Studia Litterarum

Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 242 ПАСТЕРНАК И СЕВЕРЯНИН: ДВЕ РЕДАКЦИИ «ВОКЗАЛА» © 2024 г. М.Д. Левина Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Москва, Россия Дата поступления статьи: 22 мая 2023 г. Дата одобрения рецензентами: 19 апреля 2024 г. Дата публикации: 25 сентября 2024 г. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-3-242-255 Аннотация: В раннем творчестве Б.Л. Пастернака, в частности в первых двух поэтических книгах «Близнец в тучах» (1914) и «Поверх барьеров» (1916/1917), обнаруживаются «следы» воздействия стилистики и образности Игоря Северянина (И.В. Лотарев). Впрочем, в 1928 г. Пастернак существенно перерабатывает ранние стихотворения для включения их в новую книгу. Поэт освобождает от северянинского влияния ряд стихотворений, но при этом не ликвидирует элементы поэтики и стилистики старшего поэта полностью. В данной статье показана эволюция реминисценций из текстов Северянина в ранней и поздней редакциях «Вокзала» Пастернака 1913 и 1928 гг. В редакции «Вокзала» 1928 г. Пастернак отказывается от части северянинских приемов, присутствующих в редакции 1913 г., в пользу «опрощения». Таким образом, он отстраняется от «вычурной» лексики и латиницы и в то же время добавляет разговорные и просторечные слова. Тем не менее, несмотря на подчеркнутый переход в новый период творчества, Пастернак, как представляется, сохраняет отдельные приметы своего прежнего стиля. Ключевые слова: русская поэзия, русская поэзия ХХ в., Пастернак, Игорь Северянин. Информация об авторе: Мария Дмитриевна Левина — аспирант, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (Школа филологических наук), ул. Старая Басманная, д. 21/4, 105066 г. Москва, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-3495-0923 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. Для цитирования: Левина М.Д. Пастернак и Северянин: две редакции «Вокзала» // Studia Litterarum. 2024. Т. 9, № 3. С. 242–255. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-3-242-255 Научная статья / Research Article https://elibrary.ru/MQVTHM УДК 821.161.1.0 ББК 83.3(2Рос=Рус)53 Русская литература / М.Д. Левина 243 PASTERNAK AND SEVERYANIN: TWO EDITIONS OF VOKZAL © 2024. Maria D. Levina National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia Received: May 22, 2023 Approved after reviewing: April 19, 2024 Date of publication: September 25, 2024 Abstract: Boris Pasternak’s early work, in particular, in the first two books of poems, Bliznets v tuchakh (Twin in the Clouds, 1914) and Poverkh bar’erov (Over the Barriers, 1916/1917), demonstrates the “traces” of Igor Severyanin’s (Igor Lotarev) style and imagery. However, in 1928, Pasternak significantly rewrote his early poems for a new book. The poet frees several poems from Severyanin’s influence but does not eliminate the elements of his older contemporary’s poetics and stylistic features. The present article shows the evolution of reminiscences from Severyanin’s texts in early and late editions of Pasternak’s Vokzal (Station, 1913, 1928). In the 1928 edition of Vokzal, Pasternak abandons some of Severyanin’s techniques presented in the 1913 edition in favor of “simplification.” Therefore, he moves away from the “artsy” vocabulary and Latin alphabet and, at the same time, adds colloquial words. Nevertheless, despite the emphasized transition to a new period in his work, Pasternak seems to retain some of his former style’s particular signs. Кeywords: Russian poetry, Russian poetry of the 20th century, Pasternak, Igor Severyanin. Information about the author: Maria D. Levina, PhD Student, National Research University Higher School of Economics (School of Philological Sciences), Staraya Basmannaya St., 21/4, 105066 Moscow, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-3495-0923 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. For citation: Levina, M.D. “Pasternak and Severyanin: Two Editions of Vokzal.” Studia Litterarum, vol. 9, no. 3, 2024, pp. 242–255. (In Russ.) https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-3-242-255 This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) Studia Litterarum, vol. 9, no. 3, 2024 Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 244 Рассуждая о переработке ранних поэтических текстов, Н.Я. Мандельштам вспоминала о Б.Л. Пастернаке: «Как исказили бы мы нормальный ход со- бытий, если б в зрелые годы или в старости стали исправлять свои юноше- ские поступки… Так поэты в старости часто исправляют юношеские стихи. С новых позиций, одаренные иным зрением и чувствами, они кромсают ощущения молодости, и в результате получаются не целостные стихи, а гибриды, курьезы, сращения из несовместимых материалов… Этим гре- шил в старости Пастернак» [6, с. 173]. Как известно, Пастернак нередко, а иногда и многократно переписывал стихотворения, в особенности из своих первых книг 1910-х гг. — «Близнец в тучах» (1914) и «Поверх барьеров» (1916/1917). В рецензии на «Близнеца в тучах» В.Я. Брюсов отметил «футуристич- ность» пастернаковских текстов, являющуюся «не подчинением теории, а своеобразным складом души» [4, с. 16–17]. В Первом журнале русских футуристов В.Г. Шершеневич (под псевдонимом Egyx) указал на попытки Пастернака «надушиться Северянинскими духами» в «Близнеце в тучах» и засомневался, что этот сборник «войдет в современную русскую поэзию» [13, с. 140]. Сам Пастернак сожалел о публикации «Близнеца в тучах» и в 1928 г. решил «опростить» стихотворения, переработать их, «как может быть нельзя, как прозу» [10, с. 492]. В июне 1928 г. в письме к М.И. Цветаевой поэт признавался, что, переписывая первые книги, старался избавить их «от символического хлама (не Белого, не Блока — это люди простые), от архаизма и гороскопии тех времен, как и излишней порывистости футури- стического нахрапа» [10, с. 492]. В сентябре того же года Пастернак делился Русская литература / М.Д. Левина 245 с О.Э. Мандельштамом, что «закорпелся над переделкою первых своих книг (Близнеца и Барьеров)» [7, т. 8, с. 256]. Он отмечал, что переиздавать их в неизменном виде невозможно, потому что в них, «кроме голого и часто оголенного до бессмыслицы движения темы, — ничего нет» [7, т. 8, с. 256]. Предметом нашей статьи станет эволюция реминисценций из тек- стов И. Северянина в редакциях стихотворения «Вокзал» Пастернака 1913 и 1928 гг. Первая редакция была опубликована в сборнике «Близнец в ту- чах», последняя — в «Начальной поре». Впрочем, основная тема в обеих редакциях стихотворения остается неизменной: вокзал, ставший устойчи- вой мифологемой в поэзии ХХ в.1, представляется пространством «встреч и разлук». Заданная с самого начала противоречивость этого места просле- живается и далее: в нем заключены прошлое и настоящее, вечное и сиюми- нутное, движение и статика, жизнь и смерть. Соответственно, основными становятся мотивы порога, границы, перехода. 1 См. тексты И.Ф. Анненского, А. Белого, Б.К. Лившица, М.И. Цветаевой и др. «Вокзал» 1913 г. Вокзал, несгораемый ящик Разлук моих, встреч и разлук, Испытанный, верный рассказчик, Границы горюнивший люк. Бывало, — вся жизнь моя — в шарфе, Лишь только составлен резерв; И сроком дымящихся гарпий Влюбленный терзается нерв; Бывало, посмертно задымлен Отбытий ее горизонт, Отсутствуют профили римлян И как-то — нездешен beau monde. Бывало, раздвинется запад В маневрах ненастий и шпал, «Вокзал» 1928 г. Вокзал, несгораемый ящик Разлук моих, встреч и разлук, Испытанный друг и указчик, Начать — не исчислить заслуг. Бывало, вся жизнь моя — в шарфе, Лишь подан к посадке состав, И пышут намордники гарпий, Парами глаза нам застлав. Бывало, лишь рядом усядусь — И крышка. Приник и отник. Прощай же, пора, моя радость. Я спрыгну сейчас, проводник. Бывало, раздвинется запад В маневрах ненастий и шпал Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 246 И в пепле, как mortuum caput, Ширяет крылами вокзал. И трубы склоняют свой факел Пред тучами траурных месс, О, кто же тогда, как не ангел Покинувший землю экспресс? И я оставался, и грелся В горячке столицы пустой, Когда с очевидностью рельса Два мира делились чертой. И примется хлопьями цапать, Чтоб под буфера не попал. И глохнет свисток повторенный, А издали вторит другой, И поезд метет по перронам Глухой многогорбой пургой. И вот уже сумеркам невтерпь, И вот уж за дымом вослед Срываются поле и ветер, О, быть бы и мне в их числе! В описании уличного пространства в первой редакции стихотворе- ния наблюдается немало типично северянинской лексики2 («люк», «тру- бы», «экспресс», «рельс»): Вокзал, несгораемый ящик Разлук моих, встреч и разлук, Испытанный, верный рассказчик, Границы горюнивший люк. <…> И трубы склоняют свой факел Пред тучами траурных месс, О, кто же тогда, как не ангел, Покинувший землю экспресс? И я оставался, и грелся В горячке столицы пустой, Когда с очевидностью рельса Два мира делились чертой. [7, т. 1, с. 330–331] 2 Ср.: «Пласты смолового асфальта…» («Городская осень», 1911), «Муж приехал с послед- ним автобусом…» («Отчаяние», 1912), «Стрекот аэропланов! беги автомобилей! / Ветропро- свист экспрессов! крылолет буеров!..» («Увертюра», 1915) и др. Русская литература / М.Д. Левина 247 На специфически «городскую» окраску стилистики Северяни- на неоднократно обращали внимание современники. Брюсов видел в его изобилующих приметами городской среды текстах «лик современности» и утверждал, что Северянин смог «найти подлинную поэзию в автомобилях, аэропланах, дамских пышных платьях, во всей пестрой сутолоке нашей го- родской жизни» [5, с. 128]. В.В. Маяковский считал поэзы Северянина «сти- хами-шансонетками», которые «типичны для поэзии города» [8]. Позже В.Т. Шаламов назовет Северянина «принципиальным горожанином» [12, т. 5, с. 88]. Как видно, городское сооружение «вокзал» выполняет в первой ре- дакции пастернаковского стихотворения функцию «рассказчика». Мотив разлуки на вокзале считывается на разных уровнях: с одной стороны, это расставание возлюбленных, с другой стороны, смерть, причем «вокзал» оказывается «люком», а «рельс» — буквальной границей между «двумя мирами». «Экспресс» способен пересекать эту границу и отправляться за горизонт, становящийся «посмертно задымленным». Очевидно противо- поставление небесного и земного: «ангел», «экспресс» и «горячка столи- цы пустой». Так возникает движение не только по горизонтали, но и по вертикали. Традиционный мотив трагической разлуки на железной дороге, вос- ходящий к «Железной дороге» (1864) Н.А. Некрасова, «Анне Карениной» (1877) Л.Н. Толстого и «На железной дороге» (1910) А.А. Блока [1, с. 70], в пастернаковском «Вокзале» будто накладывается на северянинскую поэтику. «В пяти верстах по полотну…» (1912) Северянина лирический субъ- ект испытывает боль после того, как возлюбленную увозит «экспресс» (это слово появляется именно у Северянина): Прогрохотал искрометно и эластично экспресс. Я загорелся восторгом! я загляделся на рельсы! — Дама в окне улыбалась, дама смотрела на лес. <…> И не догнать, и не встретить. Греза — сердечная моль. Все, что находит, теряет сердце мое… Боже, Боже! Призрачный промельк экспресса дал мне чаруйную боль. [9, с. 73] Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 248 Впрочем, если в ранней редакции «Вокзала» Пастернак упоминает иноязычный «экспресс», то в редакции 1928 г. он заменяет его «поездом» и добавляет устаревшее наречие «невтерпь» (вместо литературного «невтер- пеж»): И глохнет свисток повторенный, А издали вторит другой, И поезд метет по перронам Глухой многогорбой пургой. И вот уже сумеркам невтерпь, И вот уж, за дымом вослед, Срываются поле и ветер, — О, быть бы и мне в их числе! [7, т. 1, с. 67–68] «Рельс», присутствующий в первой редакции и буквально обознача- ющий границу, в поздней редакции больше не разделяет миры. В то же вре- мя актуализируется мотив взаимосвязи внешнего и внутреннего мира: ге- рой мечтает быть частью природы и мчаться вслед за возлюбленной вместе с «полем и ветром». Примечательно, что, описывая Цветаевой обстоятель- ства переписывания ранних книг, Пастернак сокрушался, что ему хотелось «вырваться на воздух» [10, с. 492]. В рассматриваемом стихотворении про- странство вокзала предвосхищает освобождение героя, природная стихия порождает вдохновение, и так Пастернак намечает мотив творчества. Обратим внимание, что для усиления эмоционального напряжения мечтаниям героя предпослано междометие «о». Подобные восклицания возникают и у других поэтов, в том числе у Северянина, Брюсова, Баль- монта. Однако И.Г. Эренбург заметил, что в поэзии Пастернака обилие восклицательного междометия «о!» «прекраснее и убедительнее всех ди- фирамбов» [14, с. 102]. Здесь можно вспомнить «обстоятельства великоле- пия» Пастернака — понятие А.К. Жолковского, использованное для описа- ния особенностей пастернаковской поэтики, «охваченной великолепием и единством мира» [2, с. 157–168]. Дифирамбические восклицания Пастер- нака обращают к «высокому» аспекту «великолепия», а «систематическое Русская литература / М.Д. Левина 249 введение бытовой, бюрократической и иной “непоэтичной” лексики», по- добной северянинской, — к «низкому» аспекту [3, с. 14]. В первой редакции «Вокзала» обнаруживается слово, нередко встре- чающееся на страницах северянинских книг3: героя окружает “beau monde”: Отсутствуют профили римлян И как-то — нездешен beau monde… [7, т. 1, с. 331] Употребление краткого прилагательного «нездешен» рядом с «бомон- дом» дает основания предположить наличие северянинского «следа». Так, Пастернак почти повторяет неологизм Северянина, который в 1911 г. заявил: Я онебесен! Я онездешен. И Бог мне равен, и равен червь! [9, с. 208] Для создания новых слов Северянин часто использовал пристав- ку «о-»4. Изобретенное им слово «онездешиться» по достоинству оценил К.И. Чуковский в 1914 г. в статье «Футуристы» [11, с. 108]. Он утверждал, что короткие «слова-экспрессы» типа «окалошиться», «офрачиться», «онездешиться» войдут в русскую речь, поскольку «в сутолоке городов бу- дет некогда изъясняться длительно-многоречиво, тратить десятки слов» [11, с. 108–110]. Любопытно, что в статье Чуковского, которую мог читать Пастернак, соседствуют слова «экспресс» и «онездешиться» (в первой ре- дакции «Вокзала» — «экспресс» и «нездешен»). Инфинитивную форму окказионализма «онездешиться» Северянин использует в стихотворении «Мисс Лиль» (1911), призывая «ночную бабочку»: …Надо онездешиться, Надо быть улыбчатой, тихой и немой. [9, с. 93] 3 См. стихотворения «Цветок букета дам» (1911), «Гюи Де Мопассан» (1912) и др. 4 Об этом и других способах словообразования Северянина см. статью Р.Ф. Брандта «О языке Игоря Северянина» (1916). Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 250 В тексте Пастернака 1913 г., очевидно, также появляется бабочка «Мертвая голова», именуемая Пастернаком как “mortuum caput”: Бывало, раздвинется запад В маневрах ненастий и шпал, И в пепле, как mortuum caput, Ширяет крылами вокзал. [7, т. 1, с. 331] Хотя на латыни этот бражник имеет название “Acherontia atropos”, Пастернак совершает обратный перевод его названия (с русского на ла- тынь). Само же словосочетание “mortuum caput” в переносном значении переводится как нечто мертвое, лишенное содержания. Однако Пастернак, по собственному признанию, сравнивает здание вокзала именно с ночной бабочкой «дымно-пепельного» цвета — «цвета министерства путей сооб- щения» [7, т. 1, с. 544]. Много позже Пастернак поделится, что его близкому другу в 1910‑х гг. С.П. Боброву нравилась строфа «Бывало, раздвинется запад…» [7, т. 3, с. 325]. В сентябре 1913 г. в письме к Боброву Пастернак выразил же- лание опубликовать «Вокзал» в эгофутуристическом альманахе «Всегдай», изменив эту строфу: «Бывало, раздвинется… / …переполнив фиал» [1, с. 69]. Отметим, что «фиал», пришедший из поэзии XIX в., возникает в варианте Пастернака под возможным влиянием Северянина, который регулярно и охотно эксплуатировал этот образ. Так, в «Фиолетовом трансе» (1911) Севе- рянина из данной чаши выпивает лирическое «я»: Я выпил грез фиалок фиалковый фиал… [9, с. 56] Еще ранее, в «Хабанере I» (1909) Северянин требовал налить в фиал вина: Гитана! сбрось бравурное сомбреро, Налей в фиал восторженный кларет… [9, с. 192] Русская литература / М.Д. Левина 251 Ничего из этого — ни фиала, ни бабочки, ни бомонда — в редакции «Вокзала» 1928 г. не остается: Бывало, вся жизнь моя — в шарфе, Лишь подан к посадке состав, И пышут намордники гарпий, Парами глаза нам застлав. Бывало, лишь рядом усядусь — И крышка. Приник и отник. Прощай же, пора, моя радость! Я спрыгну сейчас, проводник. Бывало, раздвинется запад В маневрах ненастий и шпал И примется хлопьями цапать, Чтоб под буфера не попал. [7, т. 1, с. 67] На смену северянинской стилистике приходят сугубо разговорные и просторечные слова: «и крышка», «цапать». Пастернак словно прислуши- вается к советам современников, в частности М. Цветаевой и М. Горького, которые желали ему простоты5. Кроме того, образ бабочки заменяется бо- лее повседневным, но не менее зловещим образом «цапающих хлопьев», поднятых уходящим поездом. По меткому замечанию Жолковского, «цапа- ние» указывает на повторяемость событий, поскольку этот процесс «итера- тивен сам по себе» [3, с. 156–157]. В редакции 1928 г. существенно меняется эмоциональный стержень эпизода разлуки. По точному наблюдению М.Л. Гаспарова и К.М. Поли- ванова, на место «усталой отрешенности» приходят воспоминания [1, с. 87–88]. Как и в первой редакции, здесь трижды анафорой повторяется слово «бывало», однако за ним следуют уже менее разрозненные образы из прошлого, более конкретные события. В новой редакции развивается 5 См. переписки Пастернака с Цветаевой и Горьким. Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 252 любовная линия, герой напрямую обращается к возлюбленной: «Прощай же, пора, моя радость!» В другом обращении — «Я спрыгну сейчас, прово- дник» — можно распознать биографическую отсылку. Провожая И. Высоц- кую, часто путешествовавшую за границу, Пастернак подсаживался к ней и выскакивал из уже отъезжающего поезда [7, т. 1, с. 431]. В то же время в обеих редакциях «Вокзала» жизнь героя заключена «в шарфе». Образ завязанного шарфа можно интерпретировать как циклич- ность жизни (повторяемость разлук на вокзале) и в то же время как смерть (петля на шее). Последнее истолкование подкрепляется помимо прочего присутствием смертоносных чудовищ «гарпий» в обеих редакциях, а так- же «профилей римлян», изображаемых на саркофагах, и «туч траурных месс» в редакции 1913 г. и появляющимися в редакции 1928 г. словами героя «и крышка», подчеркивающими семантику гибели. Хотя в поздней редакции Пастернак трансформирует образ вокзала из «рассказчика» в «указчика», он сохраняет ассоциацию вокзала с «несго- раемым ящиком», в котором большая часть воспоминаний относится к мо- ментам разлуки, а не встреч (слово «разлуки» дважды указывается в обеих редакциях): Вокзал, несгораемый ящик Разлук моих, встреч и разлук… [7, т. 1, с. 67, 330] Позже, в «Людях и положениях» (1956), Пастернак, упоминая об- стоятельства написания «Вокзала», отметит, что вокзал — непременно то место, в котором содержатся целые истории отношений: «…вдали в конце путей и перронов возвышался, весь в облаках и дымах, железнодорожный прощальный горизонт, за которым скрывались поезда и который заключал целую историю отношений, встречи и проводы и события до них и после них» [7, т. 3, с. 325]. Повторение в «Вокзале» слова «разлуки», вероятно, указывает на итерацию, цикличность этих событий. Время в начале редакции 1928 г. задается как «самое общее и неопре- деленное настоящее», первые глаголы — инфинитивы совершенного вида, соединенные бессоюзно с приложением как «абсолютной конструкцией» [3, с. 155]: Русская литература / М.Д. Левина 253 Испытанный друг и указчик, Начать — не исчислить заслуг. [7, т. 1, с 67] После инфинитивного начала статичности места противопоставля- ются последовательные действия: состав «подан», намордники «пышут», герой вот-вот «спрыгнет» и т. д. Так Пастернак «переплетает все возмож- ные времена» [3, с. 157]. Заметим, что среди поэтов, откликнувшихся на мо- дернистский «всплеск» инфинитивного письма в начале XX в., Жолковский упоминает как Пастернака, так и Северянина [3, с. 212–213]. Особенно часто у обоих поэтов встречаются «приравнивающие» инфинитивные конструк- ции, насыщенные «философской афористичностью» о жизни, любви и поэ- зии [3, с. 439], такого типа, как последняя из приведенных строк «Вокзала». Таким образом, переписывая ранние стихотворения из книг «Близ- нец в тучах» и «Поверх барьеров», Пастернак освобождает их от того, что было значимо в его поэтическом языке 1910-х гг., в частности от обыгры- вания северянинских приемов, «изысканной» лексики и стиля. Как было показано, для включения «Вокзала» в новый сборник «Начальная пора» при сохранении основной темы Пастернак тщательно «очищает» текст от северянинских ассоциаций в пользу «опрощения» и усиливает любовную тему. В поздней редакции возлюбленная покидает героя, мечтающего сле- довать за ней, в обыкновенном «поезде», а не иноязычном «экспрессе». Кроме того, поэт буквально отказывается от латиницы: среди толпы боль- ше нет представителей высшего света (“beau monde”), а здание вокзала не уподобляется бабочке или чему-то мертвому (“mortuum caput”). «Вычур- ные» северянинские лексика и стилистика заменяются разговорными, про- сторечными и архаичными словами («и крышка», «цапать», «невтерпь»). Поздняя редакция «Вокзала» в целом становится «понятнее» и демонстри- рует переход Пастернака в новую фазу творческого развития, что подчерки- вается в финальных строчках. Однако нам представляется существенным, что, хотя Пастернак уменьшает число стилистических сходств с Северяни- ным, он не ликвидирует их полностью. Появляются «приравнивающая» инфинитивная конструкция и дифирамбичное восклицание «о». Так, пе- ределывая ранние редакции, Пастернак оставляет часть примет прежнего стиля. Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 254 Список литературы Исследования 1 Гаспаров М.Л., Поливанов К.М. «Близнец в тучах» Бориса Пастернака: опыт ком- ментария. М.: РГГУ, 2005. 143 с. 2 Жолковский А.К. «Обстоятельства великолепия»: об одной пастернаковской части речи // «Voz’mi Na Radost’». To Honour Jeanne van der End-Liedmeier. Amsterdam: Slavic Seminar, 1980. 446 с. 3 Жолковский А.К. Поэтика Пастернака: инварианты, структуры, интертексты. М.: Новое литературное обозрение, 2011. 600 с. Источники 4 Брюсов В.Я. Год русской поэзии (апрель 1913 года — апрель 1914 года) // Русская мысль. 1914. № 6. С. 14–18. 5 Брюсов В.Я. Новые течения в русской поэзии. Футуристы // Русская мысль. 1913. № 3. С. 124–133. 6 Мандельштам Н.Я. Собр. соч.: в 2 т. Екатеринбург: Гонзо, 2004. 7 Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: в 11 т. М.: Слово, 2003–2005. 8 Саратовский вестник. 1914. 21 марта. № 67. 9 Северянин И. Полн. собр. соч. М.: Альфа-книга, 2017. 1240 с. 10 Цветаева М.И., Пастернак Б.Л. Души начинают видеть. Письма 1922–1936 годов. М.: Вагриус, 2004. 717 с. 11 Чуковский К.И. Лица и маски. СПб.: Шиповник, 1914. 355 с. 12 Шаламов В.Т. Собр. соч.: в 6 т. М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2004–2005. 13 <Шершеневич В.Г.> Борис Пастернак. Близнец в тучах. К-во «лирика» // Футури- сты. Первый журнал русских футуристов. № 1–2. М., 1914. C. 140–141. (Подписа- но псевдонимом Egyx.) 14 Эренбург И.Г. Портреты русских поэтов. СПб.: Наука, 2002. 351 с. Русская литература / М.Д. Левина References 1 Gasparov, M.L., and K.M. Polivanov. “Bliznets v tuchakh” Borisa Pasternaka: opyt kommentariia [“Twin in the Clouds” by Boris Pasternak: A Commentary]. Moscow, Russian State University for the Humanities Publ., 2005. 143 р. (In Russ.) 2 Zholkovsky, A.K. “ʽObstoiatel’stva velikolepiia’: ob odnoi pasternakovskoi chasti rechi [“ʽCircumstances of Splendor’: About one Pasternak’s Part of Speech]. “Voz’mi Na Radost’.” To Honor Jeanne van der End-Liedmeier. Amsterdam, Slavic Seminar Publ., 1980. 446 p. (In Russ.) 3 Zholkovsky, A.K. Poetika Pasternaka: invarianty, struktury, interteksty [Pasternak’s Poetics: Invariants, Structures, Intertexts]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie Publ., 2011. 600 p. (In Russ.)