Studia Litterarum

23 августа 1382 г., всего два года спустя после Куликовской битвы, передо- вые полки хана Тохтамыша подошли к Москве. В отсутствие князя Дми- трия Ивановича оборону города возглавил князь Остей, который вместе с москвичами и жителями окрестных мест успешно отражал трехдневный штурм ордынцев. Не сумев сломить оборону защитников, татары льсти- выми обещаниями убедили москвичей открыть ворота и 26 августа 1382 г. ворвались в город. 24 тысячи человек погибло, Москва была разгромлена и сожжена [7]. Этим событиям лета 1382 (6890) г. и посвящена «Повесть о наше- ствии Тохтамыша на Москву». Она дошла до нас в составе летописных сво- дов в двух основных редакциях. Краткий рассказ содержится в Рогожском летописце и Симеоновской летописи, пространные варианты — в Новго- родской IV, Софийской и Новгородской Карамзинской летописях. Первые исследователи этой повести С.К. Шамбинаго, М.Н. Тихоми- ров, Б.Д. Греков и А.Ю. Якубовский, Л.В. Черепнин, В.А. Плугин, согласно констатировав наличие разных версий этого произведения, высказывали противоречивые мнения о том, какой вариант является первоначальной редакцией [24; 22, с. 157–161; 15, с. 324; 23, с. 633, 637; 19, с. 85]. На основе краткого текстологического анализа Д.С. Лихачев, а вслед за ним Я.С. Лурье полагали, что древнейший вариант читается в Рогожском летописце и Си- меоновской летописи [17; 5, c. 266–269; 18]. М.А. Салмина, проведя подроб- ный «текстологический анализ различных версий Повести о Тохтамыше» «в тесной связи с историей заключающих ее в себе летописных сводов» [11, с. 136], пришла к выводу, что «краткий рассказ свода 1408 г. не является со- кращением пространной Повести о нашествии Тохтамыша. Он первичен по Русская литература / О.А. Туфанова 137 отношению к ней и послужил основой для ее написания» [11, с. 148]. Иную точку зрения высказал Л.А. Дмитриев. Поскольку подробности нашествия, содержащиеся в пространной редакции, стилистически представляющей собой «единый цельный текст» [16, с. 200], «носят характер не поздних домыслов, а свидетельств современников и даже очевидца событий» [16, с. 199], исследователь предположил, что пространная повесть «была созда- на независимо от летописей и уже позже вошла в летописные своды: в со- кращенном виде в свод 1408 г. и в полном — в свод 1448 г.» [16, с. 200]. Несмотря на разные, порой диаметрально противоположные пред- положения о взаимоотношениях краткой и пространной редакций па- мятника, ученые едины в оценке патриотического поведения москвичей и жителей окрестных мест, самоотверженно защищавших город. По мне- нию Л.А. Дмитриева, пространная повесть — это «один из интереснейших памятников древнерусской литературы, в котором, как ни в каком другом произведении этого времени, нашла подробное отражение роль народа в происходящих событиях» [16, с. 202]. Автор краткой повести, правда не столь явно, как создатель пространной версии, подчеркивает, что «без- божным» полкам татарским противостояли обычные мирные жители. Он пишет, что князь Остей затворился в Москве со множеством народа: «…а въ городѣ Москвѣ тогда затворился князь Остѣи, внукъ Олгердовъ, съ множествомъ народа, съ тѣми елико осталося гражанъ, и елико бѣжiанъ съ волостеи збѣжалося, и елико отъ инѣхъ збѣжалося, а въ то время при- ключишася и елико игумени, и прозвитери, и чернци, и нищiи и убозiи, и всякъ възрастъ мужеи и жены, и дѣти, и младенци» [20, с. 132]. В этом перечне не упомянуты ни воеводы, ни ратные. Рассказывая о гибели за- щитников города, автор использует «сложные конструкции повторов» [13, с. 65], завершая их «формульной конструкцией судьбы побежденных в воинских повестях» [13, с. 65]. Город защищали духовные лица и «простъ- цы», с которыми три дня не могли справиться опытные воины. Данный факт не мог не впечатлить современников событий тех дней, и это нашло отражение в единственном фрагменте в краткой повести, эмоциональ- но описывающем душевное состояние москвичей после захвата города: «И бяше въ градѣ видѣти плачъ и рыданiе и вопль многъ, слезы, крикъ, стонанiе, оханiе, сѣтованiе, печаль горкая, скорбь, бѣда, нужа, горесть смертная, страхъ, трепетъ, ужасъ, дряхлованiе, ищезновенiе, роптанiе, Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 138 безчестiе, поруганiе, поносъ, смѣханiе врагомъ и укоръ, студъ, срамота, поношенiе, уничиженiе» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 145]1. Анализируя стилистику «Повести о нашествии Тохтамыша», Н.В. Трофимова справедливо отмечала, что летописцы и краткой, и про- странной повести «воспользовались приемами эмоционально-риториче- ского стиля», напоминающего «стиль плетения словес» (курсив в тексте) [13, с. 63], и прежде всего разными видами повторов. Повторы определяют и основной пафос, и главную мысль во всех версиях повести. И потому трудно оставить без внимания замечание М.А. Салминой о том, что «автор повести не столько описывает действия горожан, сколько рассказывает об ущербе, нанесенном завоевателями го- роду» [11, с. 149]. Ранее в этом же ключе высказывался М.Н. Тихомиров [22, с. 160–161]. Однако эти реплики остались незамеченными в большинстве исследований, в которых в первую очередь говорилось о героизме защит- ников города на материале пространной повести. Более того, изучению в основном подвергалась пространная повесть как наиболее интересная в художественно-историческом аспекте. Главное внимание было сосредото- чено: 1) на оценке личности и деяний великого князя Дмитрия Ивановича [10; 7; 4; 2; 8], 2) на оценке поведения защитников города [16; 22, с. 157–161], 3) роли библейских цитат в повести [14; 3], 4) специфике плачей [12], 5) своеобразии стилистики повести [13], 6) небесном знамении, предше- ствовавшем нашествию [1]. В результате, несмотря на довольно хорошую изученность памятни- ка, один из главных вопросов о том, какие мотивы и авторские идеи акту- ализируют повторы именно в краткой повести, оказался вне поля зрения исследователей. А между тем именно в этом и кроется загадка самой ранней из дошедших до нас версий «Повести о нашествии Тохтамыша». Как это ни странно, если вспомнить о 24 тысячах погибших, в краткой версии главным является не мотив героизма защитников (об этом вообще речь не идет), не жалости к принявшим жестокую смерть от рук врага ду- ховным лицам и простым мирянам, а мотив разграбления и/или сожжения. 1 В Рогожском летописце и Симеоновской летописи тексты краткой «Повести о наше- ствии Тохтамыша» полностью совпадают. См. подробнее: [25, с. 312]. Идентичен этот текст и рассказу «об этом событии в своде 1408 г. (Троицкая летопись)…» [11, с. 136–137]. Подробнее о тождестве статей за 1177–1390 гг. в Симеоновской и Троицкой летописях см.: [26, с. 553]. Русская литература / О.А. Туфанова 139 Уже в самом начале краткой повести, описывая события, предше- ствовавшие приходу полчищ Тохтамыша на русские земли, автор пишет, что хан «повелѣ христiанскiа гости Русскыя грабити, а съсуды ихъ и съ товаромъ отнимати и провадити къ себѣ на перевозъ» [20, с. 132; анало- гично — 21, стб. 143]. Ворвавшись в Москву, ордынцы «церкви сборныя разграбиша, и иконы чюдныя и честныя одраша украшеныя златомъ и сре- бромъ, и жемчюгомъ, и бисеромъ, и каменiемъ драгымъ, и пелены золо- томъ шитыя и саженыя одраша, кузнь с ыконъ одраша, а иконы попраша, и съсуды церковныя священныя поимаша, и ризы поповскыя пограбиша» [20, с. 132; аналогично — 21, стб. 144]. Книги, и хранившиеся в Москве, и принесенные на сохранение из окрестных мест, «все безъ вести сътвориша» [20, с. 132; аналогично — 21, стб. 144–145]. Наконец, завершая рассказ о па- дении Москвы, автор снова упоминает о том, что «татарове» «товаръ же и имѣнiа вся пограбиша» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 145] и вернувшийся в Москву князь Дмитрий Иванович увидел, что все «церкви разорены» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 146]. Эта же участь постигла и другие волости, которые татарская рать «повоеваша, и городы поимаша… а монастыри по- грабиша» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 145]. Таким образом, глагольные повторы с лексемой разорения и грабежа формируют один из ведущих мо- тивов краткой повести, пронизывающий повествование от начала до конца. И поскольку «повторяющиеся текстообразующие средства в каждом отрез- ке текста актуализируют ту или иную характеристику данного отрывка» [6, с. 51], выявленные повторы, несмотря на расположение в разных сегментах повести, можно рассматривать как прием, который позволяет определить один из ведущих мотивов в повествовании и одну из главных авторских мыслей: нашествие Тохтамыша воспринимается и изображается в краткой повести как грабеж и страшное разорение, нанесшее колоссальный ущерб и Москве, и близлежащим городам и селам. С мотивом разграбления тесно связан мотив сожжения, который также обнаруживается в тексте благодаря глагольным повторам с соответ- ствующей лексемой. Как правило, в тексте повести упоминания о сожжении всегда стоят после рассказа о разграблении. Так, пришедший на русские зем- ли Тохтамыш, перейдя Оку, первым делом сжег Серпухов: «…и преже всѣхъ взя Серпоховъ и огнемъ градъ пожже…» [20, с. 132]. По дороге к Москве он «волости и села жгучи и воюючи» [20, с. 132]. Разграбив Москву, «по семъ Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 140 огнемъ пожгоша» ее [20, с. 133]. На возвратном пути в Орду «села пожго- ша», Рязанскую землю «огнемъ пожже» [20, с. 133]. Второй ряд глагольных повторов акцентирует тот же самый аспект: ордынцы, возглавляемые Тох- тамышем, не только убивали, уводили людей в плен, но и повсюду, где бы ни проходили, уничтожали объекты материальной культуры. Упоминания о «посечении» людей встречаются в тех же контекстах, что и глагольные повторы с лексемами «разорение» и «сожжение», более того, они никогда не ставятся на первое место. Краткая повесть, за исключением одного фрагмента, лишена эмо- циональных авторских восклицаний, эпитетов. Минимализм в использо- вании изобразительно-выразительных средств компенсируется в тексте за счет разных видов повторов. И тем значительнее становится единственный фрагмент, в котором говорится о чувствах князя Дмитрия Ивановича, вер- нувшегося в разоренную и сожженную Москву: «…и ведѣша градъ взятъ и огнемъ пожженъ, и церкви разорены, а людеи мертвыхъ множество безчис- леное лежащихъ, и о семъ зѣло съжалишася, яко расплакатися има…» [20, с. 133]. Завершает этот пассаж примечательный факт: «…и повелѣша тѣлеса ихъ мертвыхъ трупiа хоронити, и даваста отъ 40 мертвецъ по полтинѣ, а отъ 80 по рублю, и съчтоша того всего дано бысть полтораста рублевъ» [20, с. 133]. О чем сожалеет князь? О разграблении и сожжении города, о гибе- ли людей. Что фиксирует автор краткой повести, что для него важно? Не только и не столько гибель людей, сколько гибель материальных объектов. Да, он эмоционально описывает чувства москвичей, но всего в одном фраг- менте повести, в отличие от аналогичных рассказов о других нашествиях ордынцев. Да, автор говорит о чувствах князя, но тоже один раз, и тут же переходит к рассказу о выплатах за погребение умерших, т. е. снова пишет о материальном. При этом в тексте краткой повести почти отсутствует рас- сказ о действиях защитников города, однако постоянно фиксируются раз- рушительные деяния ордынцев. Перед нами какой-то удивительный для древнерусской литературы случай проявления жалости: сожаление о мате- риальном ущербе проявляется чаще, нежели жалость к погибшим. Невозможно объяснить эту особенность строгостью изложения, ко- торой отличается, как справедливо было замечено М.А. Салминой, крат- кая повесть свода 1408 г. от пространной, это все-таки «не хроникальная запись о событии 1382 г.», а «в какой-то мере литературно обработанное Русская литература / О.А. Туфанова 141 произведение в “духе” киприановской традиции, с “плетением словес”» [11, с. 145]. Хорошо известно, что древнерусские книжники, включая тот или иной текст в состав памятников ансамблевого характера, адаптировали его под общую стилистику в соответствии с конкретными целями и задачами и в то же время, соблюдая «литературный этикет», руководствовались лич- ными художественными вкусами. Вероятно, и краткая повесть о нашествии Тохтамыша в составе Симеоновской летописи отчасти создавалась по аналогии с другими рас- сказами2. Этот текст не единственный случай в Симеоновской летописи, когда автор сосредоточивает внимание на описании ущерба от пожаров и нашествий. Так, он пишет, что 27 апреля 1185 (6693) г. во Владимире был пожар: «…погорѣ бо мало не весь городъ, и церкви числомъ 32, и събор- ная церковь святая Богородица Златоверхая, юже бѣ създалъ благовѣр- ныи князь Андрѣи, и та загорѣся сверху, и что бяше въ неи днѣи узорочiи паникадила сребрена, и съсуды златыхъ и сребреныхъ, и портъ золотомъ кованыхъ и каменiемъ драгымъ и жумчугомъ великимъ, имъ же нѣсть числа, <…> вымыкаша изъ церкве на дворъ всякая узорочья и покладоша среди двора церковнаго, ис терема куны и книги, и укси паволоки церков- ныя, иже вѣшаху на праздникъ, и до съсудъ, имъ же нѣсть числа, все то огнь взя безъ учета…» [20, с. 27–28]. Описывая ущерб от пожара, летопи- сец прибегает к похожему художественному приему, подробно, в деталях, перечисляя предметы сгоревшего церковного имущества и одновременно указывая на их материальную ценность. В аналогичной манере летописец рассказывает о пожаре в Ростове 15 мая 1212 (6720) г., так же фиксирует количество сгоревших церквей, особо выделяет один храм, упоминает, что именно погибло в огне: «…загорѣя градъ Ростовъ и погорѣ мало не весь, и церквеи изгорѣ 15 <…> есть церкви во имя святого Iоанна Предтечи на дворѣ въ епископьи у светои Богородици, и згорѣ церковь та вся отъ верха и до земли, и иконы, что не успѣли вымыкати, и гробив въ земли дну…» [20, с. 46–47]. Вещный мир постоянно находится в центре внимания летописца. Его описание появляется на страницах Симеоновской летописи не только в связи с трагическими или драматическими событиями. Рассказы о радост- 2 Данное утверждение справедливо исключительно по отношению к Симеоновской летописи. В Рогожском летописце не наблюдаются описываемые далее явления. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 142 ных и светлых днях также сопровождаются подробными перечнями. На- пример, повествуя о постриге сына великого князя Всеволода 26 октября 1196 (6704) г., летописец фиксирует, с каким подарками уехали домой гости: «…и тако разъѣхашася кождо въ свояси, одарены дары безцѣнными, комо- ни и сосуды златыми и сребреными, сребромъ и златомъ, и порты, а мужѣ ихъ комонми, скорою и паволоками…» [20, с. 36]. Он не только перечисляет «бесценные» дары, но и, как бы между прочим, подчеркивает их дорого- визну. Если склонность к описанию материальных ценностей в мирные дни проявляется в разных фрагментах Симеоновской летописи только время от времени, то при описании татаро-монгольского нашествия автор посто- янно, почти в одних и тех же выражениях, описывает разрушительные по- следствия движения ордынцев по Руси. Сообщая о приходе войск Батыя в пределы Рязанского княжества, он пишет: «…безбожнiи Татарове съ царемъ ихъ Батыемъ и пришедше сташа первое станомъ по Онузѣ и взяша ю и по- жгоша» [20, с. 54]; «Татарове же взяша градъ ихъ Рязань <…> и пожгоша весь… <…> Много же святыхъ церквеи огневи предаша, и манастыри и села пожгоша, а имѣнiе ихъ поимаша» [20, с. 55]. Та же участь постигла и Суз- даль: «Татарове же <…> взяша градъ Суздаль и церковь святую Богородицу розграбиша, а прочее все огнемъ пожгоша, церкви же и манастыря розгра- биша и пожгоша…» [20, с. 56]. И т. д. В сходных выражениях с краткой повестью о нашествии Тохтамыша летописец описывает разграбление Церкви святой Богородицы во Влади- мире: «Татарове же силою отвориша двери церковныя <…> святую Богоро- дицю розграбиша, чюдную ону икону одраша, украшеную златомъ и сре- бромъ и каменiемъ драгымъ, и монастыри всѣ и иконы ограбиша, и съсуды священныя и книгы одраша, и порты блаженыхъ дивныхъ первыхъ князем великихъ, еже бяху узорочья повѣшали а на память собѣ въ церквахъ свя- тыхъ, тоже все положиша въ полонъ» [20, с. 56]. И, что удивительно, после этого сразу же приводит те же самые слова пророка из Псалтыри (Пс. 78: 2): «…прiидоша языци въ достоанiе Твое, оскверниша церковь Твою и положи- ша Iерусалима, яко овощъное хранилище…» [20, с. 56; ср.: 20, с. 132]. Рассказывая о разорении Мурома и окрестностей 1281 (6789) г., ле- тописец прибегает к той же самой схеме: пришли татары — ограбили, уби- ли, увели в полон людей — далее следует детальное описание разграбления Русская литература / О.А. Туфанова 143 церкви, перечисление похищенной церковной утвари — наконец, заверша- ется фрагмент укороченной цитатой из того же самого псалма: «Татарове же разсыпашася по земли, Муромъ пустъ сътвориша, около Володимеря, около Юрьева, около Суздаля, около Переяславля все пусто сътвориша и пограби- ша люди <…> имѣнiе то все пограбиша и поведоша въ полонъ. <…> Татарове же попустошиша и городы, и волости, и села, и погосты, и манастыри, и церкви пограбиша, иконы и кресты честныа, и сосуды священныа служеб- ныа, и пелены, и книги, и всяко узорочiе пограбиша, и у всѣхъ церкви двери высѣкоша <…>; якоже рече пророкъ: Боже, прiидоша языци въ достоанiе Твое, осквернища церкви святыа Твоя» [20, с. 78]. Эта же схема повторяется в повествовании о Дюденевой рати [20, с. 82] с той лишь разницей, что в нем отсутствует последний элемент — цитата из псалма. Наконец, еще одна примечательная особенность Симеоновской лето- писи: если в одной летописной статье уже было рассказано о сходной участи городов, претерпевших от татар, то, воссоздав один раз схему, автор повтор- но не воспроизводил ее в этой же или следующей за ней статье, а отсылал к изложенному выше. Так, после подробного, выписанного по схеме рассказа о взятии Мурома и окрестностей автор лаконично отметил: «Того же лѣта (6790. — О.Т.) бысть другая рать на князя Дмитреа Александровичя <…>, и сътвори зло въ земли Суздалскои такоже, преже сказахомъ» [20, с. 79]. Аналогично оформлена запись о взятии Москвы после подробного пове- ствования (по той же схеме) о взятии Суздаля и Владимира Дюденевой ра- тью: «…и тако въѣхаша въ Москву, и сътвориша такоже, якоже и Суждалю и Володимерю, и прочимъ городомъ…» [20, с. 82]. Очевидно, что к моменту написания/включения краткой повести о нашествии Тохтамыша на Москву в летописи уже сложился определенный композиционный и стилистический шаблон для описания набегов ордын- цев3, не последнюю роль в котором играли мотивы разграбления и сожже- ния, позволявшие автору показать и подчеркнуть, какой материальный ущерб наносили татарские рати русским землям. Не случайно в целом ряде летописных статей в определенном контексте повторяется лексема «пусто», 3 Нечто подобное, по мнению В.Н. Рудакова, наблюдается в рассказах о нашествии Батыя в Лаврентьевской летописи: «…текст повести содержит значительное количество за- имствований из предшествующего летописного массива, дополняющих или раскрывающих смысл оригинальных частей рассказа о нашествии» [9, с. 149]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 144 не случайны и перечни того, что было похищено или уничтожено завоевате- лями. И если в первых рассказах о нашествии ордынцев летописец подробно повествовал о бедах, страданиях людей, убиваемых, уводимых в полон, то к моменту описания событий 1382 г. у него накопилась некоторая усталость в изображении ужасных страданий. Любой приход татар на Русь сопрово- ждался одними и теми же событиями: убийствами, грабежами, сожжения- ми городов и сел, осквернением храмов и монастырей. Повторяемость од- них и тех же событий на протяжении довольно долгого периода и лаконизм как отличительное свойство летописи как жанровой формы приводят к тому, что в краткой повести о нашествии Тохтамыша при воспроизведении общей схемы повествования о подобных событиях, вероятно, неожиданно для самого автора, на первый план (за счет использования определенных повторов) выходит мотив сожаления о нанесенном материальном ущербе. Тем не менее автора краткой повести нельзя упрекнуть в бесчувственности, риторический пассаж в стиле «плетения словес», описывающий чувства мо- сковских жителей, свидетельствует об обратном — о жалости к погибшим. Являясь кульминационной эмоциональной точкой повести, он не стано- вится ведущим. Но, наряду с мотивом сожаления о материальном ущербе, максимально ярко высвечивает главную авторскую мысль: любые войны, нашествия несут смерть и разорение, оставляя по себе «плачь и рыданiе и вопль многъ» [20, с. 133].