Studia Litterarum

Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 206 СУДЬБЫ ИСПАНСКИХ ФОЛЬКЛОРНЫХ ЖАНРОВ В НОВОМ СВЕТЕ © 2024 г. А.Ф. Кофман Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, Москва, Россия Дата поступления статьи: 12 декабря 2023 г. Дата одобрения рецензентами: 20 января 2024 г. Дата публикации: 25 марта 2024 г. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-1-206-245 Аннотация: В статье показано, какую трансформацию претерпели три испанских фольклорных жанра, перенесенных в Новый Свет потоками конкистадоров и эмигрантов, — романс, копла и десима. Традиционный испанский романс- монорим фактически вымер; строфический новеллистический романс почти три века пребывал в латентном состоянии, пока не дал в XIX в. мощную поросль креольского романса. Рассмотрены особенности этого жанра в отличие от испанского романса, которые в целом определяются его лиро-эпической природой. Наиболее продуктивной и жизнеспособной в Новом Свете оказалась копла, самая распространенная форма так называемого «арте менор», искусства малых поэтических форм. Она нисколько не изменилась формально, однако, будучи жанром импровизационным, особо подверженным вариативности, накапливала новые содержательные элементы. На основе сопоставления испанских и американских вариантов продемонстрированы процессы целенаправленной вариативности и десимволизации; особое внимание уделено формированию мачистских мотивов. Десима, сложная строфа, рожденная в лоне испанской литературы, очень недолгое время бытовала в испанском фольклоре. В Новом Свете она возродилась именно как фольклорный жанр, стала жанром импровизационным, участником состязаний народных поэтов, чрезвычайно расширила свою тематику. Ключевые слова: испанский фольклор, креольский фольклор, романс, копла, десима, глосса. Информация об авторе: Андрей Федорович Кофман — доктор филологических наук, заведующий Отделом литератур Европы и Америки Новейшего времени, заместитель директора, Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, ул. Поварская, д. 25А, стр. 1, 121069 г. Москва, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-3799-9343 E-mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it. Для цитирования: Кофман А.Ф. Судьбы испанских фольклорных жанров в Новом Свете // Studia Litterarum. 2024. Т. 9, № 1. С. 206–245. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-1-206-245 Научная статья / Research Article https://elibrary.ru/DHEHUH УДК 398 ББК 82.3(7Арг) + 82.3(7Мек) Фольклористика / А.Ф. Кофман 207 THE FATE OF SPANISH FOLK GENRES IN THE NEW WORLD © 2024. Andrey F. Kofman A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia Received: December 12, 2023 Approved after reviewing: January 20, 2024 Date of publication: March 25, 2024 Abstract: The article shows what transformation three Spanish folklore genres, transferred to the New World by streams of conquistadors and emigrants (romance, copla, and décima), underwent. The traditional Spanish monorim romance is virtually extinct; strophic novelistic romance remained latent for almost three centuries until it gave rise to the growth of Creole romance in the 19th century. The article considers the features of this genre, which are generally determined by its lyrical-epic nature, in contrast to the Spanish romance. The most productive and viable in the New World was copla, the most widespread form of the so-called “arte menor,” the art of small poetic forms. It has not changed at all formally. However, being an improvisational genre, especially susceptible to variability, it has accumulated new substantive elements. Based on a comparison of Spanish and American variants, the article demonstrates the processes of targeted variability and desymbolization and pays special attention to the formation of machista motifs. Décima, a complex stanza born in the bosom of Spanish literature, existed for a very short time in Spanish folklore. In the New World, it reappeared as a folklore genre, became an improvisation tool, applicable in competitions of folk poets, and significantly expanded its themes. Keywords: Spanish folklore, Creole folklore, romance, copla, décima, glossa. Information about the author: Andrey F. Kofman, DSc in Philology, Head of the Department of Modern European and American Literatures, Deputy Director, A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Povarskaya St., 25A, bld. 1, 121069 Moscow, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-3799-9343 E-mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it. For citation: Kofman, A.F. “The Fate of Spanish Folk Genres in the New World.” Studia Litterarum, vol. 9, no. 1, 2024, pp. 206–245. (In Russ.) https://doi.org/10.22455/2500-4247-2024-9-1-206-245 This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) Studia Litterarum, vol. 9, no. 1, 2024 Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 208 Источник своеобразия Речь пойдет о креольском фольклоре, который бытует на европейских языках, в данном случае на испанском, поэтому прежде всего необходимо обозначить место и голос креольского фольклора в многоголосье латино- американской народной культуры. Если мы с полным правом говорим, на- пример, о русской фольклорной традиции, включающей в себя столь разно- родные жанры, как былина и частушка, то говорить о латиноамериканской фольклорной традиции в принципе нельзя, а понятие «латиноамерикан- ский фольклор» может существовать только в чисто географическом смыс- ле как сумма всех фольклорных традиций и произведений, бытующих на просторах двух материков. Сумма же эта столь многообразна, что никогда не может быть сведена к единому знаменателю. Выделяются три основных фольклорных пласта, восходящих к раз- личным культурам — индейской, африканской и европейской, в основном испанской либо португальской, но также английской (территории Содру- жества), французской (Гаити, Гайана), голландской (Гвиана). Индейский фольклор представлен бесконечным множеством тради- ций на сотнях языках. Говорить о нем в целом можно лишь в той же плоско- сти, в какой мы говорим о мировой литературе. Афроамериканский фольклор бытует в отдельных зонах и на самом деле, вопреки сложившимся массовым представлениям, сохранился очень ограниченно и везде в тесном сочетании с элементами европейской куль- туры. Конечно, наиболее полно и самобытно он представлен в религиоз- ных культах (вуду, сантерия, ньяньигос и др.) с их пантеоном африканских богов и в прозаических жанрах (предания, сказки); что же касается песен- Фольклористика / А.Ф. Кофман 209 ного фольклора, то африканские культурные элементы присутствуют лишь в ряде песенно-танцевальных жанров и явлены по убывающей в ритмике, музыкальном инструментарии, тексте (так называемая ономатопейя, вы- крики с включением слов на африканских языках) и в мелосе, чисто евро- пейском во всех своих составляющих. Креольский фольклор (речь далее пойдет исключительно об испано- язычном песенном фольклоре) отличен от упомянутых слоев по ряду важ- ных позиций. Во-первых, он объединен общим языком. Во-вторых, он раз- вивается на основе единого фольклорного субстрата — жанров и текстов, перенесенных в Новый Свет потоками конкистадоров и колонистов, о чем подробнее будет сказано ниже. В-третьих, он распространен во всех странах Испанской Америки, в том числе в зонах бытования индейского фольклора. В-четвертых, в разных странах континента креольский фольклор проходил сходные этапы развития, обусловленные сходными стимулами и причина- ми, он характеризуется общими типологическими чертами1. Все это позво- ляет говорить о существовании креольской фольклорной традиции. К вопросу о самобытности креольского фольклора имеет смысл упомянуть о теории культурного синтеза, которая объясняет своеобразие латиноамериканской культуры взаимопроникновением трех упомянутых культурных традиций. Автор данной статьи в свое время подверг эту по- верхностную теорию основательной критике [5]. Не место здесь воспроиз- водить аргументацию, направленную в первую очередь в область профес- сиональной литературы, но стоит отметить, что в массовых представлениях о креольском фольклоре теория культурного синтеза оставила очень глу- бокий след. На самом деле, если говорить о текстах песен, они в минималь- ной степени испытали воздействие африканских (об этом сказано выше) и индейских фольклорных традиций, разве что в очень редком использо- вании отдельных индейских образов; но в том, что касается стихотворной формы и художественных средств, никакого влияния тексты не испытали. Легко понять почему: прежде всего из-за языкового барьера, а также в силу того, что в процессе столкновения культур испанская активно доминиро- вала. Зато аутентичный индейский фольклор испытывал на себе воистину разрушительное воздействие испанской традиции, в результате чего возник 1 О типологии креольского фольклора см.: [2]. Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 210 узкий слой так называемого «метисского фольклора», представленного до- вольно ущербными, иногда двуязычными текстами. Тогда читатель вправе спросить, чем же в таком случае обусловлено своеобразие креольского фольклора, если в отношении к нему культурный синтез — это миф? В ответ автор предлагает два встречных вопроса. Первый: можно ли отрицать самобытность литературы и фольклора США? И второй: чем тогда обусловлена их самобытность? Ведь Испания и Англия практико- вали коренным образом различные типы колонизации Нового Света. Сво- ей буллой от 1493 г. римский папа обязал католических королей христиа- низировать индейцев, поэтому испанцы включали туземцев, считавшихся подданными испанской короны, в орбиту своей цивилизации; англичане же миссионерской деятельностью вообще не занимались, туземцев подданны- ми Англии не считали и просто вытесняли их с принадлежавших им земель. Фронтир, установившийся на западе США к XIX в., на самом деле установил- ся двумя веками раньше, причем не только в пространстве, но прежде всего в сознании: они и мы, различные отстоящие друг от друга миры. Ответ на первый вопрос очевиден, только невменяемый человек рискнет утверждать, что литература и фольклор США представляют собой региональный вариант британской культуры. Очевиден и ответ на второй вопрос: источником самобытности означенных культурных стратов, а так- же латиноамериканской литературы и креольского фольклора является сам факт трансплантации испанской и английской традиций в иную географи- ческую, историческую и социальную реальность. Зарождающиеся местные литература и фольклор начинают отражать эту действительность и тем са- мым накапливают в себе новые художественные элементы, все более отда- ляясь от исходных традиций. Креольский фольклор дает возможность про- следить процесс становления нового художественного языка на примере трех жанров, перенесенных конкистадорами и колонистами в Новый Свет. Это два главенствующих жанра испанского фольклора XVI в., находивших- ся на взлете: романс и копла, и один маргинальный — десима. У каждого из этих трех жанров сложилась своя судьба на просторах Нового Света. Романс Романсу в Новом Свете сначала не повезло, зато к ХХ в. он отчасти наверстал упущенное уже в новом качестве. История же такова. Казалось Фольклористика / А.Ф. Кофман 211 бы, грандиозная эпопея Конкисты, изобилующая невероятными по остроте и авантюрности сюжетами, несопоставимая с набегами Реконкисты, поро- дит свое романсеро, но этого не случилось. Почему не случилось в Испании, легко объяснимо: то была история иных, очень далеких земель, которая доходила до Испании в смутном виде. Что касается Нового Света, то сохранилось несколько свидетельств о том, что текущие события находили отклик в романсном творчестве. Одно из та- ких свидетельств оставил Берналь Диас дель Кастильо, автор знаменитой хроники «Правдивая история завоевания Новой Испании»: Однажды мы вместе с Кортесом взирали с вершины большой ку2 Такубы на великий город и видели великую ку их Уйчилобоса, и Тателуль- ко, и дворец, где мы когда-то разместились, мы видели с высоты весь вели- кий город, и мосты, и дамбу, по которой бежали из города. И в этот момент Кортес издал глубокий горестный вздох, и было в нем куда больше скорби, прежде чем он поднялся на эту ку и скорбел об убитых за последние дни сол- датах. Так и родился романс, какой частенько потом напевали: En Tacuba está Cortés В Такубе пребывает Кортес Con su escuadrón esforzado, со своим бравым войском, Triste estaba y muy penoso, был он печален и преисполнен болью душевной, triste y con gran cuidado, печален и угнетен, una mano en la mejilla так сидел он, одна рука на щеке, y la otra en el costado. Другая на боку3. Романсеро Конкисты не сложилось в Новом Свете по следующим причинам. Народный эпос был продуктом средневекового мышления, а завоевание Америки происходило уже в Новое время, когда в общественном сознании, равно как и в сознании индивидуума, произошли существенные изменения, отражавшие наступление иной эпохи. Далее, испанский роман- 2 Ку — так Берналь называет пирамиды. 3 Díaz del Castillo Bernal. Historia verdadera de la conquista de Nueva España. Barcelona, 1975. Cар. CXLV. Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 212 серо был продуктом коллективного сознания, а в эпоху конкисты креоль- ское население Америки было еще слишком малочисленным и рассеянным, чтобы можно было говорить о креольском коллективном сознании. Да и не мог развиться эпос среди небольших, достаточно обособленных друг от друга групп переселенцев. Традиционный испанский романс с моноримной структурой и ассонансными рифмами 8 аbcbdb уже с начала XVI в. обнару- жил признаки упадка, или, следуя терминологии А. Менендеса Пидаля [11, p. 82–83], вступил в «рапсодический период» своего существования, когда новые тексты в традиционной форме уже не появлялись, а старые, ранее интенсивно бытовавшие во всех слоях общества, постепенно «уходили» из верхних и средних слоев, сохраняясь как пережиток в крестьянской куль- туре. Этот процесс был обусловлен тремя основными факторами: падением эпической функции народной поэзии, коренными сдвигами в обществен- ном сознании в XVI–XVII вв. и вхождением романса в сферу литературы. Здесь традиционный монорим обрел строфическую форму с точной риф- мой (8 abcbefe), новую тематику и новый стиль со всем разнообразием художественных средств создания образности [12, p. 120–150]. Книжный строфический романс, в силу своей литературной природы, не был приспо- соблен для выполнения эпических функций. Наконец, рождение испанско- го романсеро было тесно связано с процессом этнической консолидации, который в Америке происходил много позже, в конце XVIII – первой по- ловине XIX в., и совпал с процессом консолидации наций. Именно тогда и возродилась романсная традиция, но совершенно на иной основе. В Латинской Америке традиционный романс постепенно вымирал, и ныне около двух десятков реликтовых текстов сохранилось в сфере детско- го и женского фольклора. До конца XVIII в. романсная традиция в Америке существовала как бы в «законсервированном» состоянии. Но в XIX в. во всех странах Испанской Америки появляется так называемый креольский романс, сформированный на основе литературного строфического романса и фигурирующий под самыми различными названиями: «романс», «корри- до», «галерон», «трово», «лоа», «история» и др.; в одной только Мексике насчитывается свыше десятка наименований этого жанра [10, p. 49]. От традиционного испанского романса креольский отличается пре- жде всего своей лиро-эпической природой. Лирическое начало в креоль- ском романсе выражается в наличии образа рассказчика, в личностных Фольклористика / А.Ф. Кофман 213 оценках излагаемых событий, в постоянной и открытой апелляции к чув- ствам слушателей, в многообразных элементах индивидуальной экспрес- сии (восклицания, рефрены, эстрибильо), наконец, в общем приподнятом, «возбужденном» тоне повествования. Ahora sufro sin medida, Soy el ser más desgraciado Porque mi madre ha muerto Y huerfano me ha dejado. Так сиротой я остался Сам виноват я во всем. Матушки образ любимый В сердце пребудет моем [27, с. 212]. (Пер. П.А. Пичугина) Escuchen, señores Oigan el corrido De un triste acontecimiento; Pues en Chinameca Fue muerto en mansalva Zapata, el gran insurrecto. Abril de mil novecientos Diecinueve en la memoria Quedarás del campesino Como una mancha en la historia. Сеньоры, печали полна моя песня, и струны гитары стонут: убит в Чинамеке изменой Сапата, защитник и друг пеонов. Год тысяча девятнадцать Апрель месяц, день десятый. Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 214 Траурной в памяти нашей Вечно будет эта дата [27, с. 230]. (Пер. П.А. Пичугина) «Классические» образцы креольских романсов отличаются четкой композиционной структурой, включающей в себя следующие элементы: 1) обращение к слушателю; 2) указание места и времени действия и глав- ного героя; 3) мотивировка поступков героя; 4) фабула; 5) прощание героя; 6) прощание с публикой, иногда в сочетании с самопредставлением сочини- теля и певца: Aquí terminan los versos Y si han logrado gustar, Son compuestos por Lozano, Un coplero popular. Вот и кончаются строки. Если вы довольны ими, Знайте, что сам я сложил их, И Лосано мое имя [27, с. 215]. (Пер. П.А. Пичугина) Иногда к этим элементам присоединяются и побочные: обращение певца к публике с целью привлечь к себе внимание, экспрессивные воскли- цания и комментарии певца для усиления эмоционального воздействия, биография и портрет героя и др. Информативность жанра и его максималь- ная приближенность к реальной действительности сказались на его языке и образности. Язык креольских романсов отличается простотой, ясностью, некоторой сухостью; не терпит длинных периодов и литературных украше- ний; редко использует диалектизмы и жаргонизмы и в то же время избе- гает книжной лексики. Стиль креольского романса чаще всего предельно информативен и лишен тропов: метафоры и сравнения почти никогда не употребляются, эпитеты — исключительно редко. Зато креольский романс питает большое пристрастие к диалогу и нередко создает тонкие речевые характеристики героев: Фольклористика / А.Ф. Кофман 215 Fui a casa y dije a mi padre: — No quiero ya estar contigo, Quiero que me des mi herencia, Voy a tomar mi camino. — Recuerda, — dijo mi padre, — No abandones a tus padres, Porque el que es desobediente Va como pluma en los aires. — Я не хочу жить с тобою, — Так заявил я отцу, — Выдели мне мою долю, Счастья искать я пойду. — Помни, кто дом свой бросает, — Так мне отец ответил, — Теми играет судьба, Как пушинкою ветер [27, с. 211]. (Пер. П.А. Пичугина) По сравнению с испанским романсом тематика креольского романса намного шире и разнообразнее. Первые произведения этого жанра пред- ставляли собой баллады о знаменитых бандитах, смельчаках; и эта тема из- гоя, противопоставившего себя обществу, и в дальнейшем осталась стерж- невой темой креольского романса, давшей целые циклы произведений. В процессе распространения жанра его тематика разветвляется и к концу XIX в. становится фактически всеобъемлющей: создаются романсы тюрем- ные, крестьянские, религиозные; на сюжеты любовные, библейские, мо- рально-дидактические; о катастрофах и стихийных бедствиях, о смертных казнях и самоубийцах, о научных открытиях и бытовых новинках, о досто- примечательностях тех или иных местностей и об известных тореро. Основным способом распространения креольских романсов (осо- бенно в Мексике) с последней четверти XIX в. стали грошовые «летучие листки», выпускавшиеся несметными тиражами и мгновенно оседавшие в народе. Одновременно романсы распространялись устным путем — через профессиональных народных певцов, которые бродили по деревням и ма- Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 216 леньким городам и за небольшую плату в песенной форме излагали «по- следние новости». Наивысшего взлета этот жанр достиг в Мексике в период мексикан- ской революции (1910–1917), породившей мощный корпус корридо, ко- торые помимо информативной функции, оказались способны принять на себя эпическую функцию во всем ее объеме4. Корридо мексиканской революции сохраняют основные стилеобра- зующие черты креольского романса, в частности систему формул, организу- ющих его повествовательную структуру, и выделяются только как широчай- ший тематический цикл, связанный с революцией, в котором обозначился ряд внутренних тематических циклов — корридо о Мадере, о Вилье, о Сапа- те и др. Авторами корридо выступали представители различных сословий, в том числе интеллигенции, но главным образом ими были народные про- фессиональные певцы — коплеро, нередко находившиеся в составе армий: Con mi doble treinta me voy a marchar, Yéndome a las filas de la rebelión, Para conquistar libertad, libertad A los habitantes de nuestra nación. Я в рядах повстанцев на битву иду, Крепко я сжимаю в руке карабин. Братьям мы свободу добудем в бою, Дело революции мы отстоим [27, с. 217]. (Пер. П.А. Пичугина) В целом же эти песни, отразившие все важные события националь- ной истории 10-х гг. ХХ в., в совокупности составили подлинную лето- пись мексиканской революции. Документальность гармонично сочетается в корридо с эпическим вымыслом, пронизанным фольклорной образно- стью. Преломляясь через фольклорное сознание, исторические события и личности представали в мифологическом переосмыслении. Излюбленные герои корридо мексиканской революции, народные вожди, командующие 4 На русском языке об истории романсной традиции в Испании и Америке см.: [1, с. 31–38; 6]. Фольклористика / А.Ф. Кофман 217 крестьянскими армиями Панчо Вилья и Эмилиано Сапата стали подлин- но фольклорными, эпическими героями, изображенными исключительно в сфере героического деяния. Вот, например, Вилья, как и положено герою эпоса, бросает вызов противнику на единоборство: Gritaba Francisco Villa: — ¿Dónde te hallas, Argumedo? ¿Por qué no sales al frente? — Tú que nunca tienes miedo? Так кричал Франсиско Вилья: — Где ты скрылся, Аргумедо? Выходи ко мне навстречу, если страх тебе не ведом! [27, с. 223] (Пер. П.А. Пичугина) Эти герои выступают вершителями национальной истории, которая трактуется как борение темных и светлых сил. Копла В отличие от романса, три века пребывавшего в «летаргическом сне», копла никогда не теряла своей жизнеспособности, да и ныне она является самым продуктивным жанром. Для фольклориста она интересна тем, что демонстрирует процесс изменения содержания без изменения формы. Копла — общее обозначение так называемого «арте менор» — ис- кусства малых поэтических форм; в нем выделяются такие разновидности, как терсета (8 аbа), сегидилья (7 а5b7с5b), кинтилья (8 аbаbа), секстилья (8 аbсаbc). Поскольку фольклорный жанр определяется из совокупности характерных черт содержания, формы и бытования, можно утверждать, что перечисленные разновидности «арте менор» — не жанры, а поэтические формы или варианты одного жанра, который за неимением иного опреде- ления возможно условно назвать коплой — по наименованию самой рас- пространенной, «классической» формы (8 аbсb). Все разновидности «арте менор» идентичны по ряду основополага- ющих признаков формы и бытования. Важнейшая черта коплы — ее ла- Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 218 коничность: каждый текст выражает законченную мысль. Лаконичность и простота поэтической и музыкальной формы определяют еще одну осо- бенность коплы — ее импровизационность. Она проявляется двояко: те, кто обладает поэтическим даром, способны моментально сочинить новый текст на основе канонической стилистики и мелодики; а те, кто им не об- ладает, могут выстраивать известные коплы в неопределенной величины тематические серии (так называемые «кантарес») или выбрать из сотен знаемых текстов один или несколько, соответствующих конкретной ситу- ации исполнения. Наконец, установка на импровизационность обусловли- вает еще некоторые важнейшие особенности жанра: его тесную связь с дей- ствительностью, ориентированность на отражение субъекта в конкретной пространственно-временной среде; возможность радикального изменения содержания коплы без каких-либо изменений ее литературной и музыкаль- ной формы. Копла распространена в Испанской Америке повсеместно. Мекси- канскую коплу перепутать с коплой панамской и венесуэльской так же про- сто, как с коплой испанской — «внешне» они неразличимы. Формы коплы настолько совершенны и просты, что их просто «некуда» было изменять, зато они могли «вместить» в себя любое содержание. Более того, в каждой стране без изменений сохранилось множество испанских текстов, активно бытующих наравне с текстами, сочиненными уже в Америке. Наконец, мно- гие американские коплас сочинялись по испанским образцам. Из вышесказанного следует, что исследовать американские коплас следует прежде всего с точки зрения их содержания и изучать их можно только при постоянном сопоставлении с испанскими образцами. Изменение испанской коплы в Новом Свете представляется в виде суммы разнообразных процессов, которые протекали одновременно, но те- оретически удобно их разделить и рассматривать по отдельности, от самых простых к более содержательным. Очевидно, в основе преобразования испанской копловой традиции лежало одно из основных свойств фольклорного текста — его вариатив- ность, а копла как жанр импровизационный особенно сильно подвержена вариативности. Формирование на континенте новой, отличной от испанской этно- культурной среды не могло не отразиться на содержании коплы, ориенти- Фольклористика / А.Ф. Кофман 219 рованной на непосредственное изображение субъекта и объективной ре- альности. В устах латиноамериканского певца испанские реалии звучали бы нелепо. Поэтому большая часть испанских текстов, содержащих различ- ные элементы эпического фона, просто забылась; меньшая часть подверг- лась особого типа вариативности, которую можно назвать «целенаправлен- ной». Простейшая целенаправленная вариативность демонстрирует первые попытки ориентации фольклора в своем географическом и культурном пространстве. Суть ее состоит в сознательной замене испанских реалий на американские. Вот несколько примеров: Испанская копла Еstе pandero que tосо tiene lеnguа у sаbе hаblаr, solo lе fаltаn lоs ojos раrа ауudаrmе а llоrаr [21, p. 53]. У этого пандеро, на котором я играю, Есть язык, и он умеет говорить. Ему не хватает только глаз, Чтобы помочь мне плакать. Аргентинская Еstа cajita que tосо tiеnе bоса у sаbe hаblаr. Solo le faltаn lоs ojos раrа ауudаrmе а llоrаr [18, № 402]. У этой кахиты… (далее то же самое) Колумбийская Еl tiplecito que tосо tiеnе lеnguа у sаbе hаblаr Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 220 Solo le faltаn lоs ojos раrа роnеrsе а llоrаr [26, p. 95]. У этой типлеситы… Мексиканская Еsta guitarrita mía tiene 1еnguа у sabe hаblаr. solо lе faltan los ojos раrа ауudаrmе а llоrаr [14, p. 136]. У этой моей гитарриты… Так же испанские географические названия или заменяются на мест- ные, или вообще убираются, то же самое происходит с названиями танцев, элементов костюма, растений, животных и т. д. Это самый простой тип целенаправленной вариативности, но есть и более сложный, при котором изменяется весь текст коплы, но полностью сохраняется его стилистика и содержательная структура. Яркий пример — широко распространенные в Испании «топонимические» коплы, лаконично характеризующие отдель- ные области; традиция подобных текстов распространилась и в Америке — но, естественно, тексты изменились: Испанская копла Sevilla para rеgаlo Маdrid раrа lа grandeza, pаrа ejercitos Ваrсеlоnа, раrа jardines Valencia. Севилья — для подарка, Мадрид — для величия, для войска — Барселона, для садов — Валенсия. Фольклористика / А.Ф. Кофман 221 Мексиканская копла Para naranjas Uruspán, рara plátanos el Plán, рara muchachas bonitas еl pueblo de Apatzingán. Для апельсинов — Уруспан, для бананов — План, для красивых девушек городок Апатцинган. Колумбийская копла En Chinquinquirá la gloria en Bogotá medio cielo, en Tunja purgatorio, y en Sogamoso el infierno. В Чикинкира — рай, в Боготе — небо, в Тунхе — чистилище, а в Согамосо — ад. Простейшая целенаправленная вариативность имела немалое значе- ние для формирования креольской фольклорной традиции: она ознамено- вала переориентацию фольклора на отражение новой природной и этно- культурной среды его бытования. Эпоха интенсивной колонизации Америки (конец XVI – XVII в.) со- впала по времени с радикальными изменениями в испанском лирическом фольклоре, который испытал мощное влияние литературной поэзии Воз- рождения (так называемой «народной школы»). Древние традиционные вильянсико (от «вильяно», деревенский), сохранявшие в себе элементы анимизма и обрядового функционализма, быстро забывались, так что к концу XVI в. от них оставались только единичные тексты. Вытеснив в XV– XVI вв. вильянсико, испанская копла в некоторой степени вобрала в себя Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 222 метафорический строй и символику старинных песен. Конечно, древняя символика была значительно сокращена и упрощена; однако сохранились устойчивые связи ряда образов. Например: темы любви с образом воды (вода текущая — родник, река, ручей — любовь счастливая; вода стоячая — омут, колодец — любовь несчастливая); цветок как символ девственности, девушки; сорвать цветок — лишить девственности; символика плода: под- нять, бросить, подарить плод (яблоко или лимон) — признаться в любви, сорвать, съесть плод — обладать возлюбленной; птица, соловей — мужчина, пение птицы — признание в любви мужчины, стирка мужского платка — признание в любви женщины и т. д. Отрыв испанской коплы от питательной среды древних традиций, перенос ее в другую этнокультурную реальность и — главное — метисация, в результате которой копла усваивалась индейцами и метисами, не знав- шими и не понимавшими испанской традиционной символики, неизбежно предполагали процесс постепенного разрушения устойчивых метафориче- ских связей и образовавшегося на их основе параллелизма. Упомянутый фольклорный процесс, с той или иной степенью интенсивности происхо- дивший во всех странах Латинской Америки, условно назван «десимволи- зацией». Прежде всего десимволизация повлекла дальнейшее сокращение фольклорного фонда за счет отмирания обширных групп коплас, связан- ных с аграрно-обрядовой и магической символикой. В процессе вариативности, связанной с десимволизацией, символ, утерявший для носителя фольклора свою значимость, часто попросту вы- брасывается из текста, например, символ дарения плода (признание в люб- ви) заменяется в мексиканском варианте на обращение к женщине с упоми- нанием местного уже топонима: Испанская копла Manzanita colorada que en el suelo te cogí, si no estás enamorada enamórate de mí [21, p. 109]. Яблочко румяное, я подобрал тебя с земли; Фольклористика / А.Ф. Кофман 223 если ты не влюблена, влюбись в меня. Мексиканская копла Amapolita morada de los llanos de Tepic: si no estás enamorada enamórate de mí [21, p. 108]. Лиловая фиалочка с равнин Тепика: если ты не влюблена, влюбись в меня. Характерная тенденция десимволизации — объяснение или «вы- прямление» непонятного испанского символа. Приведем в пример еще два мексиканских варианта, выявляющих утерю в сознании носителя фолькло- ра метафорической связи темы любви с мотивами воды, купания, стирки одежды и т. п. Испанская копла Cuando querrá Dios del cielo y la Virgen del Pilar que tu ropita y la mía vayan juntos a lavar [25, № 2778]. Когда же захочет Бог Вседержитель, и Дева дель Пилар, чтобы твоя и моя одежки вместе стирались! Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 224 Мексиканская копла Cuando querrá Dios del cielo y la Virgen de la Luz que tu ropita y la mía las guarde en el mismo baúl [21, p. 132]. Когда же захочет Бог Вседержитель, и Пресветлая Дева, чтобы твоя и моя одежки хранились в одном сундуке! Испанская копла Las majas de Calzadilla cuando van al lavadero lo primero que preparan son las flores y el sombrero [21, p. 257]. Женщины из Кальсадильи, когда идут мыться, первым делом готовят цветы и шляпу. Мексиканская копла Bonitas las tapatías cuando se van a lavar lo primero que se lavan son los pies para bailar [23, p. 186]. Красотки из Халиско, когда идут мыться, первым делом моют ноги, чтобы танцевать. Фольклористика / А.Ф. Кофман 225 В результате отдельные испанские традиционные символы превра- тились в Америке в стереотипные иносказания. Таких клише-иносказаний немного, они широко распространены на всех территориях испаноговоря- щей Америки и равно понятны всем; они касаются исключительно эроти- ческих мотивов: сорвать цветок, съесть персик (лишить девственности), садовник (любовник), растить цветок (ухаживать) и т. д. Одной из очень плодотворных тенденций десимволизации коплы в Латинской Америке явилось юмористическое, иногда с оттенком издева- тельства переосмысление традиционной испанской метафорической свя- зи — эта тенденция, очевидно, была обусловлена не только непониманием древнего символа, но и общей десакрализацией сознания, активным отри- цанием предшествующей традиции. Примеры подобного типа встречаются в фольклоре многих стран. В древности на праздник св. Хуана испанские женщины устраивали так называемые baños del amor — купание любви; отголоски этого магиче- ского действа часто прослеживаются в текстах вильянсико и коплас. В ар- гентинском тексте фразеологизм “baños de amor” понят буквально и сопро- вождается юмористической «чепухой». Ayer tarde en los baños del amor mío vide correr un monte y arder un río [16, № 2006]. Вчера вечером в купальнях моей возлюбленной я видел, как бежала гора и горела река. Еще два примера. В испанской традиции сочетание образов лимы и лимона — обязательный «затакт» к теме любви; лимон, как правило, ассо- циируется с несчастливой любовью. Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 226 Испанская копла De tu ventana a la mía мe tirastes un limón. El limón cayó en el suelo еl agrio — en mi corazón [25, № 2293]. Из твоего окна в мое ты мне бросила лимон. Лимон упал на пол, а горечь упала на сердце. Эквадорская копла En la puerta de mi casa tengo limas y limones. En la boca de mi suerga cucarachas y rаtones [17, p. 289]. У двери моего дома растут лимы и лимоны, а во рту моей тещи — тараканы и крысы. Аргентинская копла Al pasar por ventana мe aventaste el limón. Ya no avientes otro porque me hiciste un chinchón [15, № 2168]. Я проходил мимо твоего окна, а ты мне кинула лимон. Другой не кидай, ты мне набила шишку. Фольклористика / А.Ф. Кофман 227 Разрушив метафористические и символические связи, изменив мно- гие испанские мотивы, десимволизация расшатала и фактически уничтожи- ла традиционные каноны испанской образности. Но главные содержательные преобразования испанской коплы в Но- вом Свете связаны с радикальной сменой форм быта фольклорного населе- ния, которая обусловила изменение характера, психологических установок и нормативных идеалов носителя фольклора (подробнее см.: [3]). На всем континенте складывались типологически сходные формы колониальной жизни: повсеместно практиковались анахроничные хозяйства феодального типа, устанавливались самые примитивные и жестокие формы эксплуатации, приводившие подчас к массовому истреблению коренного населения и к не- обходимости пополнять рабочую силу за счет ввоза негров-невольников. По- лучилось так, что экономически колониальное общество как бы повторяло, совмещая в себе, различные прошедшие этапы европейской истории — коче- вое скотоводство первобытного типа, плантационное рабство, раннефеодаль- ное патриархальное хозяйство с системой оброков и отработок; а европей- ские переселенцы, уезжая в Новый Свет, совершали путешествие не только в пространстве, но и во времени. В некоторых колониях жестокие войны с ин- дейцами продолжались вплоть до XVIII в., а в Чили и в Аргентине — и в XIX в. Не менее тяжкой и ожесточенной была борьба с дикой, «необузданной» при- родой. Если учесть все эти и многие другие факторы, становится понятным, что в американских колониях в условиях, радикально отличных от европей- ских, рождался не только новый этнос, но и новый социальный тип чело- века со своим особым, глубоко своеобразным и неповторимым социально- историческим опытом. Этот тяжкий и временами жестокий опыт, при ко- тором «виоленсия» (насилие) стала явлением обыденным, нормой бытия и средством выживания, не мог не сказаться на психологии латиноамериканца, а вместе с ней — на коллективном сознании и на фольклоре. Двухсотлетняя борьба за выживаемость при специфических способах производства фор- мировала в фольклорной среде иные, чем у испанца, этические принципы, моральные установки и нормы общежития. Некоторые из этих морально- этических установок как бы возрождали и обновляли давно обветшавшие в Испании идеологические ценности времен Реконкисты, другие развива- лись в процессе метисации на основе традиционных индейских обществен- ных устоев. Мачизм, с его культом силы, агрессивностью и индивидуалисти- Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 228 ческим самоутверждением, касикизм (от индейского слова касик — вождь) с его неограниченной единоличной тиранией, виоленсия, возводимая иногда в ранг государственной политики, и вместе с тем мужественность, выносли- вость, презрение к смерти (и чужой, и своей) — все эти черты сформирова- лись в колониальный период. В латиноамериканском обществе с его жесткими социальными и природными условиями культ силы становится одним из важнейших ар- хетипов коллективного сознания и переходит в фольклор, играя при этом нормативно-этическую и воспитательную роль. Не следует, однако, ставить знак равенства между реальным архетипом коллективного сознания и его сублимацией в фольклоре: «приспосабливая» мысль или чувство для вос- приятия множества, народное искусство всегда в той или иной степени эту мысль утрирует, т. е. подает в несколько акцентированном и преувеличен- ном виде. В любом случае все то, о чем речь пойдет ниже, нельзя рассма- тривать в оценочном смысле: эти исторически обусловленные черты как раз и составляют ценность и самобытность испаноамериканской коплы, а сравнение испанского и американского фольклора производится лишь как сопоставление двух равноценных эстетических систем. Кроме того, озна- ченные содержательные тенденции в копловой лирике возникли не «на пу- стом месте»: многие из них развились из традиционных испанских мужских «идальгических» мотивов. Проявления нового народного характера замечаются уже при варьи- ровании некоторых испанских коплас. Подобного типа вариативность на- правлена на изменение трактовки всего текста, поэтому ее можно назвать «концептуальной». Сравнение испанских и латиноамериканских текстов обнаруживает несколько основных тенденций действия концептуальной вариативности. Первая — простое усиление идеи, чувства, мотива, выра- женного в испанской копле. Испанская копла Quisiera verte y no verte, quisiera hablarte y no hablarte, quisiera no conocerte para poder olvidarte [19, vol. 2, p. 293]. Фольклористика / А.Ф. Кофман 229 Я хотел бы тебя видеть и не видеть, я хотел бы говорить и не говорить с тобой, я хотел бы не знать тебя, чтобы суметь забыть тебя. Мексиканская копла Quisiera verte y no verte, quisiera hablarte y no hablarte, quisiera darte la muerte y la vida no quitarte [22, p. 66]. Я хотел бы тебя видеть и не видеть, я хотел бы говорить и не говорить с тобой, я хотел бы убить тебя и не лишать тебя жизни. Стремление к усилению испанского мотива — одна из ведущих тен- денций содержательного преобразования испанской субстратной лирики в Новом Свете. К примеру — частичное изменение испанского мотива: Испанская копла Compañero, canta, canta, no le temas a nadie que en la punta de mi espada traigo la Virgen del Carmen [25, № 7637]. Товарищ, пой, пой, и не бойся никого, потому что на острие моей шпаги я несу Деву дель Кармен. В аргентинской копле мотив самоутверждения резко усиливается и приобретает черты агрессивности (последний стих воспринимается как угроза). Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 230 En la copa del sombrero traigo la virgen María; en la punta del cuchillo traigo la vida perdida [16, № 5170]. На верхушке моего сомбреро я несу Деву Марию; а на острие ножа несу пропавшую жизнь. Другая тенденция, пародирование испанского мотива, явлена в ар- гентинском варианте, в котором представлена характерная для испаноаме- риканского фольклора перемена «страдательной» роли мужчины в любви на роль активную: Испанская копла Ayer me dijiste que hoy, hoy me dices que mañana y mañana me dirás — ya se me fue la gana [25, № 3862]. Вчера ты мне обещала сегодня, сегодня обещаешь завтра, а завтра мне скажешь: «У меня пропала охота». Аргентинская копла Ayer me dijiste que hoy, hoy me dices que mañana, y mañana te diré yo — ya se me quitó la gana [16, № 888]. Вчера ты мне обещала сегодня, сегодня обещаешь завтра, Фольклористика / А.Ф. Кофман 231 а завтра я тебе скажу: «У меня пропала охота». Еще один весьма интересный пример, показывающий, как по-раз- ному — хотя и в одном направлении — изменился смысл испанской коплы в Аргентине и в Мексике. Испанская копла Si porque te quiero quieres que yo la muerte reciba, cúmplanse tu voluntad muera yo porque otro viva [25, № 2735]. Если ты хочешь, чтобы за любовь к тебе я принял смерть, да исполнится твое желание: я умру, пусть живет другой. Аргентинская копла Si porque te quiero quieres que yo la muerte reciba, eso es lo que no has de ver, morirme porque otro vive [16, № 2941]. Если ты хочешь, чтобы за любовь к тебе я принял смерть, — то вот этого ты не дождешься, чтобы я умер, раз другой жив. Мексиканская копла Si porque te quiero quieres que yo la muerte reciba, Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 232 muere tú que yo no quiero morir para que tu vivas [21, p. 218]. Если ты хочешь, чтобы за любовь к тебе я принял смерть, то умирай сама, а я не хочу умирать, чтобы ты жила. Как видно, по сравнению с аргентинским текстом в мексиканском идея упрощается (исчезает образ третьего лица — соперника), а трактовке мотива придается оттенок агрессивности. Изучение тенденций действия концептуальной вариативности дает возможность понять основное направление содержательного преобразо- вания субстратного коплового слоя в Латинской Америке. Суть этого пре- образования состояла в спонтанном отражении в народной лирике новой психологии носителя фольклора и нового фольклорного идеала. С одной стороны, активно происходило дальнейшее сокращение коплового субстратного фонда — сокращение уже, так сказать, «концеп- туальное»: в американской копловой лирике значительно меньше, чем в Испании, текстов, выражающих «страдательную» роль мужчины в люб- ви; незначительным количеством текстов представлены мотивы покорно- сти судьбе, боязни смерти, признание собственной моральной или физи- ческой слабости и др. С другой стороны, происходит мощное увеличение фольклорного фонда за счет развития прямо противоположных «силовых» мужских мотивов. Развитие этих мотивов шло тремя параллельными путями. Первый: носитель фольклора ориентируется на испанские тексты, выражающие мужские «силовые» мотивы (как «серьезные» по тону, так и связанные со смеховым началом), и по их образцу создает новые коплас, чаще всего уси- ливая и акцентируя мотив, которые становятся образцами для «серийного» производства однотипных в содержательном отношении текстов. Из «се- рьезных» мотивов испанской лирики такому развитию подвергся, напри- мер, мотив мужского самоутверждения. Фольклористика / А.Ф. Кофман 233 Испанская копла Para pasear por tu calle no necesito cuchillo que los mozos de esta tierra me los meto en el bolsillo [25, № 7641]. Чтобы гулять по твоей улице, мне не нужен нож, ведь я местных ребят заткну за пояс (букв. засуну в карман). Некоторые из многочисленных латиноамериканских текстов сход- ной тематики: Венесуэльская копла Maldito el que mal me quiera. Si es mujer que muerte haya. Si es hombre que se desprende de la más alta muralla [24, № 6]. Будь проклят, кто хочет мне зла, если это женщина, будет мертва, если мужчина, я его переброшу через самую высокую стену. Мексиканская копла En mi caballo recinto he llegado de muy lejos. Tengo pístola al cinto y con ello doy consejos [21, p. 184]. На своем буром коне я приехал издалека, Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 234 за поясом у меня пистолет, которым я подаю советы. Аргентинская копла Soy hijo de Martín Fierro y nacido en la Tablada. Aquel que me pisa el poncho lo traspaso a puñaladas [16, № 5208]. Я сын Мартина Фьерро родился в Ла-Табладе; любого, кто заденет меня (букв. наступит мне на пончо), я изрешечу кинжалом. Часто испанский «силовой» мужской мотив изменяется и обретает скрытые или явные черты агрессивности. Сравним, например, отношение героя к угрозе смерти и к своему противнику: Испанская копла Dicen que me han de matar con un puñal valenciano. Yo te perdono la muerte si me matas mano a mano [19, vol. 2, p. 139]. Говорят, меня убьют валенсийским кинжалом. Я прощу тебе свою смерть, если убьешь меня в поединке. В мексиканских материалах находим целую серию текстов, развива- ющих и изменяющих этот мотив: Dicen que me han de matar con una daga muy buena. Фольклористика / А.Ф. Кофман 235 Las heridas que me hagan me las curo con la arena [21, p. 189]. Говорят, меня убьют очень хорошим кинжалом. Раны, какие мне нанесут, я залечу песком. Dicen que me han de matar Por el amor de María; mentira, no me hacen nada, son pollos de mala cría [21, p. 189]. Говорят, меня убьют за любовь Марии. Ерунда, ничего они мне не сделают, они же хилые цыплята. Широчайшее развитие в испаноамериканском фольклоре получили многие испанские мачистские мотивы, связанные со смеховым и игровым началом, такие как (условно называем) женоненавистничество, многожен- ство, похвальба обилием любовниц, отношение к женщине как к вещи, не- нависть к теще и др. В латиноамериканских коплах эти темы заметно обостряются, подчас лишаются образного воплощения. Другой путь развития мужских «силовых» мотивов в латиноамери- канском фольклоре состоит в переориентации испанского юмористического мотива и его дальнейшем развитии в русле «серьезной» лирики. Так, напри- мер, получилось с испанскими коплами бравадного содержания — текстами по преимуществу игровыми, связанными с комическим словесным состяза- нием противников. В этих текстах кураж героя переходит всякие разумные пределы и звучит как откровенное фанфаронство, которое в конкретной ситуации исполнения подчеркивается явным несоответствием воображае- мого с реальностью. Например: Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 236 Yo fui subiendo y subí hasta el último elemento y puse la fama mía donde ninguno la ha puesto [25, № 7626]. Я поднимался и поднялся на самую вершину славы и прославился так, как до меня еще никто не прославлялся. В Латинской Америке чрезвычайно широкое распространение полу- чили серьезные по тону декларативные коплы бравадного содержания, не имеющие тематических аналогов в испанском фольклоре, с характерными клише-зачинами “sоу” или “уо sоу” (я есть), “soy como” (я — как); таких тек- стов мы найдем великое множество в фольклоре каждой страны континента. Венесуэльская копла Yo soy el pollo de a media que pelea con el de real. Dondequiera que me paro hago la tierra temblar [24, № 4]. Хоть я еще цыпленок, дерусь со взрослыми петухами, где бы я ни остановился, заставляю землю дрожать подо мною. Аргентинская копла Soy como la piedra del río: no siento ni calor ni frío; tengo la muerte en cadenas y al diablo lo tengo en grillos [16, № 5206]. Фольклористика / А.Ф. Кофман 237 Я как речной камень: не чувствую ни жары, ни холода; я смерть держу в цепях, а дьявола в кандалах. Наконец, третий путь увеличения фольклорного фонда за счет раз- вития мужских «силовых» мотивов, прямо противоположный предыду- щему: переработка «серьезных» испанских текстов, содержащих наиболее употребительные испанские фольклорные клише, в юмористические (чаще всего в грубо юмористические тексты — так, что при сравнении они вос- принимаются издевательскими пародиями на испанские образцы). Процесс подобной переработки наглядно прослеживается на таком примере: Испанская копла Desde Madrid he venido pisando espinas y abrojos solo por venirte a ver clavelín de mis ojos [25, № 1676]. Из Мадрида я пришел наступая на шипы и колючки, все для того, чтобы увидеть тебя, цветок (гвоздичка) моих глаз. В Аргентине бытуют серии коплас с типично латиноамериканским грубоватым юмором: De allá lejos me he venido pelo a pelo en un chanchito sólo por venirte a ver los piojos de tu ponchito [16, № 3865]. Издалека я без устали ехал верхом на свинье — Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 238 все для того, чтобы увидеть вшей твоего маленького пончо. Кажется, в Аргентине ни один испанский мотив не избежал пароди- рования: Испанская копла Anoche soñaba yo que con mi amante dormía. ¡Qué sueño tan relazado que mi corazón tenía! [20, p. 255] Ночью снилось мне, что я сплю со своей любимой. До чего же сладкий сон послало мне мое сердце! Аргентинские коплас Anoche soñé un sueño Que en los brazos te tenía. Me desperté y me hallé solo. ¡Bien haga la suerte mía! [16, № 2815] Ночью приснился мне сон, будто я держу тебя в своих объятиях; проснулся и вижу, что я один, — Господи, какое счастье! Anoche soñé un sueño que me estabas abrazando, y había un perro bayo que me estaba zamarreando [16, № 4342]. Фольклористика / А.Ф. Кофман 239 Ночью приснился мне сон, будто ты меня обнимала; на самом деле то был рыжий пес, который терзал меня. У читателя могло создаться ложное впечатление, будто бы испаноамериканская копла представлена преимущественно вариантами испанско- го субстратного фольклора. На самом деле это — в количественном отно- шении — ничтожная часть испаноамериканского коплового фольклора, и акцент на ней был сделан, чтобы указать тенденции трансформации испан- ского жанра в Новом Свете. В фольклоре каждой страны континента бытует огромное множество текстов, сочиненных в Америке и в содержательном плане не имеющих ни малейшего отношения к испанской традиции. Десима Поистине удивительна судьба третьего испанского жанра, перене- сенного в Новый Свет. Это классическая испанская десима — строфа из 10 стихов, по некоторым предположениям происходящая из галисийско-пор- тугальской куртуазной лирики. Она появилась в Испании в начале XV в. под названием «королевская копла» (copla real). Ее культивировали поэты Предренессанса — Хуан де Мена, Хорхе Манрике, маркиз де Сантильяна и др.— но она не имела четкой системы рифмовки и насчитывала более 20 разновидностей. Законченную и совершенную форму с рифмовкой аbbа ассdda и с паузой после четвертого стиха десима обрела в 1591 г. с публика- цией стихотворного сборника испанского поэта и музыканта Висенте Эспи- неля; по инициативе Лопе де Веги строфа получила наименование в его честь «эспинела». Эспинела пользовалась огромным успехом у поэтов «Зо- лотого века», перешла в народную поэзию и бытовала в песенной форме: как явствует из музыкальных манускриптов XVII в., децимы исполнялись на два голоса — в манере, характерной для народного пения [13, p. 16]. Од- нако десима была фольклоризована лишь отчасти и не стала продуктивным жанром. С конца XVII в. эспинела исчезает из профессиональной и народ- ной поэзии. Иная ситуация сложилась в Латинской Америке, где десима неожиданно оказалась продуктивнейшим жанром. «И сейчас каждая полевая Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 240 фольклорная экспедиция привозит новые тексты десим», — отмечал венесу- эльский фольклорист [8, p. 120]. Десима как фольклорный жанр существует в различных вариантах: иногда она бытует, подобно копле, как автономная законченная строфа, но часто складывается в глоссу — серию из четырех и более строф, связанных тематически, сюжетно, а нередко и заранее заданным стилистическим приемом: например, все строфы могут начинаться с одного стиха; или оканчиваться одинаковыми стихами, двустишиями, трехстишия- ми, четырехстишиями; или каждая последующая строфа может начинаться с последнего стиха предыдущей строфы и т. д. Десима и глосса активно бытуют в XIX в. (и доныне) во всех испаноговорящих странах региона, но центром их развития оказались страны Карибского бассейна: Венесуэла, Колумбия, Панама и особенно Куба, Пуэрто-Рико и Санто-Доминго, где эти жанры по своей распространенности и жизнеспособности не уступают копле, а по не- которым особенностям бытования даже заменяют ее. Становление десимы и глоссы шло на протяжении XVII–XVIII вв., но в своем новом качестве эти жанры сформировались в конце XVIII – первой половине XIX в., когда при- няли на себя эпические, политические и информативные функции. Распространение глоссы и десимы в Латинской Америке шло тремя путями: через колонистов XVII в., усвоивших эти жанры в Испании, когда они находились в стадии расцвета и фольклоризации; через светскую лите- ратуру Нового Света, которая активно культивировала эти жанры и тогда, когда на родине они исчезли из обихода (с XVII в. во всех странах Амери- ки был заведен обычай сочинять и публично исполнять десимы по всякому торжественному поводу, вплоть до дней рождения высоких колониальных чиновников); и через религию: священники использовали десимы для об- учения, в катехизисах, проповедях, в театральных представлениях (ауто). Сильное влияние католичества на формирование жанра сказывается в том, что до сих пор все фольклорные глоссы и десимы представлены в двух боль- ших тематических разделах, которые по народной терминологии обознача- ются a lo divino (обращенные к Богу) и a lo humano (обращенные к человеку, т. е. светской тематики). Большую роль в фольклоризации глоссы сыграла печать: с конца XVIII в. , а в XIX в. уже повсеместно и регулярно десимы издаются на отдельных листках массовыми тиражами. В процессе фольклоризации десимы и глоссы в странах Нового Света происходило их преобразование — вернее, их созидание как фольклорных Фольклористика / А.Ф. Кофман 241 жанров, что и обусловило их отличия от испанских и латиноамерикан- ских литературных образцов. Во-первых, десима и глосса стали подлинно импровизационными жанрами и вошли на правах одного из поэтических упражнений в американские «пайады» и «контрапунтео», т. е. в состязания народных поэтов. Трудно себе представить русских народных певцов, кото- рые состязаются, импровизируя онегинской строфой. Во-вторых, неизмеримо обогатилась тематика десимы и глоссы. В Испании эти жанры были по преимуществу лирическими и панегири- ческими (если не считать сатирических десим Кеведо); латиноамерикан- ская фольклорная десима охватывает практически все поэтические темы, причем очень широко распространились десимы повествовательного и информативного характера, живописующие катастрофы, стихийные бед- ствия, войны, пожары и т. п., десимы политического содержания, заменя- ющие прокламации, десимы балладного типа (аналогичные креольскому романсу) о знаменитых ворах, разбойниках, убийцах или основанные на душераздирающих любовных сюжетах. Примером такого типа является знаменитая в Мексике «Валона узника» — исповедь юноши, убившего воз- любленную оттого, что изменила ему; причем эта исповедь, обжигающий по накалу вопль души, происходит за пять минут до расстрела: Soy con gusto ajusticiado, pues grande justicia ha sido: pienso que me han condenado, no por haberla matado si por haberla querido. Un domingo ¡Qué momento! La mujer me engañó. ¡Qué domingo! ¡Qué momento! Aun viva la herida siento; Saslió a misa y no volvió. Я понесу наказанье Не за убийство любимой; Я не просил оправданья, но знаю: смерть и страданья — Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 242 Только за то, что любил я. Воскресенье, день последний! Боль в груди еще жива. День воскресный, день последний! В Божий храм пошла к обедне И обратно не пришла [27, с. 119]. (Пер. А.П. Пичугина) Расширение тематики жанра повлекло за собой изменение и обо- гащение его функциональности. Наряду с функциями эстетической и креативной, присущими всякому фольклорному произведению, они по традиции выполняют функции религиозные, приняли на себя историо- графическую функцию; функцию публицистическую и информативную (печатные «листовки», ходившие в народе, по сути дела, выполняли роль газет); функцию образовательную (в Чили, Пуэрто-Рико и Венесуэле в на- родном бытовании записаны десимы, излагающие начальные сведения по географии, астрономии, арифметике, ботанике и земледелию [9, p. 59, 386, 404; 8, p. 106; 7, p. 190–193]). В отдельных странах, например в Пуэрто-Ри- ко и Санто-Доминго, десима исполняет обрядовые функции: здесь распро- странены так называемые «рождественские» десимы (décimas aguinaldos), которые поются при обходе домов во время рождественского ритуального нищебродства (т. е. аналогичные русским колядкам). Кроме того, стали бо- лее разнообразными формы исполнения этих жанров: в большинстве стран десимы и глоссы поются соло под аккомпанемент национальных щипковых инструментов; встречается ансамблевое и хоровое исполнение; в Мексике и на Кубе превалирует мелодекламационная манера исполнения, а в Пуэр- то-Рико пение десим и глосс чаще всего сопровождается танцем. Состав креольского фольклора не ограничивается указанными жан- рами, генетически восходящими к испанскому фольклору. В конце XVIII в. он значительно пополнился за счет испанской тонадильи (небольшие сце- нические представления с условной комической или лирической фабулой, широко использующие обработанные народные песни и танцы), а в XIX в. обогатился путем фольклоризации романтической поэзии (см.: [4]). Но это уже другие истории, требующие отдельного разговора. Фольклористика / А.Ф. Кофман 243 Список литературы Исследования 1 Земсков В.Б. Аргентинская поэзия гаучо. М.: Наука, 1977. 224 с. 2 Кофман А.Ф. Креольский фольклор // История литератур Латинской Америки. От Войны за независимость до завершения национальной государственной кон- солидации (1810–1870-е годы). М.: Наука, 1989. C. 552–582. 3 Кофман А.Ф. Мачизм и его отражение в испаноамериканском фольклоре // Тра- диционная культура. 2020. Т. 21, № 1. С. 76–90. DOI: 10.26158/TK.2020.21.1.005 4 Кофман А.Ф. Мексиканская сентиментальная песня и механизмы фольклориза- ции романтизма // Традиционная культура. 2017. Т. 68, № 4. С. 62–73. 5 Кофман А.Ф. Проблема синтеза в латиноамериканской культуре // Iberica Americans. Латиноамериканская культура в дискуссиях конца ХХ – начала XXI веков. М.: ИМЛИ РАН, 2009. С. 392–403. 6 Кофман А.Ф. Судьбы испанского романса в Латинской Америке // Iberica Americans. Культуры Старого и Нового Света в их взаимодействии. СПб.: Наука, 1991. С. 187–194. 7 Aretz I. Мanual del Folklore venezolano. Caracas: Ministerio de Educación, Dirección de Cultura y Bellas Artes, 1957. 219 p. 8 Cardona M., Ramón y Rivera L.F., Aretz I., Carrera G.L. Panorama de folklore venezolano. Caracas: Universidad Central de Venezuela, 1959. 223 p. 9 Jiménez de Baez Y. La décima popular en Puerto Rico. México: Universidad Veracruzana, 1964. 450 p. 10 Mendoza V.T. Lírica narrativa de México. México: Instituto de Investigaciones Esteticas, Universidad Nacional, 1964. 419 p. 11 Menéndez Pidal R. Los romances de América y otros estudios. México; Buenos Aires: Espasa-Calpe, 1939. 185 p. 12 Menéndez Pidal R. Romancero hispánico: (hispano-portuguez, americano y sefardí). Madrid: Espasa-Calpe ed., 1953. T. 2. 403 p. 13 Orta Ruiz J. Décima y folklore. La Habana: UNEAC, 1981. 241 p. Источники 14 Campos R. El folklore y la música mexicana. México: Publicaciones de la Secretaría de Educación Pública, 1925. 351 p. 15 Carrizo J.A. Antiguos cantos populares argentinois. Вuenos Aires: Silla hermanos, 1926. 258 p. 16 Carrizo J.A. Cancionero popular de la Rioja. Buenos Aires: Universidad nacional de Tucumán, 1942. 299 p. 17 Carvalho Neto P. de. Antología del folklore ecuatoriano. Quito: Editorial Universitaria, 1964. 384 p. 18 Furt J.M. Cancionero popular rioplantense. Buenos Aires: Coni, 1923–1925. 2 vols. Studia Litterarum /2024 том 9, № 1 244 19 Lafuente y Alcántara E. Cancionero popular. Barcelona: Carlos Bailly-Balliere, 1989. 2 vols. 20 Llovet E. Magia y milagro de la poesía popular. Madrid: Editora Nacional, 1956. 323 p. 21 Magis C.H. La lírica popular contemporanea (España, México, Argentina). México: El colegio de México, 1969. 724 p. 22 Melgarejo Vivanco J. La décima en Veracruz // Aportaciones sobre folklore mexicano. México, 1943. Vol. IV. P. 169–173. 23 Mendoza Vicente T. El romance español y el corrido mexicano. México: Ediciones de la Universidad nacional autónoma, 1939. 832 p. 24 Poesía popular venezolana. Caracas: Ministerio de Educación, 1945. 200 p. 25 Rodríguz Marín F. Cantos populares españoles. Madrid: Ediciones Atlas, 1951. 5 vols. 26 Tovar Pardo A. La poesía popular colombiana y sus orígenes españoles. Bogotá: Fundación Universidad de América, 1966. 124 p. 27 Пичугин П.А. Мексиканская песня. М.: Сов. композитор, 1977. 272 с. References 1 Zemskov, V.B. Argentinskaia poeziia gaucho [Argentine Gaucho Poetry]. Moscow, Nauka Publ., 1977. 224 p. (In Russ.) 2 Kofman, A.F. “Kreol’skii fol’klor” [“Creole Folklore”]. Istoriia literatur Latinskoi Ameriki. Ot Voiny za nezavisimost’ do zaversheniia natsional’noi gosudarstvennoi konsolidatsii (1810–1870-e gody) [History of Latin American Literature. From the Revolutionary War to the Completion of National State Consolidation (1810s–1870s)]. Moscow, Nauka Publ., 1989, pp. 552–582. (In Russ.) 3 Kofman, A.F. “Machizm i ego otrazhenie v ispanoamerikanskom fol’klore” [“Machismo and Its Reflection in Spanish-American Folklore”]. Traditsionnaia kul’tura, vol. 21, no. 1, 2020, pp. 76–90. DOI: 10.26158/TK.2020.21.1.005 (In Russ.) 4 Kofman, A.F. “Meksikanskaia sentimental’naia pesnia i mekhanizmy fol’klorizatsii romantizma” [“Mexican Sentimental Song and Mechanisms of Folklorization of Romanticism”]. Traditsionnaia kul’tura, vol. 68, no. 4, 2017, pp. 62–73. (In Russ.) 5 Kofman, A.F. “Problema sinteza v latinoamerikanskoi kul’ture” [“The Problem of Synthesis in Latin American Culture”]. Iberica Americans. Latinoamerikanskaia kul’tura v diskussiiakh kontsa XX – nachala XXI vekov [Iberica Americans. Latin American Culture in Discussions of the Late 20th – Early 21st Centuries]. Moscow, IWL RAS Publ., 2009, pp. 392–403. (In Russ.) 6 Kofman, A.F. “Sud’by ispanskogo romansa v Latinskoi Amerike” [“The Fate of Spanish Romance in Latin America”]. Iberica Americans. Kul’tury Starogo i Novogo Sveta v ikh vzaimodeistvii [Iberica Americans. Cultures of the Old and New Worlds in Their Interaction]. St. Petersburg, Nauka Publ., 1991, pp. 187–194. (In Russ.) Фольклористика / А.Ф. Кофман 7 Aretz, Isabel. Manual del Folklore venezolano. Caracas, Ministerio de Educación, Dirección de Cultura y Bellas Artes, 1957. 219 p. (In Spanish) 8 Cardona, Miguel, Luis Felipe Ramón y Rivera, Isabel Aretz, y Gustavo L. Carrera. Panorama de folklore venezolano. Caracas, Universidad Central de Venezuela, 1959. 223 p. (In Spanish) 9 Jiménez de Baez, Yvette. La décima popular en Puerto Rico. México, Universidad Veracruzana, 1964. 450 p. (In Spanish) 10 Mendoza, Vicente T. Lírica narrativa de México. México, Instituto De Investigaciones Esteticas, Universidad Nacional, 1964. 419 p. (In Spanish) 11 Menéndez Pidal, Ramón. Los romances de América y otros estudios. México, Buenos Aires, Espasa-Calpe, 1939. 185 p. (In Spanish) 12 Menéndez Pidal, Ramón. Romancero hispánico: (hispano-portuguez, americano y sefardí), vol. 2. Madrid, Espasa-Calpe ed., 1953. 403 p. (In Spanish) 13 Orta Ruiz, Jesus. Décima y folklore. La Habana, UNEAC, 1981. 241 p. (In Spanish)