Studia Litterarum

Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 28 ЛИРИЗМ: СВОБОДНАЯ КАТЕГОРИЯ ИЛИ АКТУАЛЬНОЕ ПОНЯТИЕ В ОТЕЧЕСТВЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ? © 2024 г. Ю.В. Шевчук Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, Москва, Россия Дата поступления статьи: 26 марта 2024 г. Дата одобрения рецензентами: 30 апреля 2024 г. Дата публикации: 25 сентября 2024 г. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-3-28-55 Аннотация: «Лирическое»/«лиризм»/«лирическое начало» употребляется как самостоятельный термин, в сочетании с объектом исследования (проза, цикл, поэма) или смежным явлением («лиро-эпический») достаточно широко. Попытки его теоретического осмысления и обоснования предпринимались крайне редко — и до сих пор в филологии «лиризм» остается категорией неразработанной. Размышления отечественных исследователей о лирике как литературном роде, практические наработки по анализу литературных произведений, а также критическое освоение проблемы самими поэтами позволяют сделать некоторые обобщения и выводы. В статье прежде всего рассматриваются вопросы содержания и границы понятия лирического, которое определяется как сложное идейно-эмоциональное единство автора, героя и читателя в лирике и в произведениях синтетических форм. Взаимодействие субъектов — автора и «другого» — происходит в атмосфере доверительной эмоциональности, близкой ситуации исповеди. Сострадающий читатель оказывается «внутри» лирического события, и его диалог с автором и героем имеет катарсический исход. Формы лиризма в синхронии заключают в себе типические черты, но в большой степени они зависят от чувства материи у каждого конкретного автора, и поэтому у признанных лириков они воспринимаются как новаторство внутри традиционной литературной системы. По своей природе лиризм — явление интерсубъектное, поэтому осмысление его форм, передающих общее в душевном строе поколений и масс людей, может быть перспективным в диахронии. Ключевые слова: лирика, лирическое, лирическое начало, лиризм, драматизм/трагизм, лирический субъект, автор, герой, читатель, интерсубъектность. Информация об авторе: Юлия Вадимовна Шевчук — доктор филологических наук, главный научный сотрудник, Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, ул. Поварская, д. 25А, стр. 1, 121069 г. Москва, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-3784-2100 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. Для цитирования: Шевчук Ю.В. Лиризм: свободная категория или актуальное понятие в отечественном литературоведении? // Studia Litterarum. 2024. Т. 9, № 3. С. 28–55. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-3-28-55 Научная статья / Research Article https://elibrary.ru/LRHEHY УДК 82.09 ББК 83 Теория литературы / Ю.В. Шевчук 29 LYRICISM: A FREE CATEGORY OR A RELEVANT CONCEPT IN DOMESTIC LITERARY CRITICISM? © 2024. Yuliya V. Shevchuk A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia Received: March 26, 2024 Approved after reviewing: April 30, 2024 Date of publication: September 25, 2024 Abstract: “Lyrical” / “lyricism” / “lyrical principle” is used as an independent term, in combination with the object of study (prose, cycle, poem) or an adjacent phenomenon (“lyro-epic”) quite widely. Theoretical comprehension and justification of the term “lyricism” remains an undeveloped category in philology. Reflections of domestic researchers on lyrics as a literary genre, practical developments in the analysis of literary works, and the critical development of the problem by the poets themselves allow us to draw some generalizations and conclusions. The article primarily addresses the content and boundaries of the concept of lyrical, which appears as the complex ideological-emotional unity of the author, character, and reader in lyrics and works of synthetic forms. The interaction of subjects (the author and the “other”) occurs in an atmosphere of trusting emotionality of a close situation of confession. The compassionate reader finds himself “inside” the lyrical event, and his dialogue with the author and character has a cathartic outcome. Forms of lyricism in synchrony encapsulate typical traits. Still, to a large extent, they depend on the sense of matter in each particular author, and therefore, in recognized lyricists, they appear as innovations within the traditional literary system. By its nature, lyricism is an intersubject phenomenon, so understanding its forms that convey the general in the spiritual system of generations and masses of people can be promising in diachronia. Кeywords: lyrics, lyrical, lyrical beginnings, lyricism, drama/tragedy, lyrical subject, author, character, reader, intersubject. Information about the author: Yuliya V. Shevchuk, DSc in Philology, Director of Research, A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Povarskaya St., 25А, bld. 1, 121069 Moscow, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-3784-2100 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. For citation: Shevchuk, Yu.V. “Lyricism: A Free Category or a Relevant Concept in Domestic Literary Criticism?” Studia Litterarum, vol. 9, no. 3, 2024, pp. 28–55. (In Russ.) https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-3-28-55 This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) Studia Litterarum, vol. 9, no. 3, 2024 Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 30 В современных научных исследованиях лиризм/лирическое, по замечанию Ю.Н. Чумакова, не является строгой дефиницией, а остается «свободной ка- тегорией», понятной гуманитариям «в целом» [30, с. 5]. Распространенная установка в отечественной науке о литературе — обнаружение конкретных форм выражения авторской субъективности, изучение жанровой специфи- ки произведений с лирической составляющей, формально-художествен- ных приемов и стилистических особенностей поэзии и прозы. Как прави- ло, обобщаются явления и тенденции поздних этапов развития литератур. В научных исследованиях и критических статьях феномен лиризма полу- чил следующие определения, так или иначе акцентирующие внимание на активности автора, героя и читателя/слушателя: «психический ритм “дум и чувств”» (Д.Н. Овсянико-Куликовский) [23, с. 209]; «содержание нашего я в различные моменты его самосознания» (И.Ф. Анненский) [31, с. 101]; «проекция коллективного я» (Е.В. Аничков из А.Н. Веселовского) [3, с. 402]; «метод <…> мировосприятия» автора (Вяч. Иванов) [38, с. 36]; «эмоцио- нальный тон», «основной эмоциональный тон» произведения (В.М. Жир- мунский [9, с. 47], Б.О. Корман [16, с. 96]); «вид пафоса» (Г.Н. Поспелов [24, с. 198], М.П. Князева [14, с. 2]); тип «эмоционально-смыслового “звучания” произведения» (В.Е. Хализев) [29, с. 311]; «лирическая субстанция» произ- ведения как особый взгляд автора и героя на мир (И.Л. Альми) [1, с. 467]. На протяжении последних веков писателями и теоретиками искус- ства ставились задачи пересмотра традиционной триады литературных ро- дов — тогда и возникла потребность в разведении понятий «лирика» (род литературы) и «лиризм/лирическое» («внутреннее начало», «качество» в текстах различной родовой принадлежности). Одним из первых в XVIII в., Теория литературы / Ю.В. Шевчук 31 по словам А.Е. Махова, И.-А. Шлегель, «не отказываясь в принципе от концептов драмы, эпики и лирики, трактует их не как классификацион- ные рамки, разграничивающие “классы” произведений, но как оттенки (Schattierungen), которые могут присутствовать в текстах с различными внешними родовыми признаками. Мы имеем здесь дело с проявлением общего процесса превращения категорий родовой систематики, разгра- ничивающих тексты, в “качества”, которые могут проявляться в текстах формально различной родовой принадлежности. Эпос, драма и лирика превращаются в “эпическое/эпичность”, “драматическое/драматичность” и “лирическое/лиричность”; так переосмысленные, эпос, драма и лирика — в статусе неких внутренних начал, качеств (в терминологии XVIII века — “тонов”, “красок”) — могут становиться характеризующими признаками произведений самых разных жанров» [22, с. 396]. Жан-Поль (Иоганн Пауль Фридрих Рихтер) предлагал отказаться от избыточной трехчастной класси- фикации литературного рода потому, что лирический «огонь» в произве- дении считал универсальным («Приготовительная школа эстетики», 1813): «Лирика, по существу, предшествует всем поэтическим формам, потому что вообще чувство рождает поэзию, в нем искра ее зажигающая; поэзия пред- шествует всем поэтическим формам как лишенный облика огонь Прометея, членящий и одушевляющий облики, фигуры, формы» [39, с. 276]. Древняя метафора проливает свет на важнейший аспект лиризма — его соотнесен- ность с областью «вообще чувства», «я» вообще, которую лирическая по- эзия, имеющая дело с «высшими человеческими состояниями», «челове- ческим в человеке» (М.К. Мамардашвили) [40, с. 550], способна отражать полнее и подробнее других форм литературного творчества. В России оригинальный взгляд на лирику и лирическое в поэти- ческом произведении высказал в начале ХХ в. представитель психологи- ческой школы Д.Н. Овсянико-Куликовский («Лирика — как особый вид творчества», 1910). Лирическое творчество (словесная лирика, музыка, песня, танец) он противопоставил образному (эпическое, драматическое) по принципу их отношения к ритму «в форме звуковой и также в виде те- лодвижений» (в первом случае он является самоцелью) [23, с. 186]. В кон- цепции ученого важна проблема диалектики формы и содержания, вызвав- шая в свое время справедливое возражение у оппонентов. Он разграничил «лирические эмоции», порожденные ритмической организацией произвеStudia Litterarum /2024 том 9, № 3 32 дения, и «лирические ценности» как наличие в нем сложного идейного плана. Утверждается, что эволюция лирического на протяжении истории поэзии — это движение от примитивного содержания и разнообразия рит- мов к вытеснению последних «лирическими ценностями». Лирическая эмоция «возникла из могущественного некогда аффекта, производившего- ся действием ритма» [23, с. 189]. «Творчество, направленное на создание и разработку ритмов, производящих эти эмоции, мы называем лирическим — в отличие от всех других видов творчества, в процессе которых лириче- ские эмоции могут участвовать, но сущность и призвание которых вовсе не в том, чтобы создавать и разрабатывать ритмы» [23, с. 192]. «Лирический элемент» вторгается в творчество религиозное, образное, но здесь эмоция не цель, потому что она вызвана содержанием. В процессе соотношения ис- кусств выстраивается некая иерархия «чистоты» лиризма, вершинное по- ложение в которой занимает музыка. Во второй части работы Овсянико-Куликовский специально ставит вопрос о форме и содержании в словесном произведении, и тогда возникает более точное определение «лирической эмоции» как «психического ритма “дум и чувств”» в лирической поэзии. Исследователь утверждает, что «“на- стоящего”, высокого лиризма в поэзии древность и не знала, что этого рода лиризм есть создание новой европейской цивилизации, — с XIX века по преимуществу» [23, с. 209]. Под «высоким лиризмом» подразумевается гар- моничное соединение «совершенства стихотворной формы» и «внутренней ценности лирических вдохновений» [23, с. 200]. Только великие художни- ки, такие как Шекспир, Гете, Пушкин, знали меру этого соединения, а мно- гочисленные версификаторы порождаются следующей закономерностью: «…разработка стиха, т. е. искусственное упорядочение и усовершенствова- ние ритмических средств языка, во все эпохи культурного развития, в особен- ности в эпохи процветания литературы, идет ускоренным темпом — гораздо быстрее, чем идут вперед, развиваясь и изощряясь, лирические ценности, ка- кими в ту или иную эпоху располагает человечество» [23, с. 203]. Практика литературного творчества демонстрирует сложное взаимодействие ритми- ческой и субъектной структур произведения. В частности, лиризм поэзии К. Бальмонта И.Ф. Анненский, знакомый с работами Овсянико-Куликов- ского, определяет через музыкальность лирического «я» поэта. Ритм для исследователя становится ключом к семантическому плану стиха, и тогда Теория литературы / Ю.В. Шевчук 33 уже речь идет о звуковых и словесных символах, оттенках и ритмах пере- живаний, способных выразить мироощущение современников и индивиду- альное настроение автора. У поэта начала ХХ в., по мнению Анненского, «основной настрой души» отражается не в «биографическом я писателя», а в словесном и ритмическом строе произведения («Бальмонт-лирик», 1904) [31, с. 102]. В размышлении о лиризме Овсянико-Куликовского, ду- мается, ценна мысль о важности владения мастерством инструментовки для выражения упорядоченного ритма «дум и чувств», способности автора сделать ритм значащим и через него высказать то, что было названо «лири- ческими эмоциями» и «лирическими ценностями». В то же время сторонником разграничения «лирики» и «лиризма» был литературовед, критик, прозаик Е.В. Аничков, ученик А.Н. Веселов- ского. Позицию по данному вопросу он формулирует в подробной статье 1907 г., посвященной разбору основных положений «Исторической поэти- ки» наставника. Исследователь считает, что «самое подразделение родов поэзии на эпос, лирику и драму и имеет, быть может, гораздо большее зна- чение в старом гегелевском значении, хотя и облеченном им в исторические нормы, но в существе дела отвлеченном. Может быть, важнее говорить об эпическом складе, или о повествовании, о лиризме и драматизме. Во вся- ком случае, то и другое надо было бы строго различать» [3, с. 401]. Лири- ка представляется ему явлением особенно сложным: «Чистая лирика, т. е. лирика как поэтическая форма, вьется по полю поэзии лишь тоненькою и часто вовсе обрывающейся нитью. Лирическая стихия, напротив, богата и разнообразна» [3, с. 401–402]. Критикуя Веселовского за недоработанность представлений об эволюции лирики, ученый высказывает уверенность в том, что автор «Исторической поэтики», пользуясь «старым подразделе- нием», говорит о лирике, а «разумеет лиризм» [3, с. 402]. «Когда мы гово- рим лирика, мы гораздо более разумеем стихию в поэзии, чем определен- ные виды поэзии. И то же самое можно сказать и о драме. Ведь мы разумеем под драмой вовсе не только голую форму, а нечто в самой сути — драматич- ность, а не только драму; и драму мы считаем наиболее совершенным ви- дом, соответствующим драматичности, т. е. наглядности, осуществлению в действии» [3, с. 401]. У Аничкова появляются определения «эпически-пове- ствовательный» и «лирически-взволнованный». С опорой на Веселовского исследователь приходит к заключению, которое, к сожалению, не разво- Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 34 рачивает подробно: «Лирическое начало, лиризм в поэзии, стало быть, — “проекция коллективного я”» [3, с. 402]. Суждения Аничкова более поздних лет можно назвать «практическими», подводящими итоги модернистской культуры в России рубежа веков и отчасти проливающими свет на «лириче- скую стихию» как «проекцию коллективного я» той эпохи (статья «Акмея русского художества» в берлинском издании 1922 г.): «Среда, посещавшая “вечера нового искусства”, была та же самая, до смешного та же самая, что делавшая революцию. Оттого она аплодировала одинаково и Блоку, читав- шему “Незнакомку”, и декорациям Судейкина в “Бродячей собаке” (прости- те, что на два-три года забежал вперед), и обложкам Билибина, и статьям Бенуа, и уничтожающе порицавшему все это Луначарскому. Одна и та же среда, одни и те же живые люди. На этом я настаиваю. Дух, страсть, стрем- ления, помыслы были одни и те же. И только на поверхности, среди одних только литераторов в стертых редакциях журналов, среди споров между со- бою казалось, что тут два враждебных друг другу течения: одно реалисти- ческое и в политическом смысле революционное, а другое декадентское и ретроградно- буржуйское» [2, с. 9]. Открытия гуманитарных наук конца XIX – начала ХХ в., в том чис- ле идеи Овсянико-Куликовского и Веселовского, оказали существенное влияние на филологические представления и художественное творчество И.Ф. Анненского, в своих критических статьях использовавшего «лиризм» как ключевое понятие на литературном материале различных культур- но-исторических эпох. Лиризм, по его мнению, на протяжении веков был способом освещения и обобщения человеческих представлений и угады- ваний собственного «я»: «…в истории художественной литературы, где это я всего полнее выясняется, можно, мне кажется, проследить и некоторую правильность в постепенном обогащении его содержания по мере того как увеличиваются наши познания о душевной жизни человека и как сами мы становимся требовательнее к себе и правдивей в своем определении. Есть, конечно, и общие культурные и социальные причины, которые определяют разность в содержании нашего я в различные моменты его самосознания» («Бальмонт-лирик») [31, с. 101]. В статье «Таврическая жрица у Еврипида, Руччелаи и Гете» Анненский сравнивает формы выражения субъективно- сти художников различных периодов — от «коллективного» героя до «лич- но-творческого» субъекта: «…для древнего автора ограничены были люди Теория литературы / Ю.В. Шевчук 35 вообще; истина шла где-то над ними, и притом пути ее были неисповедимы, а воля богов обнаруживалась загадочно и редко, иногда даже после казни. Такое понятие об ограниченности людей в познании истины могло вызы- вать у поэта горечь, дерзость, иронию, — но оно и для него, как для толпы, коренилось глубоко и держалось стойко, находя опору в традиции, религии и во всем строе гражданской общины» [34, с. 493]. Переживание у Гете, впи- тавшего в себя дух Античности, было уже иным: «Гете в этом отношении открыл тот путь, который, может быть, только провидели афинские траги- ки. Но лучше чем они, благодаря 22 векам человеческой муки, сознавая себя шире, дальше себя видя, поэт новой Германии мог и глубже переживать сво- их героев и свободнее их творить» [34, с. 494]. Анненский считал, что с течением времени лирическое «я» в поэзии отражается все более сложно. В письме А.Н. Веселовскому от 17.11.1904 г. он пишет о «стихийно-бессознательном» начале современного лиризма: «…наше я, удачно или неудачно, поэтично или задорно, но во всяком слу- чае полнее, чем прежде, отображается в новой поэзии и при этом не только в его логически оправданном или хотя бы формулированном моменте, но и в стихийно-бессознательном» [33, т. 1, с. 378]. Об актуальном переживании, становящемся в словесном искусстве лиризмом благодаря соединению ав- торского чувства времени и слова, рассуждает поэт в письме Е.М. Мухиной от 02.03.1908 г.: «Поэтика начала с сюжетов, позже возник вопрос о заим- ствованиях и реминисценциях. Определительная роль поэтической речи и власть слов только что начинают выясняться. Фантом творческой инди- видуальности почти исчерпан. <…> И потому позвольте мне не развивать мыслей о том, как центр чудесного должен быть перемещен из разоренных палат индивидуальной интуиции в чашу коллективного мыслестрадания, в коллизию слов, с ее трагическими эпизодами и тайной» [33, т. 2, с. 194]. Если для Анненского важнейшим фактором лиризма было отражение «коллективного» переживания в искусстве («наше я»), то для Вяч. Ивано- ва — индивидуальное переживание поэта. В диалоге с Анненским, автором доклада-статьи «Бальмонт-лирик», он утверждает, что лиризм является естественным творческим проявлением душевной организации поэтов осо- бого склада. Этот «склад» души формируется не на биографическом уров- не, а где-то в глубине личности творца, между его способностью мыслить и чувствовать, самопроизвольностью и самоконтролем реальных душевных Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 36 переживаний. Из опубликованного варианта доклада «О лиризме Бальмон- та» (1912) следует, что лирики делятся на тех, «лиризм которых не поглоща- ет, однако, всех сил их души, не исчерпывает всего их сознания, всей твор- ческой воли» (речь идет о Данте, Гете и Пушкине), и на «обреченных», т. е. «лириков всегда и во всем, в слове и жизни равно» [38, с. 36]. Лирическая «манера» для последних — это «естественная, органическая форма, непо- средственное выражение их своеприродного существа, непреднамеренное, самопроизвольное начертание внутреннего принципа, определяющего воз- никновение и рост их художественной личности» [38, с. 36]. Истинные ли- рики, по мнению Вяч. Иванова, «обречены говорить только о себе, и когда думают, что говорят о вещах, каковы они суть, сами обманываются, но нас не обманывают, потому что без труда мы замечаем, что они продолжают раскрывать перед нами, под образами вещей внешних, свой собственный внутренний образ»; в их творчестве «преобладает элемент личный» [38, с. 36, 37]. «Лирическая личность» естественно трагична, потому что «ис- тинное лирическое благозвучие есть пронзительный стон болящей груди, знобимой священным недугом», а «почерпнутые из своего внутреннего за- кона утверждения» — это «утверждения общих истин» [38, с. 39, 40]. Суждения Анненского и Иванова проясняют и заостряют сущностные черты современного им лиризма, по природе своей антиномичного: включающего в себя момент стихийно-бессознательного и глубоко осмысленного авто- ром, его стремления к анонимности/коллективности и индивидуальному самовыражению. В литературоведении второй половины ХХ в. результаты изучения сложной связи между автором, героем и читателем посредством анализа субъектного плана произведения (Б.О. Корман, С.Н. Бройтман, М.М. Гирш- ман) позволяют нам представить лиризм в плане взаимодействия голосов, сознаний, точек зрения. Исследователями была развита идея потенциально- го многоголосия в лирике, постепенного движения от исходной формы син- кретизма автора, героя и слушателя к отношениям «нераздельности-несли- янности» либо дополнительности субъектов в лирическом произведении1. Б.О. Корман, настаивая на актуальности понятия «основного эмо- ционального тона», не тождественного ни автору, ни лирическому герою, 1 См. об этом в статье С.Н. Бройтмана «Лирика» [5, с. 110]. Теория литературы / Ю.В. Шевчук 37 рассуждает о «коллективной» природе лирики в синхронии: «Благодаря единству мировоззрения у людей есть нечто общее в содержании чувств и в самом способе чувствовать: радоваться, негодовать, иронизировать, вос- хищаться. <…> Разумеется, реакции эти варьируются, и все же они необык- новенно близки, гораздо более близки между собой, чем это можно было бы предположить, судя по разнообразию индивидуальностей. Если эпос передает это общее через особенное, что и приводит к созданию множества индивидуальных образов-характеров, то лирика воспроизводит это общее в отвлечении от особенного, определяемого природными склонностями, специфическим опытом и т. п. Основной эмоциональный тон представляет собой определяемый мировоззрением закон эмоциональных реакций, ли- рическое самосознание самых различных людей» («О соотношении поня- тий “автор”, “характер” и “основной эмоциональный тон”», 1969) [16, с. 96]. С.Н. Бройтман размышляет над проблемой в диахронии: «Следы древней хоровой природы и своеобразная “межличностность” лирического субъекта сохранились в фольклоре разных народов, проявляясь, в частно- сти, в таких формах высказывания, которые являются странными и “не- правильными” с точки зрения более поздних эстетических критериев. Речь идет о типичных для фольклорной лирики спонтанных и немотивирован- ных (не связанных с прямой речью) переходах высказываний от третьего лица к первому (и наоборот) либо о взаимных переходах голосов мужского и женского субъектов: “Шел детинушка дорогою, / Шел дорогою, он шел широкою. / Уж я думаю-подумаю, / Припаду к земле, послушаю” (Собр. народных песен П.В. Киреевского). Сама возможность таких субъектных превращений говорит о нечеткой расчлененности в фольклорном сознании “я” и “другого”, автора и героя, о легкости перехода через субъектные гра- ницы, которые еще не успели отвердеть» [5, с. 113]. Определяя «лирический субъект», он утверждает, что «в истории лирики не было одного, всегда равного себе Л. с., но было три качественно разных типа: синкретический (на мифопоэтической стадии развития поэзии), жанровый (на стадии тра- диционалистского художественного сознания) и лично-творческий (в ли- тературе сер. XVIII – XX вв.). Каждый из этих типов лирического субъекта должен быть понят во всем его своеобразии, но должно быть осознано и инвариантное свойство лирики, по-разному проявляющееся в этих трех исторических формах» [5, с. 113]. Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 38 Таким образом, оба исследователя отмечают интерсубъектность ли- рики, и ни один не говорит о лиризме прямо. Корман, однако, считает мето- дологически важным в связи с проблемой осмысления лирического произ- ведения ввести понятие «основного эмоционального тона» поэзии того или иного автора, сопричастного переживаниям множества людей. В качестве синонимов в его работах выступают «сквозное настроение», «сверхнастрое- ние», «сверхэмоция», «эмоционально-оценочный эквивалент мировоззре- ния», «определяемый мировоззрением закон эмоциональных реакций лич- ности на действительность», «мировоззрение, ставшее эмоцией» [16, с. 65, 96, 358, 193–194, 55]. По его мнению, «единство эмоционального тона от- нюдь не предполагает эмоционального однообразия лирики поэта», «труд- ность обычно заключается в том, чтобы найти это единство в разнообразии, обнаружить общую идейно-эмоциональную основу самых различных по настроению стихотворений — и тем самым проложить себе дорогу к пони- манию каждого из них в его специфичности, найти ключ к неповторимому своеобразию выраженного в нем чувства» [16, с. 65]. Единство настроения позволяет говорить о единстве мироощущения автора, обусловленном его натурой и одновременно отражающем переживания современников. «Еди- ная идейная позиция, опирающаяся на общность социально-исторического опыта и внедрившаяся в чувство, ставшая особой сверхэмоцией; мировоз- зрение, превратившееся в эмоцию, характерную для множества людей, — вот что воспроизводит лирическая поэзия»; «Преходящее индивидуальное “я” черпает силу в сознании своей сопричастности высшему началу — не- преходящему национальному и всечеловеческому сомножеству», — пишет исследователь [16, с. 96, 359]. Из рассуждений Кормана также следует, что в аспекте осмысле- ния «основного эмоционального тона» сближаются до нераздельности «автор» и «лирический герой» («Эмоциональный тон является в лирике средством изображения основного субъекта речи: автора, лирического героя»), а с другой стороны, «сверхэмоция» противопоставляется «ха- рактеру»: «говоря же “характер” или “основной эмоциональный тон”, мы указываем на то специфическое содержание жизни личности, с которым имеет дело эпический или лирический способ изображения человека», на принцип изображения его внутренней жизни, дум и чувств. Таким об- разом, по мнению Кормана, «понятием “основной эмоциональный тон” Теория литературы / Ю.В. Шевчук 39 и обозначается само содержание лирического способа изображения чело- века» [16, с. 98, 95, 94]. Возможно ли обнаружение общих, не зависимых от конкретики ли- рического переживания у того или иного автора, закономерностей и про- явлений лирической «сверхэмоциональности», которую можно назвать лиризмом? Напомним, что для Анненского ключевым словосочетанием в раз- мышлениях о лиризме было «коллективное мыслестрадание», в котором все три составляющие («коллективное», «мысль», «страдание») опорные, и обратимся к семантике последней. Переживает человек не только горе, но и радость, однако нетрудно заметить, что во все времена поэтов-лириков в большей степени интересуют критические ситуации утрат и невозможно- стей, способные расширить границы человеческой личности, обнаружить в ней скрытый потенциал интенсивного «производства смысла». На «катар- сический» эффект лирического стихотворения обратили внимание и лите- ратуроведы. В связи с лирикой А.С. Пушкина В.А. Грехнев пишет образ- но: «Лирическая поэзия — всегда преодоление темной невнятицы чувства. Поэт дает ей язык и тем самым освобождает душу от тяжести неназванного переживания. Вот почему мы всегда испытываем как бы счастливое чув- ство освобождения, обнаружив совпадение между нашим состоянием души и просветленною, облеченною в слово душевною музыкою поэта» [7, с. 16]. По словам Н.Д. Тамарченко, находящего буквальное сходство лирического сюжета и драмы, «стоит говорить об отсутствии в лирике не фабулы, т. е. события, о котором рассказывается, а взаимной обособленности и авто- номности его и события самого рассказывания, а вместе с тем и об отсут- ствии фигуры осуществляющего наррацию посредника (повествователя, рассказчика). Возможность благодаря этому непосредственного и полного приобщения читателя к субъекту высказывания напоминает драму (отсюда и применимость к финалу лирического стихотворения понятия катарсис)» [26, с. 349]. Процесс развертывания рефлексии лирического субъекта, та- ким образом, становится «коллективным» переживанием — «мыслестрада- нием» автора, героя и читателя. В статье «Поэт и проза» (1979), посвященной личности и творчеству М.И. Цветаевой, И.А. Бродский не случайно развил идею сближения ли- ризма и трагизма: «…дело в различиях между искусством и действительно- Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 40 стью. Одно из них состоит в том, что в искусстве достижима — благодаря свойствам самого материала — та степень лиризма, физического эквива- лента которому в реальном мире не существует. Точно таким же образом не оказывается в реальном мире и эквивалента трагическому в искусстве, которое — трагическое — суть оборотная сторона лиризма — или следую- щая за ним ступень. Сколь бы драматичен ни был непосредственный опыт человека, он всегда перекрывается опытом инструмента. Поэт же есть ком- бинация инструмента с человеком в одном лице, с постепенным преоблада- нием первого над вторым. Ощущение этого преобладания ответственно за темп, осознание его — за судьбу» [37, с. 64]. В целом Бродский подчеркивает в поэте-лирике одаренность чувством материи, преобразующим мысль и эмоцию автора, его мироощущение и мировоззрение в сверхпереживание, не имеющее эквивалента в действительности. В этой теоретической пло- скости просматривается притяжение и отталкивание таких литературовед- ческих понятий, как лиризм и психологизм, из которых первое тяготеет к материи искусства, а второе — к физическому эквиваленту переживания в реальном мире. Итак, как художественный феномен лиризм отражает переживания множества людей, является выстраданным и рождается из «комбинации» субъекта и, в широком смысле, инструмента. В лирической поэзии его мож- но назвать «перво-конструкцией» (П.А. Флоренский) [41, с. 150], одновре- менно фактором смысло- и формообразования. В эпическом или драма- тическом произведении лиризм выдвигает сознание субъекта на позиции действенного структурообразующего элемента и заметнее проявляется в формальном единстве текста, напоминающем о закономерностях постро- ения стихотворения (нелинейная, ассоциативная композиция; символика деталей; богатый подтекст; сложные связи между предметно-событийным и ритмическим планами; разнообразие фонетического рисунка). При этом литературоведами лирическое начало, как правило, и исследуется в произ- ведениях, по своей родовой принадлежности к лирике не относящихся, — в таком случае сомнения в актуальности литературоведческого понятия не возникает. В статье «Задачи поэтики» (1919), к примеру, В.М. Жирмун- ский, анализируя лирическое начало в прозе, пишет об «эмоциональном тоне», единство которого считает «главенствующим», «формирующим эле- ментом» стилистической системы произведения. Значимыми «приемами» Теория литературы / Ю.В. Шевчук 41 «лирической насыщенности» в рассказе Тургенева «Три встречи» исследо- ватель называет «лирический тембр голоса», «употребление лирической гиперболы», «лирические вопросы и восклицания поэта» [9, с. 47–55]. Ли- рический импульс как стилеобразующий фактор обнаруживается исследо- вателями в описании природы у Тургенева; сказовом повествовании Гоголя, Достоевского, Лескова; повествовании с несколькими субъектами и сменой изображающих «призм» у Пушкина, Лермонтова, Чехова и т. д. При выяснении смысла и строя лирического переживания в целом объектом научного постижения становится совокупность произведений ав- тора. В работе, посвященной «одному открытию Белинского», Корман так определяет вклад исследователя в теорию литературы: «Заслуга Белинского заключается в том, что он впервые в истории эстетической науки дал ре- шение вопроса о единстве всех лирических стихотворений поэта. Подобно тому как в отдельном лирическом стихотворении есть единство настро- ения, за которым стоит известная мысль, так в совокупности лирических стихотворений поэта есть более высокое, “сквозное” единство эмоциональ- ного тона, за которым стоит известное миросозерцание. Эмоциональный тон образует посредующее звено между мировоззрением поэта и настро- ением, выраженным в стихотворении. Поэтому в ходе анализа лирики поэта необходимо определить основной эмоциональный тон и стоящее за ним мировоззрение — и соотнести с тоном разнообразные эмоциональные состояния, характерные для отдельных стихотворений» («В.Г. Белинский об эмоциональном тоне лирической поэзии», 1963) [16, с. 54; курсив ав- тора. — Ю.Ш.]. По словам литературоведа, Белинский в общем виде изло- женного выше взгляда на лирическую поэзию не выражал, однако в статьях 1840-х гг., посвященных лирике Пушкина, Баратынского, Полежаева и Лер- монтова, установка «присутствует как исходная точка и метод изучения», исследователя «занимает не только и не столько мировоззрение, выражен- ное в понятийной форме, зафиксированное в рассуждениях, принявшее об- лик силлогизмов, сколько мировоззрение, внедрившееся в эмоцию, став- шее особым сложным чувством…» [16, с. 54, 58]. К началу ХХ в. «открытие Белинского» перешло из исследователь- ской сферы в творческую лабораторию поэта. Особое сложное лирическое чувство А. Белый считал «зерном», «ядром» произведения поэта, «“необ- щим выражением” Лика Музы его» [36, с. 481, 482]. В предисловии к одному Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 42 из своих сборников («Вместо предисловия», 1922) он писал: «Кроме фор- мальных достоинств каждого из стихотворений, есть нечто, не поддающее- ся оценке; каждое произведение имеет свое “зерно”, не прорастаемое сразу в душу читателя» [36, с. 480–481]. Необходимость «означивания» лириче- ского содержания посредством его наращивания от стихотворения к сти- хотворению А. Белый обосновал образно: «Лирическое творчество каждого поэта отпечатлевается не в ряде разрозненных и замкнутых в себе самом произведений, а в модуляциях немногих основных тем лирического волне- ния, запечатленных градацией в разное время написанных стихотворений; каждый лирик имеет за всеми лирическими отрывками свою ненаписанную лирическую поэму; и понимание или непонимание действительного поэта зависит от умения или неумения нашего сложить из мозаических, им рас- сыпанных кусочков целого картину, в которой каждый лирический отрывок связан с другим, как система оживальных арок рисует целое готического со- бора» [36, с. 481]. Утверждается, что «ядро» уловимо только на основании цикла стихов одного и того же автора и оно не имеет прямой зависимости от качества «технического» исполнения стиха: «Поэт может и сознавать, и не сознавать целое своей поэмы; но все же должны мы сказать, что у него более данных знать действительную, нехронологическую последовательность тем его целого; и отношение поэта к своим лирическим отрывкам совершенно иное, нежели у формального аналитика его стихов. Он идет от лирического волнения к напечатлению его в форме. Критик — обратно: от технических узоров формы к волнению, их породившему. Лирическому поэту может быть вовсе не дорог отрывок, обладающий всеми техническими совершен- ствами, ибо он знает, что в нем остыла уже линия образов; наоборот, отры- вок, невнятный в форме, для него может значить более, как открывающий ряд будущих, совершенных творений, это будущее он любит в невнятице его первого появления на своем поэтическом горизонте» [36, с. 482]. Суждения А. Белого, не сводимые к проблеме непрямого соотноше- ния лиризма и формального достоинства стиха, тем не менее наводят на мысль о ее постановке. Лиризм, связанный с материей инструмента, при этом не является показателем совершенства художественного произведе- ния и не обусловлен стремлением автора быть оригинальным стихотвор- цем. Анненский, например, разворачивая проблему женского пережива- ния в поэзии («О современном лиризме. Оне», 1909), находит актуальным Теория литературы / Ю.В. Шевчук 43 и своеобразным лиризм Любови Столицы, И.А. Гриневской и некоторых других поэтесс [32], творчество которых трудно считать художественно со- вершенным, т. е. «сложным», «красивым», «глубоким», «универсальным» и «потенциально значимым для читателя» (по Дж. Каллеру) [12, с. 54]. Ли- ризм не синоним совершенства, критиками и литературоведами (в том чис- ле Анненским) он в целом воспринимается как проявление обновленного авторского видения «содержания жизни личности» (Корман) и — в творче- стве избранных — как фактор поэтического новаторства. На практике проблема лиризма в отечественном литературоведении традиционно сопрягается с изучением психологизма, историзма, концеп- ции личности, синтетических жанровых форм. Считается, что «субстанция качественно нового, “чистого” лиризма» в русской литературе формиру- ется в тот период, когда «завершается распад классицистической системы жанров» (И.Л. Альми) [1, с. 492], на рубеже XVIII–XIX вв. Одним из пер- вых в официальные и духовные одические сферы с личным переживанием вторгается Г.Р. Державин. В статье «Державин (К столетию со дня смерти)» (1916) В. Ходасевич пишет: «До-державинская лирика почти сплошь была условна. И внешний мир, и собственные свои чувства поэты изображали в их “идеальном”, несколько отвлеченном, чистейшем и простейшем виде. Они не умели смешивать красок и не знали полутонов. Державин первый начал изображать мир таким, как представляется он художнику. В этом смысле первым истинным лириком был в России он» [42, с. 47–48]. Державин, по Ходасевичу, «был первым поэтом русским, сумевшим и, главное, захотевшим выразить свою личность такой, какова она была, — нарисовать портрет свой живым и правдивым, не искаженным условной позой и не стесненным классической драпировкой. Недаром и на иных жи- вописных своих портретах, он, пиит и сановник, решился явиться потом- ству в колпаке и халате» [42, с. 48]. Во-первых, Державин прямой и чест- ный слуга родины и царей. Во-вторых, поэт представляется «домовитым» лириком, умеющим любоваться своим достатком и описывать вещи, вид из окна, созерцать возвращение жнецов и жниц, слушать пение, несущееся с реки, и охотиться. «Он воистину глубоко и мудро возлюбил землю и на этой земле — благополучный и крепкий дом свой. И так целомудренна, так величава эта любовь, что перед ней хочется преклониться» [42, с. 51]. Среди довольства и покоя является третий Державин — влюбленный. По словам Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 44 Ходасевича, от «державинской любви, впрочем, слегка веет холодком — на- следие сладострастного, а не страстного ХVIII столетия. Пафос любви тра- гической, всесильной и чудотворной неведом Державину» [42, с. 52]. Среди этого «дышащего обилием и довольством мира» особенно пронзительно, ужасно прозвучала мысль о смерти, которую художник преодолевает глу- бокой личной верой в поэтическое «парение», в чудо творчества [42, с. 54, 56]. В финале статьи, четко обрисовав лирические сферы не только держа- винской поэзии, но после него и всей русской лирики, Ходасевич приво- дит строчки о бессмертной душе («О, домовитая ласточка, / О, милосизая птичка!»), выделив слово «домовитая» [42, с. 57]. Появление лирического поэта в России, таким образом, совпадает с началом освоения в литературе «малого пространства», воспеванием образа дома и повседневных жизнен- ных услад. Лиризм в эпоху романтизма становится своеобразной формой по- этического революционизма, в русской поэзии его экспансию, по мнению В.А. Грехнева, ограничивает Пушкин. Мир пушкинской лирики русский, отражающий национальные переживания, с одной стороны, а с другой — он именно пушкинский, принадлежащий его личности, незыблемым «исход- ным устоям его мышления» [7, с. 13]. «Смысл и строй» пушкинского лириз- ма представляет собой соединение, «чудный сплав» частного и общего [7, с. 8]. Русский мир в поэзии Пушкина вбирает в себя природу как естествен- ную среду обитания человека, людскую общность и пр. Категория лиризма дает возможность литературоведу одновременно говорить об автобиогра- фическом и национальном в поэзии, так что перед нами разворачивается не столько хронология жизни художника, сколько вехи его духовной биогра- фии. К примеру, об одной из сторон пушкинского лиризма, с которой связа- на историческая чуткость и отзывчивость поэта, Грехнев пишет: «…русский мир у Пушкина — это людская общность, т. е. силы единения, которые неуклонно возрождаются к жизни в роковые часы истории и которые в эпохи социального застоя часто оттесняются силами распада и разобщения, дро- бятся на ручейки замкнутых человеческих судеб. Пушкин застал оба этих состояния русской жизни. Его стихотворения, посвященные лицейским го- довщинам, внушены возраставшей с годами ностальгией по людскому еди- нению. Они бесконечно шире по своему поэтическому содержанию, нежели только цепь лирических откликов на очередную лицейскую дату» [7, с. 10]. Теория литературы / Ю.В. Шевчук 45 Лиризм Пушкина, по мнению исследователя, позволил поэту стать новато- ром внутри традиционной системы литературных жанров, собственно, он и был той силой, при помощи которой поэт трансформирует эту систему. В.М. Маркович, исследуя совмещение эпических и лирических струк- турных образований в романе Лермонтова «Герой нашего времени», пишет о новаторстве поэта и утверждает, что лиризм произведения становит- ся «естественной предпосылкой для смыслового скачка к символическим значениям» [21, с. 298]. Из суждений исследователя о «механизме» лири- ческого преображения и обобщения смысла можно сделать вывод о том, что лирическое у Лермонтова становится некоей энергией прорыва в сферу символов, где психологизм переходов по ступеням ценностной иерархии от бытового к бытийному редуцирован и переживаемая целостность су- ществует как бы в допонятийном состоянии неразложимости на категории и неосознанной конфликтности. Лиризм в лермонтовской прозе воплощается с помощью приемов ав- тора-романиста, близких тем, к которым прибегает стихотворец. «Некую “инокачественную” тенденцию, осложняющую еще “нетвердые” законы собственно романной поэтики», задают у Лермонтова «сквозные» поэти- ческие мотивы («звезд», «гор», «моря» и др.), значения каждого из них варьируются в пределах очень широкой амплитуды, между мотивами уста- навливаются переклички и смысловые связи, создающие особую атмосферу романа, «силу поэтического намека» [21, с. 291, 294]. Явление, родственное природе лирического стихотворения, — это сосредоточенность романа во- круг центрального героя. Маркович пишет: «Лирический потенциал днев- никовой формы проявляется в печоринском “Журнале” неравномерно. Вре- менами он едва заметен или вовсе неуловим, но зачастую, когда рефлексия героя достигает известного предела эмоциональной напряженности, лири- ческая стихия “сгущается”. В такие моменты повествование уже явственно приобретает лирическое “качество”: лиризм не только окрашивает, но и ор- ганизует его…» [21, с. 296]. Появляются и стилистические признаки лириче- ского преображения переживаний: речь тяготеет к ритмико-мелодической организованности, лексика приобретает образно-метафорический харак- тер, фраза строится экспрессивно, намечаются синтаксические параллелиз- мы. Обнаруживаются черты структурного родства с «Мертвыми душами» Гоголя. Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 46 Лирическое начало отмечается исследователями в прозе Достоевско- го. И.Л. Альми («Лирическое начало в повести Ф.М. Достоевского “Крот- кая”», 1985, 1999) утверждает, что «русские мальчики» Достоевского (Алеша и Иван Карамазовы, Раскольников, Мышкин) «близки тому типу сознания, который обычно персонифицирует герой лирики — так называемое лири- ческое “я”» [1, с. 464]. Таким образом «черты лирического рода внедряются и в синтетическую природу романа», но особенно важен лиризм в «малой форме» [1, с. 464]. На примере «Кроткой» литературовед ставит задачу не говорить о том «типе прозы, который называется лирическим на языке со- временной критики и предполагает ослабленность сюжета, прямое выраже- ние авторского начала, повышенную ритмичность», а исследовать лиризм как выражение особого взгляда автора и героя на мир [1, с. 464]. Каковы же смыслы и формы проявления лиризма у Достоевского? Альми замечает, что, во-первых, в «Кроткой» присутствует камерная, пре- дельно концентрированная ситуация («ее средоточие — мужчина и женщи- на» [1, с. 464]), воссоздается атмосфера любовной поэзии — положение это естественно именно для лирики. Во-вторых, высшим проявлением лиризма, по мнению литературоведа, можно считать стиль речи Достоевского, ори- ентированный на говорение: «Устная речь, когда она представлена экспрес- сивным монологом, смыкается со сферой стихотворной лирики в моменте импровизированности, спонтанно-непосредственного характера высказы- вания» [1, с. 466]. В-третьих, черты воспроизведения времени в повести (установка на сиюминутность, выделенность «замедленного» мига, выход в вечность) сближают мир героя с общим типом лирического мировоспри- ятия. Альми считает, что в «Кроткой» рассказчик идет не к фактам: он нахо- дится в состоянии «личностного поиска самой “главной” истины, который лежит в истоках лирической субстанции», поглощен настоящим и с этих по- зиций пересматривает прошлое, а в финале Достоевский от интимного пе- реходит к вселенскому (ощущению всечеловеческого сиротства) [1, с. 467]. Актуальность понятия «лиризм/лирическое» возрастает для иссле- дователей отечественной литературы ХХ в. (О.А. Кузнецова «О соотноше- нии лирического и эпического в предреволюционной новелле И. Бунина (“Сын“, “Казимир Станиславович”, “Грамматика любви“)», 1982; А.В. Ку- рочкина «Лирическая проза Б. Зайцева», 2007; Б.О. Корман «Родовая приро- да рассказа Паустовского “Телеграмма”: к вопросу о специфике лирической Теория литературы / Ю.В. Шевчук 47 прозы»; Л.Е. Корсакова «Лиризм как импрессионистическая доминанта в романе О. Мандельштама “Египетская марка”», 2003; И.М. Дубровина «С верой в мировую гармонию: образная система романа Б. Пастернака “Доктор Живаго”», 1996; А.Р. Зайцева «Лиризм как способ изображения человека в рассказах Ю. Казакова», 1991; Э.А. Бальбуров «Поэтика лири- ческой прозы. 1960–1970-е годы», 1985; Л.А. Колобаева «Крохотки», 1999) [18; 19; 16; 17; 8; 10; 4; 15]. Приведенные выше примеры использования ли- ризма в качестве инструмента анализа художественного текста и список ис- следований, в которых предпринят аналитический подход к лирическому началу в прозаических произведениях, не претендуют на полноту научного обзора, но отражают некоторые филологические предпочтения в связи с те- оретической постановкой проблемы и отбором литературного материала. Итак, в настоящее время лирическое можно считать литературовед- ческой категорией, интересующей отечественных исследователей на прак- тике, но в достаточной степени не отрефлектированной в теоретическом плане. О лиризме начинают писать на рубеже ХIХ–ХХ вв. представители психологической школы и поэты-символисты, критические труды которых имеют несомненную филологическую ценность. В советском литературове- дении в 1970–1980 гг. была предпринята попытка рассмотреть лирическое как разновидность художественного пафоса. Так, Г.Н. Поспелов («Лирика среди литературных родов», 1976), дифференцируя понятия «лирика» и «лиризм», определяет последнее с большой осторожностью: «“Лиризм” — это свойство, относящееся не к “родовому” аспекту содержания литератур- ных произведений, а к той стороне их содержания, которую можно назвать пафосом произведений» [24, с. 198]. Опираясь на основные положения концепции ученого, уверенно развивает идею лиризма как вида пафоса М.П. Князева («Лиризм как вид пафоса (проблемы формирования и функ- ционирования)», 1987) [14]. К истории понятия, связанного, по ее мнению, с особенностью авторского голоса, она обращается через труды Гегеля и Белинского («К истории понятия “лиризм”», 1987) [13]. Позиция иссле- дователей вызывает серьезное возражение. По сравнению с трагическим, героическим, комическим и прочими видами пафоса лиризм практически «бесплотен» по своему составу — при анализе его форм сложно опереться на специфику конфликта, на сюжетные ситуации, на тип героя. «Лириче- ский герой» лишен тех, условно говоря, устойчивых поведенческих качеств Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 48 и черт, какие обнаруживаются в «трагическом герое» или «комическом персонаже». Показательно, что в «Теории литературы» (2004) В.Е. Хализе- ва, глубоко осмыслившего поспеловские труды, лиризм не рассматривается как пафос, а вписан в один ряд с «эпическим» и «драматическим». «Лири- ческое» определяется так: «возвышенная эмоциональность, сопряженная с областью задушевного, интимного, личного» [29, с. 310]. В размышлениях исследователя очевидно сомнение в том, что лиризм должен стоять рядом с трагическим, героическим, комическим, романтическим, идиллическим и смежными им феноменами, которые определяются Хализевым как «типы авторской эмоциональности» [29, с. 75–88]. Но, думается, не отождествим он и с явлениями чисто стилевыми, вторичными по отношению к лириче- ской ситуации особой задушевной близости субъектов (автор, герой, чита- тель) и лирическому событию перехода от простой рефлексии к акту само- сознания. Вообще, трудно не согласиться с М.М. Бахтиным, считавшим, что у эстетической категории в литературном произведении никогда не удастся обнаружить «чисто формально-художественного приема»: «В самом деле, попробуйте отделить формально-художественный прием от познаватель- но-моральной оценки в героизации, юморе, иронии, сатире, выделить чи- сто формально-художественный прием героизации, иронизации, юмори- зации — это не удастся никогда сделать <нрзб.>, да и не существенно для задачи анализа, неизбежно формально-содержательный характер его здесь с особой очевидностью оправдывается. С другой стороны, в этих явлениях особенно отчетлива роль автора и живое событие его отношения к герою» [35, с. 150–151]. Специфического приема нет и у лиризма. Подведем итоги. В России осмысление лирического происходило па- раллельно с разработкой проблем лирики как литературного рода, характе- ризующегося «субъективностью» (Гегель) и сложной субъектной организа- цией. В рассуждениях поэтов, критиков и филологов различимы несколько подходов к проблеме, из которых психологический и формальный можно считать преобладающими, отчего ключевыми словами в исследовани- ях лиризма оказываются «переживание», «эмоция», «чувство», «мысль», «стиль». Лиризм — сложное идейно-эмоциональное единство автора, героя и читателя в литературных произведениях с различными родовыми призна- ками и жанровыми особенностями. По своей природе это явление интер- Теория литературы / Ю.В. Шевчук 49 субъектное: своеобразие лиризма задается через взаимодействие автора и «другого» (героя, читателя) в атмосфере доверительной эмоциональности, доходящей до исповедальности. В лирическом произведении за счет особой душевной и духовной близости сострадающий читатель оказывается «вну- три» лирического сюжета, драматического или даже трагического по своей напряженности. Диалог автора, героя и читателя, как правило, имеет катар- сический исход, достигаемый с помощью инструмента художника. Формы лиризма в синхронии могут заключать в себе типические черты, отражающие «нечто общее в содержании чувств и в самом способе чувствовать» (Корман), но в большой степени они зависят от чувства мате- рии у каждого конкретного автора, поэтому у признанных лириков воспри- нимаются как новаторские внутри традиционной литературной системы. Межличностная «сверхэмоция» (Корман), «коллективное мыслестрада- ние» (Анненский) обнаруживаются при постановке задач не сугубо имма- нентного анализа лирического произведения, а проникновения в смысл и строй художественного мира писателя в целом, рассмотрения его внутри литературного процесса, в историко-культурном контексте. «Основная беда в том, что признается внеисторической и универ- сальной сама категория лиричности. Она понимается как некое субъек- тивное чувство (или, говоря словами Веселовского, эмоциональная взвол- нованность), как присущий каждому человеку врожденный голос личных переживаний и страстей, — одинаковый во все времена у всех народов», — замечает О.М. Фрейденберг в связи с проблемой происхождения греческой лирики («Происхождение греческой лирики», 1946) [28, с. 397]. В диахро- ническом аспекте явление практически не разработано — история лириз- мов еще не написана, хотя немало наблюдений, подтверждающих эвристи- ческую ценность лирического и его актуальность в качестве инструмента анализа художественного текста, уже сделано российскими литературове- дами в изучении фундаментальных категорий поэтики на разных этапах словесного творчества2. Думается, однако, что именно комплексное, после- 2 См. об этом: «Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного со- знания», 1994 [11]; «Теория литературы. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении)», 2003 [27]; «Лирика: генезис и эволюция», 2007 [20]; Бройтман С.Н. «Поэтика русской классической и неклассической лирики», 2008 [6] и др. Западная традиция изучения лирики и природы лирического в ХХ–ХХI вв. имеет свою специфику определения понятия «лиризм» и его практического применения. В свете поставленной проблемы отметим Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 50 довательное осмысление форм лирического, передающих общее в душев- ном строе поколений и масс людей, постепенно усложняющихся в плане отражения того, что человек чувствует и как он мыслит, может быть значи- мым для постижения самой лирики и ее взаимодействия с эпосом и драмой. Список литературы Исследования 1 Альми И.Л. О поэзии и прозе. СПб.: Изд-во «Семантика-С»; «Скифия», 2002. 528 с. 2 Аничков Е.В. Акмея русского художества // Новости литературы: Критико-библиографический журнал. Берлин: Изд-во «Грани», 1922. № 1. С. 7–10. 3 Аничков Е.В. Историческая поэтика Александра Ник. Веселовского // Вопросы теории и психологии творчества. Харьков: Ф.-Тип. Михайловского, 1907. Т. 1. С. 322–430. 4 Бальбуров Э.А. Поэтика лирической прозы. 1960–1970-е годы. Новосибирск: Наука, 1985. 132 с. 5 Бройтман С.Н. Лирика; Лирический субъект // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М.: Изд-во Кулагиной; Intrada, 2008. С. 109–114. 6 Бройтман С.Н. Поэтика русской классической и неклассической лирики. М.: РГГУ, 2008. 485 с. 7 Грехнев В.А. Мир пушкинской лирики. Нижний Новгород: Изд-во «Нижний Нов- город», 1994. 464 с. 8 Дубровина И.М. С верой в мировую гармонию: образная система романа Б. Пастернака «Доктор Живаго» // Вестник МГУ. Серия 9. Филология. 1996. № 1. С. 95–103. 9 Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л.: Наука, 1977. 407 с. 10 Зайцева А.Р. Лиризм как способ изображения человека в рассказах Ю. Казакова // Поэтика русской советской прозы. Уфа: БашГУ, 1991. С. 44–56. 11 Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М.: Наследие, 1994. 512 с. 12 Каллер Дж. Теория литературы: краткое введение. М.: Астрель: АСТ, 2006. 158 с. 13 Князева М.П. К истории понятия «лиризм» // Миропонимание и творчество ро- мантиков: Межвузовский тематический сборник научных трудов. Калинин: КГУ, 1987. С. 40–52. важность научного труда международного коллектива исследователей «Субъект в новейшей русскоязычной поэзии — теория и практика», 2018 [25]. Теория литературы / Ю.В. Шевчук 51 14 Князева М.П. Лиризм как вид пафоса (проблемы формирования и функциониро- вания): автореф. дис. … канд. филол. наук. Киев, 1987. 16 с. 15 Колобаева Л.А. «Крохотки» // Литературное обозрение. 1999. № 1. С. 39–44. 16 Корман Б.О. Избранные труды. Теория литературы. Ижевск: Ин-т компьютерных исследований, 2006. 552 с. 17 Корсакова Л.Е. Лиризм как импрессионистическая доминанта в романе О. Ман- дельштама «Египетская марка» // Русское литературоведение в новом тысячеле- тии. М.: Издат. дом «Таганка», 2003. Т. 2. С. 89–93. 18 Кузнецова О.А. О соотношении лирического и эпического в предреволюционной новелле И. Бунина («Сын», «Казимир Станиславович», «Грамматика любви») // Поэтика реализма: Межвузовский сборник. Куйбышев: Куйбышевский гос. ун-т, 1982. С. 18–27. 19 Курочкина А.В. Лирическая проза Б. Зайцева. Уфа: БашГУ, 2007. 216 с. 20 Лирика: генезис и эволюция. М.: РГГУ, 2007. 417 с. 21 Маркович В.М. О лирико-символическом начале в романе Лермонтова «Герой нашего времени» // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1981. Т. 40, № 4. С. 291–302. 22 Махов А.Е. Род литературный // Европейская поэтика от античности до эпохи Просвещения: Энциклопедический путеводитель. М.: Изд-во Кулагиной; Intrada, 2010. С. 391–397. 23 Овсянико-Куликовский Д.Н. Лирика — как особый вид творчества // Вопросы теории и психологии творчества. СПб.: Изд-е А.С. Суворина, 1910. Т. 2. Вып. 2. Пособие при изучении теории словесности в высших и средних учебных заведе- ниях. С. 182–226. 24 Поспелов Г.Н. Лирика среди литературных родов. М.: Изд-во Московского ун-та, 1976. 208 с. 25 Субъект в новейшей русскоязычной поэзии — теория и практика. Берлин: Peter Lang, 2018. 440 с. 26 Тамарченко Н.Д. Мир лирического произведения: пространство-время, событие и сюжет // Теория литературы: в 2 т. М.: Академия, 2004. Т. 1. С. 347–355. 27 Теория литературы. Роды и жанры (основные проблемы в историческом освеще- нии). М.: ИМЛИ РАН, 2003. Т. 3. 592 с. 28 Фрейденберг О.М. Происхождение греческой лирики // Лирика: генезис и эволю- ция. М.: РГГУ, 2007. С. 396–413. 29 Хализев В.Е. Теория литературы. Учебник. М.: Высшая школа, 2004. 405 с. 30 Чумаков Ю.Н. В сторону лирического сюжета. М.: Языки славянской культуры, 2010. 88 с. Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 52 Источники 31 Анненский И.Ф. Книги отражений. М.: Наука, 1979. 680 с. 32 Анненский И.Ф. О современном лиризме («Оне») // Аполлон. 1909. № 3. С. 5–29. 33 Анненский И.Ф. Письма: в 2 т. СПб.: Издат. дом «Галина скрипсит»; Изд-во им. Н.И. Новикова, 2007–2009. 34 Анненский И.Ф. Таврическая жрица у Еврипида, Руччелаи и Гете // Гермес: Иллюстрированный научно-популярный вестник античного мира. СПб.: Тип. В.Д. Смирнова, 1910. С. 492–499. 35 Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техни- ки. Ежегодник 1984–1985. М.: Наука, 1986. С. 80–160. 36 Белый А. Предисловия в сборнике «Стихотворения» — 1923, Берлин // Белый А. Собр. соч. Стихотворения и поэмы. М.: Республика, 1994. С. 480–485. 37 Бродский И.А. Поэт и проза // Бродский о Цветаевой: интервью, эссе. М.: Неза- висимая газета, 1997. С. 56–76. 38 Иванов Вяч. О лиризме Бальмонта // Аполлон. 1912. № 3/4. С. 36–42. 39 Жан-Поль. Приготовительная школа эстетики. М.: Искусство, 1981. 448 с. 40 Мамардашвили М.К. Беседы о мышлении. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2023. 576 с. 41 Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М.: Прогресс, 1993. 327 с. 42 Ходасевич В.Ф. Статьи о поэзии. Пб.: Эпоха, 1922. 122 с. Теория литературы / Ю.В. Шевчук 53 References 1 Al’mi, I.L. O poezii i proze [About Poetry and Prose]. St. Petersburg, Semantika-S Publ., Skifiia Publ., 2002. 528 p. (In Russ.) 2 Anichkov, E.V. “Akmeia russkogo khudozhestva” [“Acmeia of Russian Art”]. Novosti literatury: Kritiko-bibliograficheskii zhurnal [News of Literature: Critical and Bibliographical Journal], no. 1. Berlin, Grani Publ., 1922, pp. 7–10. (In Russ.) 3 Anichkov, E.V. “Istoricheskaia poetika Aleksandra Nik. Veselovskogo” [“Historical Poetics of Alexander Nick. Veselovsky”]. Voprosy teorii i psikhologii tvorchestva [Questions of the Theory and Psychology of Creativity], vol. 1. Kharkiv, Mikhailovsky Publ., 1907, pp. 322–430. (In Russ.) 4 Bal’burov, E.A. Poetika liricheskoi prozy. 1960–1970-e gody [Poetics of Lyrical Prose. 1960s–1970s]. Novosibirsk, Nauka Publ., 1985. 132 p. (In Russ.) 5 Broitman, S.N. “Lirika; Liricheskii sub”ekt” [“Lyric; Lyric Subject”]. Poetika: slovar’ aktual’nykh terminov i poniatii [Poetics: A Dictionary of Current Terms and Concepts]. Moscow, Kulagina Publ., Intrada Publ., 2008, pp. 109–114. (In Russ.) 6 Broitman, S.N. Poetika russkoi klassicheskoi i neklassicheskoi liriki [Poetics of Russian Classical and Non-Classical Lyrics]. Moscow, Russian State University for the Humanities Publ., 2008. 485 p. (In Russ.) 7 Grekhnev, V.A. Mir pushkinskoi liriki [The World of Pushkin’s Lyrics]. Nizhny Novgorod, Nizhnii Novgorod Publ., 1994. 464 p. (In Russ.) 8 Dubrovina, I.M. “S veroi v mirovuiu garmoniiu: obraznaia sistema romana B. Pasternaka ʽDoktor Zhivago’.” [“With Faith in World Harmony: The Figurative System of B. Pasternak’s Novel ʽDr. Zhivago’.”] Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriia 9: Filologiia, no. 1, 1996, pp. 95–103. (In Russ.) 9 Zhirmunskii, V.M. Teoriia literatury. Poetika. Stilistika [Theory of Literature. Poetics. Stylistics]. Leningrad, Nauka Publ., 1977. 407 p. (In Russ.) 10 Zaitseva, A.R. “Lirizm kak sposob izobrazheniia cheloveka v rasskazakh Iu. Kazakova” [“Lyricism as a Way of Depicting a Man in the Stories of Yu. Kazakov”]. Poetika russkoi sovetskoi prozy [Poetics of Russian Soviet Prose]. Ufa, Bashkir State University Publ., 1991, pp. 44–56. (In Russ.) 11 Istoricheskaia poetika. Literaturnye epokhi i tipy khudozhestvennogo soznaniia [Historical Poetics. Literary Epochs and Types of Artistic Consciousness]. Moscow, Nasledie Publ., 1994. 512 p. (In Russ.) 12 Kaller, Dzh. Teoriia literatury: kratkoe vvedenie [Theory of Literature: A Brief Introduction]. Moscow, Astrel’, AST Publ., 2006. 158 p. (In Russ.) 13 Kniazeva, M.P. “K istorii poniatiia ʽlirizm’.” [“To the History of the Concept ʽLyricism’.”] Miroponimanie i tvorchestvo romantikov: Mezhvuzovskii tematicheskii sbornik nauchnykh trudov [World Understanding and Creativity of Romantics: Intercollegiate Thematic Collection of Scientific Works]. Kalinin, Kalinin State University Publ., 1987, pp. 40–52. (In Russ.) Studia Litterarum /2024 том 9, № 3 54 14 Kniazeva, M.P. Lirizm kak vid pafosa (problemy formirovaniia i funktsionirovaniia) [Lyricism as a Type of Paphos (Problems of Formation and Functioning): PhD Thesis, Summary]. Kyiv, 1987. 16 p. (In Russ.) 15 Kolobaeva, L.A. “Krokhotki” [“Tiny Things”]. Literaturnoe obozrenie, no. 1, 1999, pp. 39–44. (In Russ.) 16 Korman, B.O. Izbrannye trudy. Teoriia literatury [Selected Works. Theory of Literature]. Izhevsk, Institute of Computer Research Publ., 2006. 552 p. (In Russ.) 17 Korsakova, L.E. “Lirizm kak impressionisticheskaia dominanta v romane O. Mandel’shtama ʽEgipetskaia marka’.” [“Lyricism as the Impressionistic Dominant in O. Mandelstam’s Novel ʽThe Egyptian Mark’.”] Russkoe literaturovedenie v novom tysiacheletii [Russian Literary Studies in the New Millennium], vol. 2. Moscow, Taganka Publ., 2003, pp. 89–93. (In Russ.) 18 Kuznetsova, O.A. “O sootnoshenii liricheskogo i epicheskogo v predrevoliutsionnoi novelle I. Bunina (ʽSyn,’ ʽKazimir Stanislavovich,’ ʽGrammatika liubvi’)” [“On the Ratio of Lyric and Epic in the Pre-Revolutionary Novella by I. Bunin (ʽSon,’ ʽKazimir Stanislavovich,’ ʽGrammar of Love’)”]. Poetika realizma: Mezhvuzovskii sbornik [Poetics Realism: Intercollegiate Collection]. Kuybyshev, Kuybyshev State University Publ., 1982, pp. 18–27. (In Russ.) 19 Kurochkina, A.V. Liricheskaia proza B. Zaitseva [Lyric Prose by B. Zaitsev]. Ufa, Bashkir State University Publ., 2007. 216 p. (In Russ.) 20 Lirika: genezis i evoliutsiia [Lyrics: Genesis and Evolution]. Moscow, Russian State University for the Humanities Publ., 2007. 417 p. (In Russ.) 21 Markovich, V.M. “O liriko-simvolicheskom nachale v romane Lermontova ʽGeroi nashego vremeni’.” [“About the Lyric-symbolic Beginning in Lermontov’s Novel ʽHero of Our Time’.”]. Izvestiia AN SSSR. Seriia literatury i iazyka, vol. 40, no. 4, 1981, pp. 291–302. (In Russ.) 22 Makhov, A.E. “Rod literaturnyi” [“Genus Literary”]. Evropeiskaia poetika ot antichnosti do epokhi Prosveshcheniia: Entsiklopedicheskii putevoditel’ [European Poetics from Antiquity to the Age of Enlightenment: Encyclopedic Guide]. Moscow, Kulagina Publ., Intrada Publ., 2010, pp. 391–397. (In Russ.) 23 Ovsianiko-Kulikovskii, D.N. “Lirika — kak osobyi vid tvorchestva” [“Lyrics as a Special Kind of Creativity”]. Voprosy teorii i psikhologii tvorchestva [Questions of Theory and Psychology of Creativity], vol. 2, issue 2: Posobie pri izuchenii teorii slovesnosti v vysshikh i srednikh uchebnykh zavedeniiakh [Manual for Studying the Theory of Literature in Higher and Secondary Educational Institutions]. St. Petersburg, A.S. Suvorin Publ., 1910, pp. 182–226. (In Russ.) 24 Pospelov, G.N. Lirika sredi literaturnykh rodov [Lyrics Among the Genera of Literature]. Moscow, Moscow State University Publ., 1976. 208 p. (In Russ.) 25 Sub”ekt v noveishei russkoiazychnoi poezii — teoriia i praktika [Subject in Contemporary Russian Poetry — Theory and Practice]. Berlin, Peter Lang Publ., 2018. 440 p. (In Russ.) Теория литературы / Ю.В. Шевчук 26 Tamarchenko, N.D. “Mir liricheskogo proizvedeniia: prostranstvo-vremia, sobytie i siuzhet” [“World of Lyric Work: Space and Time, Event and Plot”]. Teoriia literatury: v 2 t. [Theory of Literature: in 2 vols.], vol. 1. Moscow, Akademiia Publ., 2004, pp. 347–355. (In Russ.) 27 Teoriia literatury. Rody i zhanry (osnovnye problemy v istoricheskom osveshchenii) [Theory of Literature. Genera and Genres (Main Problems in Historical Lighting)], vol. 3. Moscow, IWL RAS Publ., 2003. 592 p. (In Russ.) 28 Freidenberg, O.M. “Proiskhozhdenie grecheskoi liriki” [“Genesis of the Greek Lyric”]. Lirika: genezis i evoliutsiia [Lyrics: Genesis and Evolution]. Moscow, Russian State University for the Humanities Publ., 2007, pp. 396–413. (In Russ.) 29 Khalizev, V.E. Teoriia literatury. Uchebnik [Theory of Literature. Textbook]. Moscow, Vysshaia shkola Publ., 2004. 405 p. (In Russ.) 30 Chumakov, Iu.N. V storonu liricheskogo siuzheta [Towards the Lyric Plot]. Moscow, Iazyki slavianskoi kul’tury Publ., 2010. 88 p. (In Russ.)