Download:

PDF

For citation:

Agapkina, T.A. “The Will in the East Slavic Folklore.” Studia Litterarum, vol. 6, no. 3, 2021, pp. 258–281. (In Russ.)
https://doi.org/10.22455/2500-4247-2021-6-3-258-281

Author: Tatyana A. Agapkina
Information about the author:

Tatyana A. Agapkina, DSc in Philology, Leading Research Fellow, Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences, Leninsky Avenue 32 a, 119991 Moscow, Russia.

ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-8098-7471

E-mail: agapi‑This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it. 

Received: February 06, 2021
Published: September 25, 2021
Issue: 2021 Vol. 6, №3
Department: Folklore Studies
Pages: 258-281
DOI:

https://doi.org/10.22455/2500-4247-2021-6-3-258-281

UDK: 398
BBK: 82
Keywords: folklore of the Eastern Slavs, epics, funeral, recruitment and wedding lamentations, lyrical songs, proverbs and spiritual poems.

Abstract

The article explores the concept of the will in the East Slavic folklore. The main criterion for selecting the material is the frequency of the word “will” and corresponding lexical word family in different genres — epics, funeral, recruitment and wedding lamentations, lyrical songs, proverbs, and spiritual poems. The folklore component of the concept of will is considered in the totality of all semantic and plot information, taking into account synonyms, antonyms, epithets, predicates, and associative series related to the word “will” and its derivatives. The words of the lexical word family will reveal a wide range of meanings that generally coincide with the meanings of words in literary languages and dialects. Among them, in most genre projections of the concept of will, there are two poles, one of which collects positive meanings, such as the idea of the will as someone’s own right to choose as well as physical liberty, which is identified with the life itself. The other pole collects negative meanings: the idea of the will as the power of the alien, the older or the stronger one; redundancy of freedom and willfulness up to disobedience and immorality. However, in some genres such bipolarity is broken: in proverbs, negatively assessed meanings of will come to the fore, while spiritual poems render will in negative terms, as a centre of the sinfulness of a person and of the entire profane world.

Full text (HTML)

 

 

Статья продолжает начатую некоторое время назад тему, посвященную «человеку внутреннему», а именно тому, в каких категориях и понятиях восточнославянского фольклора описывается человек разумный, чувству- ющий и волевой. К настоящему моменту нами написаны три работы — о славе, о сердце (в аспекте его эмоциональности и духовности) и о биноме «хитрый-мудрый» [1; 2; 3]. Известно, что важнейшие концепты традиционной культуры реали- зуются в фольклорных текстах как их жанровые проекции [9, c. 23], кото- рые значительно разнятся при переходе от жанра к жанру. Поэтому моей за- дачей, собственно, и является изучение фольклорной семантики концепта в его жанровых проекциях, о чем говорилось уже не раз1. Считается, что многозначность слова, в том числе фольклор- ного, должна исследоваться в совокупности языковой (диалектной) и контекстной семантики. Кроме того, как замечал А.Т. Хроленко, фоль- клорное слово следует рассматривать с учетом всей его семантической информации, включая синонимы, антонимы, эпитеты, предикаты, ассо- циативные ряды и мн. др. [12, c. 18–19]. Принимая же во внимание хоро- шо известную многозначность фольклорного слова, его семантическую широту и неопределенность, диффузность его значений [12, c. 63 и далее; 8, с. 559], фольклорные концепты предпочтительно изучать в макси- мально полном составе контекстов употребления, поэтических сюжетов и мотивов, клишированных оборотов и других устойчивых языковых единиц. А поскольку важнейшей особенностью фольклорного слова и 1 В частности, С.Е. Никитина называет это жанровой концептуализацией фольклорного мира [9, c. 36]. Фольклористика / Т.А. Агапкина 261 тем более концепта является его оценочность, аксиологическая окра- шенность, тот факт, что каждый концепт занимает вполне определенное место в иерархии ценностей жанровой картины мира [12, c. 71 и далее], эта оценка также должна учитываться при описании базовых фольклор- ных концептов. В данной статье речь пойдет о концепте воли в восточнославянском фольклоре2. Основным критерием отбора материала для исследования яв- ляется частотность слова воля и соответствующего лексического гнезда в разных жанрах. Иначе говоря, мы будем рассматривать фольклорные кон- тексты, в которых эти слова встречаются относительно часто и формируют круг регулярных значений3. Такие контексты присутствуют в нескольких жанрах — былинах, похоронных, рекрутских и свадебных причитаниях, лирических песнях, пословицах и духовных стихах. Едва ли не самое большое количество контекстов, относящихся к концепту воли, обнаруживается в русской свадебной причети. Это объяс- няется тем, что воля — ключевое название обязательного атрибута север- норусской свадьбы4, символ девичества во всей широте его понимания, а также один из основных персонажей свадебных причитаний. На наш взгляд, в самом общем виде в свадебной причети (и отча- сти свадебной лирике) воля символизирует девичью жизнь до замуже- ства, представляемую в идеализированном виде, исполненную свободы, гуляний, безмятежности5, девичьей дружбы, жизнь, не связанную с каки- ми-либо негативными переживаниями и защищенную родительской забо- 2 Общеязыковым и диалектологическим аспектам слов воля и свобода посвящено немало лингвистических работ, см. специально: [4; 5; 7; 11], а также указанную в них литературу вопроса. 3 Поскольку речь идет о фольклорных текстах, мы пользуемся понятием «частотность» в относительном смысле, имея в виду бóльшую или меньшую употребляемость слова в тех или иных значениях. Контексты, приводимые в статье, берутся нами как из наиболее извест- ных источников по тому или другому жанру, так и из источников более редких, но не менее репрезентативных. При этом никаких статистических подсчетов мы не проводим и полагаем их неприемлемыми для фольклористических исследований. 4 На большей части территории Русского Севера воля — украшенная лента или другой головной убор, носимый на голове девушкой (и иногда называемая также крáсотой). 5 Такое восприятие воли находит частичное соответствие в некоторых диалектных зна- чениях этого слова, которые характерны для слов этого лексического гнезда и при этом не связаны с узкосвадебной тематикой, например с.-рус. вольница «молодые ребята, болтающи- еся без дела», вольничать «бездельничать» и некоторые др. [41, т. 2, с. 179]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 262 той. Не случайно воля, вольный и иные слова того же лексического гнезда последовательно соотносятся в причети с понятиями, несущими высокую положительную оценку вне зависимости от того, к чему конкретно она от- носится: к пространству ли (приволье — раздолье): «Вейся, вейся, хмелюш- ко… / Ко мне во зеленый сад: / Во зеленом садику / Привольице вольное, / Раздолье широкое» [36, т. 1, № 550] или к жизни в целом (вольный — бесцен- ный): «Я у родителя своего, у батюшки… / Буду упрашивать да умаливать, / Чтобы… оставил бы во вольной волюшке, / В бесценном во девичестве» [30, с. 126]. Впрочем, в отдельных случаях воля получает вполне материальную оценку: «Стали спрашивать про белую лебедушку, / Оценять стали бажону вольну волюшку… / Эта волюшка во сто рублей …» [37, т. 3, с. 6]. Едва ли не основной ассоциацией (или парным словом) воли в при- чети является нега, душевное и физическое состояние довольства, блажен- ства и беззаботности: «Не забыла я, матушка, / Свои золоты ключи, / А за- была я, матушка, / Свою волю у батюшки, / А негу у матушки» [36, т. 1, с. 760]; «Проспала млада, продрёмала / Всю приволеньку свою волю, / Всю принежню-ту девью негу, / Житьё девье-то да бес пецели…» [13, № 422]. А основным синонимом воли/волевания становится крáсотá/красование: «Поприжму я красну красоту… / Я ко сердцу-то ретивому: / Хоть я час да по- красуюся, / Хоть другой я поволююся…» [37, т. 3, с. 107]; «Проиграла красна девица душа / Свою вольную волюшку, / Украшенну девью красоту…» [36, т. 1, № 27]; «Молоду в чужи люди отдали, / Не дали мне русой косой покра- соваться, / Девичьей воле нагуляться» [36, т. 1, № 735]. Говоря о воле как персонаже свадебной причети, обратим внимание на ближайшее «окружение» этого слова — приписываемые воле действия (воля летает, красуется, гуляется, ликуется), а также эпитеты, которыми ее наделяют, — прежде всего вольная (словосочетание вольная воля — одно из самых частотных), а также желанная, любимая, бажоная и т. п. Они по- вышают аксиологический статус воли и поддерживают его в поэтическом дискурсе. Есть еще один аспект концепта воли в свадебной причети, который уточняет высказанное наблюдение о воле как квинтэссенции девичьей жиз- ни, — это ее связь с понятием судьбы. В некоторых случаях воля вершит судьбу девушки, улетая подобно птице и выбирая себе дерево, чтобы по- селиться на нем: если воля садится на березу, то девушку ожидает счастли- Фольклористика / Т.А. Агапкина 263 вое будущее, если на осину, то печальная судьба, поэтому девушка просит ее: «Не садись-ка, вольна моя волюшка, / На прокляту деревиночку — / На горькую осиночку» [37, т. 3, с. 76]. Совсем иным поворотом темы является устойчивая привязка воли к девичеству — но уже не как счастливой поре, а как к состоянию и статусу стародевичества. Девушка пытается отдать свою волю подруге, но та отка- зывается из опасения остаться старой девой: «Уж не возьму твою бажону вольну волюшку, / Уж как будут меня ругать да все соседки спорядовы: / — Уж куды с волями ты, девушка сбираешься, / Уж в монастырь, верно, в мо- нашки собираешься?» [30, с. 219]. Согласно логике традиционного свадебного обряда, смена головного убора и расставание с волей (крáсотой) сигнализирует о переходе девуш- ки в другой статус замужней женщины и прощании с девичеством, а также определяет содержание основных контекстов причети, касающихся воли. Девушка упрекает родителей за то, что ее лишили воли: «Променяли мою вольную-то волюшку… / Пропились да промоталися, / Прогуляли мою во- люшку» [37, т. 3, с. 11]; «…мой родитель-батюшко / Тут снял волюшку с бла- дой головушки» [37, т. 3, с. 32], а также винит и саму себя в потери воли: «Я у дубового стола да постояла, / Свою волюшку с головушки да потеря- ла. / Я запродала волю вольную / На честны дороги подарочки…» [37, т. 3, с. 42]; «Первой раз я поклонилась — / Моя волюшка с головушки укатила- ся…» [37, т. 3, с. 27]. Вместе с мотивами потери воли в свадебной лирике появляется ее смысловой и эмоциональный оппозит — неволя, и актуализируется соот- носимое с этим словом лексическое гнездо (невольный, поневолить, обне- волить, невольница, безволье и т. п.). Это слово становится основой авто- номинации просватанной девушки: «Мне-ка сесть было, невольницы, / Дай по-старому, по-прежнему…» [37, т. 3, с. 28], «Вы не в вольной-от дом взошли, / Меня, невольницю, здись нашли» [27, c. 199]. Под «характеристи- ку» соответствующими глаголами подпадает также просватанье как один из начальных этапов обряда: «Обневолили родители вольну волюшку в не- волюшку» [37, т. 3, с. 14]. В поэтических терминах неволи в причети опи- сывается и противоположная сторона — сторона жениха и будущей семьи. Неволей в лирике называют жениха: «Злодейка неволя великая» [31, с. 98], а также замужнюю жизнь в целом — подобно тому как под волей понимается Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 264 жизнь девушки в девичестве. Негативная оценка неволи подчеркивается ее постоянным эпитетом лютая и более редким — непохвальная: «Испосажена люта ознобна сторонушка / Лютой неволей великою, / Наполивана чужая ознобна сторонушка / Горькими слезами горючими…» [37, т. 3, с. 86]; «Как за мной-то, за душой красной девушкой / Ходит лютое безволье великое» [37, т. 3, с. 92]. Впрочем, причеть идет дальше, трансформируя мотив не- воли как несвободы выбора в мотив физической несвободы, заточения: «Я (говорит свекровь. — Т.А.) срублю здесь малу клеточку, / Посажу не- вольну красну девицу / И не выпущу до самой теплой веснушки, / До кре- стьянской до работушки» [30, c. 126]. Синонимом неволи и, соответственно, еще одним постоянным оппо- зитом воли оказывается забота, с которой ассоциируется будущая жизнь де- вушки: «Рука о руку ударили… / Во заботушку меня озаботили, / Меня, де- вушку, обневолили» [37, т. 3, с. 8]; «По сегодняшнему денечку / Быть саду да полоненному, / Всему роду покоренному, / Волюшке быть в неволюшке, / Девушке быть в заботушке» [37, т. 3, с. 56]. Как уже упоминалось, воля является едва ли не главным персона- жем свадебной причети, вокруг которого, собственно, и разворачивается поэтический сюжет. Это особенно заметно в олонецких причитаниях, где описываются сетования девушки по поводу расставания с волей: «Улетела моя любимая вольная волюшка, за горушки высокие… / Обневолили меня желанные родители за чужого чужанина… / Мне недолго красоваться во- люшкой у своих родителей… / Выйду я, бедная девушка, в зеленую дубро- вушку… / Не увижу ли я, где летает моя любимая волюшка?.. / Ах любимые подруженьки! / У вас цветут желанные волюшки на буйных головушках, / У меня, а у бедной горюшницы… нет моей вольной волюшки!» [34, c. 46]. В другом сюжете олонецких причитаний говорится о том, как девушка сама отпускает свою волю, чтобы не дать жениху поймать или подстрелить ее: «Придет млад отэцкой сын, / Он увидит мою волюшку, / Станет волюшку подбрасывать… / Пойдем лучше с волей вольною / На перено на крыле- чушко, / Отпущу я волю вольную / Я во темны леса лисицею… / Я не место тут удумала / Своей да дорогой воле: / Как покладут шелковые петелки, / Изымают мою вольную волюшку… / Уж как ходит млад отэцкой сын / Со винтовкой самострельноей, / Он застрелит волю вольную… / Есте неводье шелковое… / Он изловит мою вольную волюшку… / А спущу я свою воль- Фольклористика / Т.А. Агапкина 265 ную волюшку / Под небесы под высокие… / Пускай воля наволюется, / Пу- скай красная наликуется…» [37, т. 3, с. 59]. Таким образом, воля как ключевое понятие свадебной причети обо- значает девичью жизнь до замужества (в совокупности разных ее аспек- тов)6 и реализуется в ряде устойчивых поэтических контекстов. Допустимо предположить, что, будучи важнейшим понятием севернорусской свадеб- ной причети, воля неразрывно связана с ключевым атрибутом этой свадь- бы — одноименным девичьим головным убором. Вместе с тем эта связь не может быть единственным, что повлияло на формирование концепта воли в свадебном обряде. Немалую роль в этом процессе сыграло само слово воля (и всё его лексическое гнездо), взятое в своих основных значениях, пре- жде всего таких, как «право выбора», близкое к нему «желание, хотение» и «свобода». В поэтическом дискусе свадебной причети воля, оцениваемая сугубо положительно и коррелирующая с простором, негой, свободой пове- дения и т. п., существует между тем не сама по себе, а в устойчивом противо- поставлении неволе как состоянию несвободы (моральной, эмоциональной и физической), соотносимой, в свою очередь, с заботой, а также печалью, горем и т. п. Иными словами, в свадебном дискурсе концепт воли обнаруживает семантическую емкость и цельность, в отличие, как мы увидим ниже, от других фольклорных жанров, демонстрирующих большее разнообразие значений воли в рамках одной жанровой проекции. В народной лирической песне (обрядовой, в том числе свадебной, и необрядовой) концепт воли реализует несколько значений и в отдельных своих проявлениях пересекается с эпосом, причетью и другими жанрами. Со свадебным дискурсом лирику роднит представление о том, что безмятежная и никем не регламентируемая жизнь (воля) возможна толь- ко в девичестве: «Поиграйте вы, девушки, / Попляшите, молóденьки, / Во своей воли у батюшки / <…> в неги у маменьки» ([13, № 405], игровая), в то время как замужество сопряжено с потерей воли и беззаботной жиз- ни: «Ты не плачь, не плачь, красна девица! / У меня будешь жить вольно: / 6 В этом отношении наша точка зрения близка мнению А.В. Гуры, см. [6, с. 272–273]; о разнообразии частных значений воли в свадебном фольклоре см. [10]. Так же и по наблюде- ниям Т.И. Вендиной, «ВОЛЯ может осмысляться и в темпоральном аспекте, как временной отрезок в жизни человека, причем применительно к женщине воля — это время до замуже- ства (ср. дёвья воля ‘время до замужества’…)» [5, с. 22]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 266 Куда пойдешь, спросишься; / Отколе придешь, скажешься. / — Что ж у вас за воля? / У меня у батюшки вольнее: / Куда пойду, не спрошуся; / Отколе приду, не скажуся» ([36, т. 1, № 520], Калужская губ.); «У мойго татки кру- тыя горы, мне гуляти доволи, / У мойго свекорки всюды ровно, мне гуляти не вольно» ([39, c. 72], Гомельский у.). В связи с темой внутренней свободы в лирике появляется выражение своя воля, которое вводит дополнительные оттенки значения воли как права на выбор поведения, которым обладают девушки: «Де ж ти, дівчинонько, бувала? / Де ж, моя доню, ти гуляла?.. / — Моя мати, що ж казати? / Була в полі, в своїй волі» ([48, c. 223], украинская лирическая); «Уж ты, мил, ты, мил мой сердечный друг, / Ты едну-ли меня сушишь, крушишь? — / Я сушу, крушу восемь девушек… / У восьми девок своя воля: / Их журить-бранить некому, / Любить-жаловать есть кому» ([36, т. 2, вып. 1, № 1243], Архан- гельская губ.), хотя и не только они: «Мой-ет миленький-хороший / Своей волей занимался… / Мил на Волгу собирался…» ([19, т. 5, № 82], Казанская губ.). К теме своеволия мы еще вернемся. Поскольку объектом описания в лирике является широкий круг персонажей (девушка, парень, жена, муж, мать, отец, дочь, сын, заключен- ный, рекрут, солдат, матрос и др.), а также весь спектр испытываемых ими эмоциональных переживаний, их внутренний мир, концепт воли вмещает в себя представление об внешних обстоятельствах неодолимой силы, кото- рые управляют человеком и его судьбой, ограничивают его теми или иными рамками, — как говорится в солдатской песне: «Ах ты, воля наша, волюшка, / От весны воля до осени!.. / Будеть большое солдатствие, / Большое, преве- ликое …» ([19, т. 6, № 30], Вологодская губ.). В связи с этим в лирической песне ярко проявляются понятия несвоей / чужой воли, равной власти чужого, постороннего, субъектом ко- торой может быть — Бог: «Устань, устань, мая мамулька, не ляжы, / Мне, сіротачцы, хоць адзін дзянёчак памажы… / Ат, адстань, адстань, мая дачушачка, … / Не мая воля — самога Бога. / Рада б я ўстаці к сваяму дзіцяці благаславенне даці: / Грабовыя дошкі сціснулі ножкі — не магу ўстаці» ([20, c. 231], Минская обл.); — царь: «Сторона ли ты моя сторонушка… / Я не сам-то я на тебя за- шел, / Занесли-то меня неволюшка, / Власть господска, воля царска» (Ки- реевский 2/2, № 1614, Тульская); Фольклористика / Т.А. Агапкина 267 — командир: «Ох, ты глупая красна девица, / Не своей волей я кораб- ли снастил: / По указу государеву, / По приказу я командирскому» ([36, т. 2, вып. 2, № 1828], Калужская губ.); — люди: «Я недавно и вдовою стала, / Да богато горя и спознала; / Злые люди мене исбивали: / — Иди замуж, добре табе буде. / Я людскую волю учинила, / Пошла замуж…» ([39, c. 160], Гомельский у.); — злая жена (милого): «Заезжай, милый, проститься хоть со мной. / — Я заехал бы, мне воля не своя: / Навязалась зла-негодная жена…» [37, т. 3, с. 143], — муж (молодой жены): «Поиграйте-ко вы, девушки… / Покуль воля, воля батюшкова… / Будет волюшка — чужа сторона… / Либо старой, либо малой муж, / Либо ровнюшка пьяница-дурак: / Не отпустит он на улицу гулять» ([36, т. 2, вып. 1, № 1289], Архангельская губ.) и т. д. В других контекстах воля персонифицирована в меньшей степени, и источником неодолимой силы становятся, например, любовь: «Без по- ры-то, безо время / Стала травка сохнуть; / Без причины друг Ванюша / В иную влюбился, / Что в иную-то влюбился, / Волюшки лишился» [36, т. 2, вып. 1, № 2643]; пьянство: «Оповадился Ваня за реку ходит в кабак… / С этой водочкой он сделался пьянешенек. / Он не сам зашел, не своей охо- тою, / Занесло его силою невольную, / Завела молодца неволюшка…» [37, т. 3, с. 153] и др. Разумеется, в лирике присутствует и представление о воле как физи- ческой свободе, к которой стремится заключенный: «Вижу: девушки ходят по воле, я сижу во неволе, / Во неволюшке сижу я, братцы, в белокаменном остроге» [36, т. 2, вып. 2, № 2842], или солдат: «Ой ти чула моя доля, что не быть молодцу дома, / Быть молодцу в неволи, в солдатском набори» ([39, c. 159], Гомельский у.), ср. показательное называние солдат невольниками (подобно тому как просватанная девушка называет себя в причети неволь- ницей): «Перва рота шла — всё охотнички, / Другая рота шла — всё неволь- нички» [39, c. 159]. В подобных контекстах изредка появляется и слово сво- бода: «Ты, молодой палач, постой, обожди меня наказывать! / Что с меня ты хочешь взять… / Хочешь взять ты пятьсот рублей? / Если мало тебе того, возьми всю тысячу, / Только отпусти погулять на волю-свободушку!» ([19, т. 6, № 464], Терская обл.), в целом совершенно чуждое фольклорному дис- курсу. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 268 Есть еще один аспект концепта воли, которого мы до сих пор не ка- сались и который проявляет себя довольно слабо. Этот аспект реализует значение воли как ничем не сдерживаемой и выходящей за рамки обще- принятых норм свободы. Воля как вседозволенность (потакание своим желаниям) и даже разнузданное поведение приписывается в лирике в ос- новном молодежи: «Травка мурава, мурава, девушка молода, / Девушка молода за гульбой пошла, / За гульбой, гульбой, гульбой, за охотою, / За охотою, своей волею» ([19, т. 7, № 243], Костромская губ.) и прежде всего тем, кто находится в лиминальном социально-возрастном стату- се, например, рекрутам: «Приводили молодца в приемную, / Становили разудалого / Под меру казенную / И обрили добру молодцу / Кудри ру- сые… / Уж не будет добру молодцу / Гульбы, волюшки» ([36, т. 2, вып. 2, № 2500], Саратовская губ.). Показательно, что если в свадебной причети парным к воле является слово нега, то в лирике это преимущественно слово гульба. Несколько слов о том, кто и чтó еще (помимо человека) является но- сителем воли в традиционной лирике (кого и чтó называют вольным). Этот перечень довольно короткий и включает объекты, явления и природные стихии, действия которых по определению ничем и никем не регламенти- рованы. Вольными называют — птиц, свободно передвигающихся в самой свободной стихии, а именно воздухе: «А я млада-младешенька замешкалася / За утками, за гуся- ми, за лебедями, / За вольною за пташкою за журышкою» ([36, т. 2, вып. 2, № 2519], Оренбургская губ.), — и, соответственно, человека, уподобляющегося птицам: «Печаль- ное сердечушко беcпрестанно тужит, / Тоскует-горюет, все по прежней воле. / Кабы мне, молодчику, нажить прежню волю, / Нажить прежню волюш- ку — мне сизые крылья… / Павиные перышки, — взвился бы высоко я, / Взвился бы высоко я, улетел далеко…» [19, т. 5, № 571], — а также ветер, связанный с той же стихией: «Нам постелечка — мать сыра земля, / Нам зголовьице — зло кореньице, / Одеялышко — ветер вольный» [36, т. 2, вып. 2, № 2710]; — месяц на небе, движение которого ограничено разве что небес- ным сводом: «Просвети, светел месяц, свети, вольный, молодой, / Про- Фольклористика / Т.А. Агапкина 269 свети дороженьку, куда мой милый пошел!» ([19, т. 5, № 116], Казанская губ.)7; — и воду: «Разлилась, разлелеялась / По лугам вода вольная» [36, т. 1, № 760], ср. в заговоре: «Вода, вода, матушка вольная!» ([44, c. 144], Забайкалье). Что касается воды, то, по нашим наблюдениям, эта стихия как бы проецирует вольность во вне, на тех, кто попадает в орбиту ее влияния: «А на синем море часты островы; / А на островах казаки живут, / Казаки, братцы, народ вольный все» ([19, т. 6, № 377], Урал); «На Дону-то все жи- вут, братцы, люди вольные, / Люди вольные живут — то донские казаки» [19, т. 6, № 375]. В былинах концепт воли также обнаруживает несколько взаимосвязанных значений, которые можно условно расположить на шкале между правом выбора в исполнении желаний, с одной стороны, и свободой и не- зависимостью — с другой, иными словами, между свободой как таковой и правом на нее (или его отсутствием). Воля понимается прежде всего как свобода выбора и поведения, как право распоряжаться своей или чужой судьбой, право, сопрягаемое с ос- новным для диалектного дискурса значением слова воля, а именно с «же- ланием». Таково право жены, муж которой долго не возвращается домой и считается погибшим, выбрать судьбу по своему усмотрению. В былине «Добрыня и Алеша» Добрыня, уезжая из дома надолго, наказывает жене: «Гой еси моя молода жена! / Пройдет как ведь времечка шесть годов, / Ни вести не будет, ни грамотки, / Так тебе, Авдотья, своя воля: / А хошь ты, Авдотья, вдовой сиди, / А хошь ты, Авдотья, замуж поди» ([33, № 306], «Добрыня и Алеша»). Аналогичное значение воли обнаруживается в дру- гих контекстах былин: «В ту пору, познав посадники свою беду неубежную и завидев гибель скорую, бросаются в Новгород, во теремы тайницкие, они пишут крепки записи, чтоб быть Василью Богуслаевичу князем над всем Новым-градом, землей Славенскою и Русскою, брать пошлины, каки он хо- чет, и владеть ему своею волею» ([14, c. 239], «Повесть о Василии Богуслае- 7 Подобное называние вольными объектов, связанных с воздухом, возможно, соотно- симо с диалектными данными: с.-рус. вольный «внешний, обращенный наружу, в открытое пространство», ср. вольный воздух «свежий воздух» [41, т. 2, с. 179], а также вольный свет-батюшка в заговоре [47, c. 192]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 270 виче»). Значение воли как права и свободы выбора выражается через такие устойчивые обороты, как быть в своей воле, владеть своей волей и т. п. Вместе с тем эта воля как право на свой выбор часто регулируется чужой властью или силой, волей старшего или более сильного. Подобное ограничение в правах передается выражениями дать кому-л. волю, нахо- диться в чьей-л. воле, быть под чьей-л. волей и др. Право богатыря отпра- виться воевать с иноземцами дарует ему князь своей волей: «Говорил-то Михайлушко таковы реци… / — Розгорелось моё-то да ретиво серьцо, / Роскипелось у мня серьцо богатырьскоё. / Мне дай-ко ты, князь, да волю вольнюю / Мне-ка съездить впереди всих во цистó полё, / Мне попробо- вать побить-то силу татарскою» ([13, № 12], «Михайло Данилович»). Мор- ской царь, во власти которого оказывается Садко, предлагает ему выбрать себе жену, на что Садко отвечает: «А й топерь как волюшка твоя надо мной в синём мори» ([33, № 70], «Садко»). Оксёнышко, желая наказать жену за пьянство и растрату, спрашивает совета у матери и слышит в ответ: «Как твоя-та жона — да как твоя воля», после чего отрубает жене голову ([13, № 191], «Оксёнышко»). Именно в рамках «ограничения в правах» и проявления права силь- ного в былинах появляются такие понятия, состояния и способы действия, как неволя, подневольный, неволить (обневолить), быть не в своей воле, во- лей/неволей и т. п. Один богатырь объясняет свои действия тем, что «не своей я волей к вам в гости зашел, / Прислал меня сам батюшка Володи- мир-князь» ([18, c. 251], «Данило Ловчанин»); другой отказывается причи- нять вред тем, кто противостоял ему не по своей воле: «И вас, мужики, не трону я не единого, / Ваше дело поневольнёё» ([33, № 282], «Хотен Блудо- вич»); разбойник пытается отобрать коня у Ильи Муромца: «Отдай-ко ты нам коня богатырскаго, / Да волею отдашь, да мы волею возьмем, / А волею не отдашь, так мы неволею возьмем» ([33, № 120], «Первые подвиги Ильи Муромца»). Тема принуждения к поступкам, совершаемым не по своей воле, при- сутствует и в свадебных эпизодах русского былевого эпоса, что отражает практику заключения традиционного брака вопреки воле молодых и пере- кидывает мостик между былинами и свадебным фольклором. Илья Муро- мец, сообщая Добрыне о том, что его жена вышла замуж за Алешу, говорит: «Да твоя-то хозяйка за мýж пошла, / За премладаго Алёшу за Поповича, / Фольклористика / Т.А. Агапкина 271 На силу-де ей князь а поневолил-де пойти…» ([33, № 222], «Добрыня и Але- ша»); Чурила рассказывает о своей женитьбе так: «Поженил-то меня ба- тюшко а неволею, / И женила меня матушка не охвотою…» ([33, № 127], «Чурило»). Другое значение в рамках концепта воли, регулярно присутствующее в русском эпосе, — это воля как физическая свобода, противопоставляемая неволе и заключению. В былинах, повествующих прежде всего о воинских подвигах богатырей и их борьбе с врагами за свободу Святой Руси, не по- следнее место занимает тема личной свободы, которая развивается в том числе в рамках концепта воли. Воля как свобода проявляется в двух основ- ных контекстах — в ситуациях ее обретения или потери. Илья Муромец освобождает узников: «Э уж теперь вам, братцы, воля-та, воля вольная, / И хоть подите вы теперь домой на свою родину…» ([14, № 94], «Поездка Ильи Муромца во чистое поле»). Добрыня отпускает на волю Змея: «А спу- стил-то он змею да на свою волю» ([33, № 59], «Добрыня и змей»). Враги стремятся поработить богатыря: «Да теснить стали его татара-ты поганыи, / Хотят обневолить они стараго казака Илью Муромца» ([33, № 75], «Илья Муромец и Калин царь»)8. Для эпического героя потеря свободы страшнее смерти, поэтому противопоставление воли и неволи (как свободы и порабощения) часто принимает форму оппозиции воли и смерти. Так, Илья Муромец спраши- вает у «неверных царей»: «А уж вы ой, три царя да три неверные! / А да под меч ле вас склонить, у вас голова срубить. / Голова ле срубить — ле вас на волю спустить?..» ([15, № 107], «Три поездки Ильи Муромца»), а За- хар Григорьевич Чернышов, оказавшись в плену у прусского короля (Фри- дриха Великого), требует: «Уж ты гой еси Прускóй король!.. / Прикажи на волю выпусьтить; / Не прикажошь на волю выпусьтить, / Прикажи-ко меня скорó сказьнить…» [13, № 334]. Помимо этих двух основных значений, в концепте воли можно усмот- реть рефлексы других значений, более репрезентативно проявляющих себя в иных жанрах. В частности, это касается русского понятия воли/красоты 8 В украинских песнях противопоставление воли и неволи иногда приобретает коми- ческий оттенок за счет словесной игры внутри лексического гнезда воли, ср. диалог отца с сыном, сидящим в неволе: «Що жь бы, сынку, за тя дати?.. / — Ч’тыре коровки риженькiи… / — Волѣю тя, сынку, в неволенцѣ споминати, / Нêжь так дорого за тя дати!» [32, т. 1, с. 47], ср. укр. волiти «предпочитать; желать, хотеть». Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 272 как символа девичества. Связанные с девичьей волей контексты встреча- ются не только в свадебном фольклоре (см. выше), но также и в былинах, рассказывающих о девичестве героини. Так, Марья лебедь белая, описы- вая свою свободу в девичестве, говорит отцу: «Да ай же ты да мой родной батюшко, / А царь ты Вахрамей Вахрамеевич! / А дал ты мне прощенья благословленьица / Летать-то мне по тихиим заводям… / А белой лебедью три году. / А там я налеталась, нагулялася, / Еще ведь я наволеваласе» ([33, № 52], «Михайло Потык»)9. На периферии былинного дискурса обнаруживается еще одно значе- ние воли (и всего лексического гнезда однокоренных слов), понимаемой как проявление распущенности, нескромности, буйного поведения. Вольницей называют здесь бурлаков: «Ай же, бурлаки вы вольница!» ([33, № 164], «Хо- тен Блудович»)10, а эпитет вольный присваивается также разбойникам: «Люди вольные все разбойнички…»11 ([15, № 108], «Три поездки Ильи Муромца»). Таким образом, в русском эпосе воля предстает в двух своих основ- ных значениях; ее оппозитом выступает неволя (или чья-то воля), а сино- нимы фактически отсутствуют. Более чем в половине эпических контекстов воля появляется в составе устойчивых выражений и словосочетаний, в том числе имеющих параллели в русских диалектах. Среди них наиболее частотно словосочетание вольный белый свет, используемое для обозначения сущего мира, окружающего человека на протяжении жизни, которого он вынужденно лишается из-за болезни, за- ключения или смерти, см. об Илье Муромце: «Он тридцать лет тут без ног сидел / И не видел свету белого, вольного» ([17, № 40], «Исцеление Ильи»), или возглас опутанного цепями Дуная: «Ты прошай-просьти да белой воль- нёй свет! / Просьти, душоцька Настасья королевисьня!» ([13, № 217], «Ду- най»). Здесь вольный, на наш взгляд, объединяет такие диалектные значе- ния, как «находящийся вне чего-л., внешний», «предоставляющий, дающий волю, свободу» [42, т. 5, c. 86]. Тема расставания с вольным светом получает развитие в похорон- ных причитаниях, см. обращение к умершему: «Разговорился бы с нами 9 Ср. рус. волеваться с пометой фольк. в значении «пользоваться свободой, волей», зафиксированное на русском северо-западе [42, т. 5, с. 38]. 10 Ср. рус. диал. вольница «Вольная братия, гулливая толпа, скопище шаловливой молоде- жи; своевольная, буйная шайка» [25, т. 1, s.v. Воля]. 11 Ср. рус. диал. вольничать «2. Грабить на проезжих дорогах» [43, т. 5, c. 88]. Фольклористика / Т.А. Агапкина 273 да разбаялся / Про свое то про свое житье, / Хорошо ли тебе там со вольной волюшки, / Со житья-бытья хорошего?.. / Только б жить тебе да вóлевать!» ([22, с. 114], Тверская губ.); «Надоел, знать, тебе вольный свет, / Что так рано убираешься» ([43, с. 98], Костромская губ.). Вольный свет / вольная воля выступают синонимами жизни (житья прекрасного, житья-бытья хорошего), а отсутствие воли, ее потеря, лишение ее сигнализируют о пре- бывании в загробном мире: «Не покажешси ты, не откликнешси, / С того светушки загробного: / Нет тебе, видать, там волюшки» ([44, с. 12], Влади- мирская губ.), подобно тому как это было и в былинах. В причети концепт воли реализует также значение физической сво- боды. Такие контексты обычно встречаются в причитаниях, адресован- ных рекрутам и заключенным. Уходя на службу, рекрут прощается с волей: «Вси прощайте-ко, поля да хлебородныи, / Зеленыи луга да сенокосныи… / И теперь вся прощай нас, вольня волюшка!» ([28, c. 144], Олонецкая губ.); мать прощается с сыном-рекрутом: «Ты прощай-ка, мое роженое, милое дитятко… / Как обневолили тебя не в порушку, да не во времячко, / Моего полетнаго, яснаго сокола…» ([23, c. 114], Олонецкая губ.), или оплакивает сына, отправляемого на поселение: «Вси-то людюшки на волюшки, / Один ен ведь под неволюшкой… / Не суди Господь, не приведи / Никому роду хрещеному / Идти в пецяльнюю дороженьку, / Не в вольню — в уголовную» ([50, c. 3], Пудожский у.). В похоронных причитаниях, оплакивающих потерю старшего — мужа или отца, концепт воли приобретает новые значения, а именно «избыточная свобода», «несоблюдение правил поведения», «выход из-под власти старше- го», и ее смысловым вариантом становится понятие «самовольство/само- вольный»12. В причети к людям, которых можно характеризовать через это понятие, принадлежат главным образом сироты и вдовы. Вольными вольни- ками называет их причеть: «Дети вольные-то вольники / Без приятеля-то ба- тюшки» ([43, c. 114], Костромская губ.); «Ах я бедна, мать я горькаа, / Я вдова да самовольняя, / Я вдова да безуёмная!» ([49, c. 46], Прионежье). Поведение оставленных без присмотра вдов и сирот оценивается достаточно негативно, и в рамках причетного нарратива такие оценки вкладываются в уста их соседей, 12 Ср. рус. диал. самовольствие «своеволие, самоуправство»; самовольный «непослушный, шаловливый» [42, т. 36, c. 81], а также самоволка, самовольщина, самовольно и др. [42, т. 36, с. 80–81]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 274 родственников, односельчан, см. о вдове: «И без тебя, приятный батюшко, / Ото всех я буду вольница, / Ото всех-то я безогрóзница (непослушная. — комм. В.И. Смирнова) / И от старого и от малого» ([43, c. 111], Костромская губ.), или о сиротах: «Ще станут добры люди / Про них говорити, / Ще они детки вольные, / Ще они самовольные / Да безумные, безрассудные» ([43, с. 90], Костромская губ.); «Да вон, вон усе суседушкi гавораць: “Вон распуснiкi, без- бацькавiчы… ане да самавольнiкi”» ([35, № 179], Смоленская губ.), ср. о том же в пословице: Бацькоў зямля ўзяла — дзеткам воля свая [38, № 1449]. В рамках подобных контекстов воля как искомая ценность утрачивает свои позитивные коннотации, а ее синонимами становятся такие понятия, как распущенность, невладение собой, непослушание и даже безумие. Теперь несколько слов о пословицах. Как и в традиционной лирике, в паремиях воля часто понимается как сила, исходящая извне, как власть старшего, хозяина: Не по нашему хотенью, а по божью изволенью; Под богом ходишь — божью волю носишь; Правда божья, а воля царская; Неволя холопу, а воля господину; Чье поле, того и воля и т. д. [24, раздел «Воля — неволя»]. Что касается свадебной темы, то в паремиях воля также часто соотносится с девичеством: Девки говорят: нам своя воля гулять, молодки говорят: нам мужья не велят [24, «Воля — неволя»]. Вместе с тем в пословицах обнаруживаются некоторые новые аспек- ты воли. Один из них противопоставляет волю материальному положению и богатству, ставя волю выше последнего: Хоть хвойку жую, да на воле живу; Свитка сера, да воля своя [24, «Воля — неволя»]; укр. Хоч спина гола, та своя воля [46, № 1335] и т. д. Другой аспект, напротив, основан на негативной оценке воли, рас- сматривает ее как избыточную свободу личности, связанную в том числе с потаканием своим желаниям (ср. выше о своеволии): Своя воля страшней неволи; Своя воля — клад, да черти его стерегут [24, «Воля — неволя»] — и приводящую к негативным последствиям: Воля и добрую жену портит; Воля и добра мужика портит [24, «Воля — неволя»]: Волю дать — добра не видать; Своя волюшка доводит до горькой долюшки; Дай сердцу волю, заведет тебя в неволю [24, «Воля — неволя»]; укр. Дай кому волю, а сам пiдеш в нево- лю [46, № 1326]; бел. Дай жонцы волю, то сам пойдзеш у няволю [38, № 500]; Жить по воле, умереть в поле; Не бойся неволи, а бойся воли [24, «Воля — не- воля»]. Поэтому в определенных случаях пословицы приветствуют ограни- Фольклористика / Т.А. Агапкина 275 чения воли: бел. Дзяцей гадаваць — волі не даваць [38, № 1462]. В пословичном дискурсе парным к воле выступает регулярно слово доля, причем связь этих слов и понятий явно превышает потенциал соеди- няющей их рифмы. Идеальным считается положение, при котором воля и доля дополняют друг друга, создавая атмосферу душевного благополучия: Поется там, где и воля, и холя, и доля [24, «Воля — неволя»]. Вместе с тем такое соотношение воли и доли встречается исключительно редко. Доля как судьба отдельного человека понимается в контексте ее предопреде- ленности Божьей волей: Господня воля — наша доля; Такова доля, что бо- жья воля [24, «Воля — неволя»], в то время как влияние воли личности на судьбу оценивается преимущественно негативно: Боле воли — хуже доля; Дураку воля, что умному доля: сам себя губит [24, «Воля — неволя»]; бел. Дасі дзецям волю, адбярэш долю [38, № 1465]; в других случаях воля и доля противопоставляются друг другу: Не в воле счастье, а в доле [24, «Воля — неволя»]. Как и в других статьях цикла, посвященных внутреннему миру челове- ка, при переходе от «светских» жанров к духовным стихам обнаруживается практически полная смена аксиологической парадигмы и переоценка рас- сматриваемого концепта. Значения воли, к которым чаще других обращаются духовные стихи, четко дистрибутируются между двумя полюсами — Божьей волей как высшей властью и волей человека как средоточием его греховных желаний. Первый контекст, в котором в духовных стихах упоминается воля, про- тивопоставляет волю человека, его стремления и желания, Божьей воле как высшей власти. Так, на просьбу богатого Лазаря принести воды и остудить жар бедный брат отвечает: «Сходил бы я, братец, ко синю морю, / Но не моя есте волюшка, / Есте Божия воля, / Божья-то волюшка, милость велика» [26, c. 408]; в духовном стихе о Страшном суде грешников упрекают за отказ сле- довать воле Божьей: «Никогда вы ко мне не прихождали, / Вы воли Господней не творили, / Всю заповедь Божью преступили» [29, т. 5, № 448]. Такое позиционирование двух воль — высшей и земной — в свою очередь наводит духовный стих еще на две темы. Одна — противопоставле- ние воли личности (т. е. ее стремлений к радостям жизни) и трудничества во Христе. Об этом говорит Иоасаф в пустыни: «Ай у мяне, у пустыльни, ўсё нема воли гуляти; / Только ў мяне у пустыльни / Сы трудами потрудитца» Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 276 [40, т. 5, с. 372]. А Христос укоряет грешных людей: «Вы прочь пошли, про- клятыи… / Вы моёй воли не творили, / За хрест, за молитву не стояли… / И милосьцину… не создали» [40, т. 5, с. 390]. И другая тема, вызванная этим противостоянием, — отчасти уже знакомое нам осуждение своеволия. Человек виноват уже в том, что ру- ководствуется в жизни не Словом Божиим, а своей волей: «Вы свою волю творили… / И даны вам были книги Божьи» [29, т. 5, с. 97–98]. Своеволие, потакание собственным желаниям, игнорирование воли старшего — общая черта человека грешного, осужденного на тяготы жизни со времен Адама и Евы: «Уж вы есте грешные души, / Спорожденные от Адама и от Евы, / Уж вы созданы на трудную землю, / Для-ради грехов соблюденьё, / За ваше житьё за самовольнё, / За ваши грехи да беззаконные / Показана вам вечная мука» ([26, с. 257], «Страсти»), и продолжающего свой путь во грехе, вме- сто того чтобы обрести иную долю: «Небо, небо утрачаєш, / Гды сваволно жиєш; / В смордѣ грѣхов тяжких / В день и в нощи пребываєш…» ([21, № 62], Угорская Русь); «За мою безъчесност и сваволю / Утратити мушу сщасливую долю…» ([21, с. 252], Угорская Русь, поминальные стихи о грешном человеке). Наконец, последнее, о чем имеет смысл сказать, — это трансформа- ция представлений о вольном мире/свете в духовных стихах по сравнению с другими жанрами, прежде всего с эпосом и причетью. Если в былинах вольный белый свет — это мир, где, как мы видели, совершают подвиги бо- гатыри, мир, символизирующий жизнь как таковую, то в духовных стихах вольный мир — это мир порочный, где греховно всё его наполнение: богат- ство, жадность, гордость, блуд, высокомерие, жестокость, мирские забо- ты, а синонимами вольного становятся такие эпитеты мира, как суетный и прелестный. На вольном свете человек делает выбор между добром и злом, что влечет за собой божественное воздаяние, о чем напоминает человеку его ангел-хранитель: «…я ангел, твой хранитель, / Не могу тебя хранить: / Жил ты, жил на вольном свете, / Ни по чем не звал меня. / О грехах ты не скорбил…» [47, c. 255]. Как говорит духовный стих о Страшном Суде, «жили мы, грешные, на вольном на свету…» [29, т. 5, с. 227], тем самым фактически проводя параллель между греховностью и вольным светом. Подведем некоторые итоги. В восточнославянском фольклоре при- сутствует большое количество слов, относящихся к рассматриваемому в Фольклористика / Т.А. Агапкина 277 статье лексическому гнезду: воля, вольный, вольница, волевать, вольничать, волить, вольно, неволя, приволье, безволье, неволить, обневолить и т. д. Этот лексический ряд обнаруживает широкий спектр значений, в целом соответ- ствующих значениям слов в литературных языках и диалектах, с той лишь разницей, что в фольклорных контекстах многие значения часто трудно различимы и не всегда определенны. Концепт воли реализуются в текстах былин, похоронных, рекрутских и свадебных причитаний, лирических пе- сен, пословиц и духовных стихов. В большинстве жанровых проекций концепта воли эти значения концентрируются на двух полюсах: на одном «собраны» позитивно окра- шенные значения, такие как представление о воле как собственном праве на выбор и физической свободе, отождествляемой с жизнью как таковой, а на другом — негативно окрашенные: представление о воле как власти чужого, старшего или сильного, и об избыточности свободы и своеволии вплоть до непослушания и распущенности. Вместе с тем в распределении значений по полюсам всё не так однозначно: в пословицах, как мы видели, привычные оценки могут меняться на противоположные и право на выбор оказывается скорее на полюсе негативных значений, а в духовных стихах воля вообще предстает исключительно в негативном ключе, как средоточие греховности человека и всего земного мира — вольного света. Хотя диалектологи и настаивают на том, что основным значением слова воля в русских диалектах является «желание», тем не менее, на наш взгляд, такое значение, как «право на выбор поведения и образа жизни», невозможно полностью отождествить с «желанием» как таковым, и потому нам представляется, что в фольклорных контекстах «воля» обнаруживает несколько иные значения или их оттенки по сравнению с собственно диа- лектным дискурсом. Предшествующие исследования фольклорных концептов показыва- ют, что многие из них формируют соответствующие оппозиции типа слава — неслава. Рассматривая под этим углом зрения концепт воли, надо признать, что наличие оппозиции воля — неволя является практически обязательным для большинства его жанровых проекций (причем если воля ассоциируется с жизнью, то неволя в крайних ее проявлениях — со смертью), что, как мне представляется, указывает на одно из важнейших свойств воли как квинтэс- сенции внутренней свободы человека, а именно на ее уязвимость.

References

1 Agapkina, T.A. “Slava v vostochnoslavianskom fol’klore” [“Glory in the East Slavic Folklore”]. Kategoriia otsenki i sistema tsennostei v iazyke i kul’ture [Evaluation Category and Value System in Language and Culture]. Moscow, Indrik Publ., 2015, pp. 109–166. (In Russ.)

2 Agapkina, T.A. “Serdtse v vostochnoslavianskom fol’klore” [“Heart in the East Slavic Folklore”]. Obraz cheloveka v iazyke i kul’ture [Image of a Man in Language and Culture]. Moscow, Indrik Publ., 2018, pp. 21–63. (In Russ.)

3 Agapkina, T.A. “Blagovernaia tsaritsa khitra byla mudra: ob odnoi sinonimicheskoi pare v russkom fol’klore” [“Blagovernaia Tsaritsa Khitra Byla Mudra: on One Synonymous Pair in the Russian Folklore”]. Studia Litterarum, vol. 5, no. 2, 2020, pp. 336–389. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2020-5-2-336-389 (In Russ.)

4 Arutiunova, N.D. ‘‘Volia i svoboda’’ [Will and Freedom]. Logicheskii analiz iazyka. Kosmos i khaos [Logical Analysis of the Language. Cosmos and Chaos]. Moscow, Indrik Publ., 2003, pp. 73-99. (In Russ.)

5 Vendina, T.I. ‘‘Filosofiia dialektnogo slova v iazyke russkoi traditsionnoi kul’tury’’ [Philosophy of a Dialect Word in the Language of Russian Traditional Culture]. Kategorii volia i prinuzhdenie v slavianskikh kul’turakh [Categories of Will and Compulsion in Slavic Cultures]. Moscow, The Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences Publ., 2019. 406 p. (In Russ.)

6 Gura, A.V. Brak i svad’ba v slavianskoi narodnoi kul’ture [Marriage and Wedding in the Slavic Folk Culture]. Moscow, Indrik Publ., 2012, 936 p. (In Russ.)

7 Gyngazova, L.G. ‘‘O kontsepte ≪Volia≫ v individual’nom soznanii nositelia traditsionnoi rechevoi kul’tury’’ [About the Concept of Will in Individual Consciousness of a Person in Traditional Speech Culture]. Aktual’nye problemy rusistiki. Iazykovye aspekty regional’nogo sushchestvovaniia cheloveka [Current Problems of Russian Studies. Linguistic Aspects of Regional Human Existence]. Tomsk, Tomsk State University Publ., 2006, pp. 220–229. (In Russ.)

8 Nikitina, S.E. “Lingvistika fol’klornogo sotsiuma” [“Linguistics of Folklore Society”]. Iazyk o iazyke [Language about Language]. Moscow, Iazyki russkoi kul’tury Publ., 2000, pp. 558–596. (In Russ.)

9 Nikitina, S.E. Chelovek i sotsium v narodnykh konfessional’nykh tekstakh (leksikograficheskii aspekt) [Human Being and Society in Folklore Religious Texts (Lexicographic Aspect)]. Moscow, The Institute of Linguistics of the Russian Academy of Sciences Publ., 2009, 354 p. (In Russ.)

10 Tolstaya, S.M. “Motiv rasstavaniia s volei (krásotoi) v svadebnykh prichitaniiakh Russkogo Severa” [“The Motif of the Parting with the Will in Wedding Lamentations of the Russian North”]. Obraz mira v tekste i rituale [Image of World in Text and Ritual]. Moscow, Russkii fond sodeistviia obrazovaniiu i nauke Publ., 2015, pp. 271–277. (In Russ.)

11 Uryson, E. “Svoboda 1 / Volia 4.2.” [“Freedom 1 / Will 4.2.”]. Novyi ob”iasnitel’nyi slovar’ sinonimov russkogo iazyka [New Explanatory Dictionary of Synonyms of the Russian Language]. 2nd ed., rev. and expanded. Moscow, Vienna, Iazyki slavianskoi kul’tury Publ., Venskii slavisticheskii al’manakh Publ., 2004, pp. 1003–1007. (In Russ.)

12 Khrolenko, A.T. Semantika fol’klornogo slova [Semantics of Folklore Word]. Voronezh, Voronezh State University Publ., 1992. 140 p. (In Russ.)