предполагаемую интеллектуальную искушенность потенциальных читателей романа Интан Парамадиты, его «аудиторный регистр», невоз- можно причислить ни к highbrow, ни к lowbrow литературе — это золотая середина (midllebrow / nobrow). В романе полностью размывается игра с ка- тегориями массового и элитарного. Метамодерн выводит на новый уро- 31 В пример часто приводят прозу Дэвида Фостера Уоллеса (David Foster Wallace, 1962– 2008), американского писателя, автора романа «Бесконечная шутка» (Infinite Jest, 1996), представителя «Новой искренности». Мировая литература / М.В. Фролова 155 вень взаимную эксплуатацию массового (так называемые низкие жанры) в элитарном (модернизм и постмодернизм) и обратное извлечение «ре- месленных техник» (пастиш, черный юмор, игра с интертекстом и др.) из элитарного для применения в массовом искусстве. Легитимизация такого усреднения — знаковая черта метамодерна. Вопрос о реальном существовании постмодернизма в литературе Индонезии до недавних пор неоднократно подвергался сомнению. Более того, французские философы, определяемые как постмодернисты, сами отказывались от этой концепции. Тезис, что он был, и есть (и будет), и выражается в конкретных произведениях литературы (произведения Айю Утами, Джэнар Маэса Айю, Эки Курниавана), как правило, принадлежит индонезийским же читателям, критикам и литературоведам. Ситуация, сложившаяся вокруг постмодернизма в индонезийской литературе, во многом напоминает мнение о российском постмодерне. Антитезис, что постмодернизма в Индонезии не было, созвучен мнению многих филосо- фов, критиков, литературоведов и самих писателей, что в России термин «постмодернизм » — это лишь экзоним, который обозначает стереотипные представления о постмодернизме, и не имеет референта, термин отсылает лишь к сложившемуся в обществе конвенциональному представлению об означаемом [1, с. 256]. Синтезом же представляется возможность описания новейших произведений литературы как проявление метамодерна. Возникновение термина ‘метамодерн’ и применение его к описанию современного состояния культуры, новейших и самых актуальных социаль- ных теорий и состояния общества за последнее десятилетие (и ранее), го- ворит о том, что теория постмодерна не справляется с объяснением новых задач и неприменима для концептуализации современного состояния мно- гих культур и литератур, в том числе Индонезии. Таким образом, метамо- дернистские disjecta membra могут быть обнаружены практически в любом современном литературном произведении, изначально описываемом как постмодернистский текст. Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 156 Список литературы Исследования 1 Афанасов Н.Б. В поисках утраченной современности // Социологическое обозре- ние. 2019. Т. 18, №1. С. 256–265. 2 Байбурин А.К., Левинтон Г.А. Похороны и свадьба // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М.: Наука, 1990. С. 64–99. 3 Брагинский В.И. История Малайской литературы VII–XIX веков. М.: Наука, 1983. 498 с. 4 Виноградова Л.Н. Народные представления о происхождении нечистой силы // Славянский и балканский фольклор. Народная демонология. М.: Индрик, 2000. С. 25–51. 5 Долгих Ю.А. «Ходячие» мертвецы в русском страшном повествовании 1810– 1840-х гг. // Все страхи мира: Horror в литературе и искусстве. СПб.; Тверь: Изд-во Марины Батасовой, 2015. С. 84–99. 6 Лунева А.И. Образ яванской богини Южного моря в рассказе Интан Парамадиты «Королева» (2005) // Вестник Московского университета. Серия 13. Востокове- дение. 2021. № 3. С. 62–70. 7 Метамодернизм. Историчность, Аффект и Глубина после постмодернизма / ред. Р. ван ден Аккер; пер. с англ. В.М. Липки; вступ. ст. А.В. Павлова. М.: РИПОЛ классик, 2024. 444 с. 8 Осипова К.Т. Вымысел достоверных событий: современный арабский авто- фикшн // Ломоносовские чтения. Востоковедение и африканистика. М.: ИСАА МГУ, 2023. С. 33–35. 9 Павлов А.B. Постпостмодернизм: как социальная и культурная теории объясняют наше время. М.: Издат. дом «Дело» РАНХиГС, 2021. 560 с. 10 Пригарина Н.И. Мир поэта — мир поэзии (статьи и эссе), М.: ИВ РАН, 2011. 352 c. 11 Фролова М.В. Индонезийские Йусуф и Зулейха в яванской традиции и рассказе Интан Парамадиты «Яблоко и нож» (2008) // Ориенталистика, 2020. Т. 3, № 1. С. 247–262. https://doi.org/10.31696/2618-7043-2020-3-1-247-262 12 Фролова М.В. Индонезийские рассказы ужасов Интан Парамадиты // Вестник Санкт-Петербургского университета. Востоковедение и африканистика. 2020. Т. 12, № 3. С. 368–379. https://doi.org/10.21638/spbu13.2020.304 13 Фролова М.В. Критический спиритуализм в творчестве Айю Утами // Встреча Востока и Запада. Взаимодействие литератур и традиций. М.: ИМЛИ РАН, 2020. С. 103–124. 14 Фролова М.В., Лунева А.И. Месть Кунтиланак: индонезийский призрак в совре- менной культуре // ЭТНОГРАФИЯ / ETNOGRAFIA. 2019. № 1 (3). С. 173–192. DOI: 10.31250/2618-8600-2019-1(3)-173-192 Мировая литература / М.В. Фролова 157 15 Фролова М.В. Почонг: современные фабулаты о зомби в Индонезии // Studia Litterarum. 2021. Т. 6, № 1. С. 354–369. DOI: 10.22455/2500-4247-2021-6-1-354-369 16 Хрущева Н.С. Метамодерн в музыке и вокруг нее. М.: РИПОЛ классик, 2022. 304 с. 17 Daud Fathonah K. Feminisme Islam di Indonesia: Antara Gerakan Modernisme Pemikiran Islam dan Gerakan Perjuangan Isu Gender // Jurnal Harkat: Media Komunikasi Gender. 2020. № 16 (2). Hlm. 102–116. 18 Holland M. “A Lamb in Wolf’s Clothing: Postmodern Realism in A.M. Homes’s Music for Torching and This Book Will Save Your Life” // Critique. 2012. № 53 (3). P. 214–237. 19 Meli A., Zuriyati Z., Nuruddin N. Aesthetic Postmodernism in the Novel of Gentayangan Pilih Sendiri Petualangan Sepatu Merahmu by Intan Paramaditha // Gramatika STKIP PGRI Sumatera Barat. 2018. № 4 (2). C. 227–240. DOI: 10.22202/jg.2018.v4i2.2634 20 Vermeulen T., van den Akker R. Notes on Metamodernism // Journal of Aestetics & Culture. 2010. Vol. 2. P. 1–14. Источники 21 Большой Индонезийско-русский словарь: в 2 т. / под ред. Р.Н. Коригодского. М.: Русский язык, 1990. 560 с. + 496 с. 22 Заньковский А.В. Время твердых медуз: метамодерн, который мы заслужили // METAMODERN. Журнал о метамодернизме. URL: https://metamodernizm.ru/ metamodern-which-we-deserve/ (дата обращения: 16.04.2024). 23 Paramaditha I. Malam Seribu Jahanam. Jakarta: Penerbit Gramedia Pustaka Utama, 2023. 360 hlm. 24 Paramaditha I. Personal Web-Site. URL: https://intanparamaditha.com/malamseribu- jahanam (дата обращения: 16.04.2024). 25 Rayman N. Inside Indonesia’s Islamic Boarding School for Transgender People // Time. 20/04/2015. URL: https://time.com/3753080/indonesia-transgender-muslimislam/ (дата обращения: 16.04.2024). References 1 Afanasov, N.B. “V poiskakh utrachennoi sovremennosti” [“In Search of Lost Modernity”]. Sotsiologicheskoe obozrenie, vol. 18, no. 1, 2019, pp. 256–265. (In Russ.) 2 Baiburin, А.K., and G.A. Levinton. “Pokhorony i svad’ba” [“The Funeral and the Wedding”]. Issledovaniia v oblasti balto-slavianskoi dukhovnoi kul’tury. Pogrebal’nyi obriad [Balto-Slavic Spiritual Culture Studies. The Funeral Ritual]. Moscow, Nauka Publ., 1990, pp. 64–99. (In Russ.) 3 Braginskii, V.I. Istoriia Malaiskoi literatury VII–XIX vekov [The History of Malay Literature of 7th–19th Centuries]. Moscow, Nauka Publ., 1983. 498 p. (In Russ.) 4 Vinogradova, L.N. “Narodnye predstavleniia o proiskhozhdenii nechistoi sily” [“The Studia Litterarum /2024 том 9, № 4 158 Origin of the Evil Spirits in Folk Culture”]. Slavianskii i balkanskii fol’klor. Narodnaia demonologiia [Slavic and Baltic Folklore. Folk Demonology]. Мoscow, Indrik Publ., 2000, pp. 25–51. (In Russ.) 5 Dolgikh, Iu.A. “ʽKhodiachie’ mertvetsy v russkom strashnom povestvovanii 1810–1840-kh gg.” [“The Walking Dead in Russian Horror Stories in 1810–1840s”]. Vse strakhi mira: Horror v literature i iskusstve [All the Fears in the World: Horror in Literature and in Arts]. St. Petersburg, Tver, Marina Batasova Publ., 2015, pp. 84–99. (In Russ.) 6 Luneva, А. “Obraz iavanskoi bogini Iuzhnogo moria v rasskaze Intan Paramadity ʽKoroleva’ (2005)” [“The Image of the Javanese Goddess of the Southern Sea in Intan Paramaditha’s Short Story ʽThe Queen’ (2005)”]. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriia 13. Vostokovedenie, no. 3, 2021, pp. 62–70. (In Russ.) 7 van den Akker, R., editor. Metamodernizm. Istorichnost’, Affekt i Glubina posle postmodernizma [Metamodernism: Historicity, Affect and Depth After Postmodernism], trans. from English by V.M. Lipka, introd. article by A.V. Pavlov. Мoscow, RIPOL klassik Publ., 2024. 444 p. (In Russ.) 8 Osipova, K.T. “Vymysel dostovernykh sobytii: sovremennyi arabskii avtofikshn” [“Fiction of Truth-like Events: Contemporary Arabic Autofiction”]. Lomonosovskie chteniia. Vostokovedenie i afrikanistika [Lomonosov Readings. Oriental Studies and African Studies]. Moscow, Institute of Asian and African Countries of Moscow State University Publ., 2023, pp. 33–35. (In Russ.) 9 Pavlov, A.V. Postpostmodernizm: kak sotsial’naia i kul’turnaia teorii ob”iasniaiut nashe vremia [Postpostmodernism: How Social and Cultural Theories Explain Our Time]. Мoscow, Delo Publ., 2021. 560 p. (In Russ.) 10 Prigarina, N.I. Mir Poeta — Mir Poezii (stat’i i esse) [The World of the Poet — the World of Poetry (Articles and Essays)]. Moscow, Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences Publ., 2012. 352 p. (In Russ.) 11 Frolova, M.V. “Indoneziiskie Iusuf i Zuleikha v iavanskoi traditsii i rasskaze Intan Paramadity ʽIabloko i nozh’ (2008)” [“Indonesian Yusuf and Zulaikha: Short Story ʽThe Apple and the Knife’ by Intan Paramatitha (2008)”]. Orientalistika, vol. 3, no. 1, 2020, pp. 247–262. https://doi.org/10.31696/2618-7043-2020-3-1-247-262 (In Russ.) 12 Frolova, M.V. “Indoneziiskie rasskazy uzhasov Intan Paramadity” [“Indonesian Horror Stories by Intan Paramaditha”]. Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta. Vostokovedenie i afrikanistika, vol. 12, no. 3, 2020, pp. 368–379. https://doi.org/10.21638/spbu13.2020.304 (In Russ.) 13 Frolova, M.V. “Kriticheskii spiritualizm v tvorchestve Aiiu Utami” [“Critical Spiritualism in Ayu Utami’s Works”]. Vstrecha Vostoka i Zapada. Vzaimodeistvie literatur i traditsii [East Meets West. Interaction of Literatures and Cultures]. Moscow, IWL RAS Publ., 2020, pp. 103–124. (In Russ.) Мировая литература / М.В. Фролова 14 Frolova, M.V., and A.I. Luneva. “Mest’ Kuntilanak: indoneziiskii prizrak v sovremennoi kul’ture” [“The Vengeance of Kuntilanak: Indonesian Ghost in Modern Culture”]. ETNOGRAFIA, no. 1 (3), 2019, pp. 173–192. DOI: 10.31250/2618-8600-2019-1(3)- 173-192 (In Russ.) 15 Frolova, M.V. “Pochong: sovremennye fabulaty o zombi v Indonezii” [“Pocong: Contemporary Zombie Stories in Indonesia”]. Studia Litterarum, vol. 6, no. 1, 2021, pp. 354–369. DOI: 10.22455/2500-4247-2021-6-1-354-369 (In Russ.) 16 Khrushcheva, N.S. Metamodern v muzyke i vokrug nee [Metamodernism Inside and Around Music]. Moscow, RIPOL klassik Publ., 2022. 304 p. (In Russ.) 17 Daud, Fathonah K. “Feminisme Islam di Indonesia: Antara Gerakan Modernisme Pemikiran Islam dan Gerakan Perjuangan Isu Gender” [“Islamic Feminism in Indonesia: Between the Modernism Movement of Islamic Thought and the Struggle Movement for Gender Issues”]. Jurnal Harkat: Media Komunikasi Gender, no. 16 (2), 2020, hlm. 102–116. (In Indonesian) 18 Holland, Mary. “A Lamb in Wolf’s Clothing: Postmodern Realism in A.M. Homes’s ʽMusic for Torching’ and ʽThis Book Will Save Your Life’.” Critique, no. 53 (3), 2012, pp. 214–237. (In English) 19 Meli, Afrodita, Zuriyati Zuriyati, and Nuruddin Nuruddin. “Aesthetic Postmodernism in the Novel of ʽGentayangan Pilih Sendiri Petualangan Sepatu Merahmu’ by Intan Paramaditha.” Gramatika STKIP PGRI Sumatera Barat, no. 4 (2), 2018, pp. 227–240. DOI: 10.22202/jg.2018.v4i2.2634 (In Indonesian) 20 Vermeulen, Timotheus, and Robin van den Akker. “Notes on Metamodernism.” Journal of Aestetics & Culture, vol. 2, 2010, pp. 1–14. (In English)