Studia Litterarum

И.А. Ильин был одним из первых русских философов, кто сформулировал новое отношение эмигранта к потерянной Родине и сами задачи эмиграции. Именно публицистические работы 1920-х гг. заставили говорить о нем как об одном из крупнейших русских философов. Перерождение либерально мыслящего гегельянца в идеолога Белого движения, государственника-мо- нархиста и, с оговоркой о безусловной неточности политических опреде- лений в отношении философии, в крупнейшего «правого» религиозного философа эмиграции практически не осмыслено в научной литературе. Некоторые современные историки философии предпочитают не замечать идеологических текстов И.А. Ильина, настаивая на том, что самые важные его сочинения — это «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека» и несколько других собственно философских книг («Религи- озный смысл философии», «Аксиомы религиозного опыта»), в список ко- торых иногда включается «О сопротивлении злу силою» — философская книга конкретной политической направленности [6, с. 375–383; 1]. В этом научном отторжении отчасти повинны те политологи и публицисты, кото- рые пытаются приспособить идейную систему И.А. Ильина для сегодняш- них нужд. Однако для современников И.А. Ильин — прежде всего идеолог, обозначивший первоочередные задачи эмиграции в первые годы русского изгнания. Именно как философа-идеолога, предложившего эмиграции но- вое отношение к Отечеству (знаменательна и сама форма представления философских доктрин, характерная для начала эмиграции, — в речах, про- изнесенных на том или ином торжественном собрании эмигрантов, и в не- больших брошюрах), мы будем рассматривать И.А. Ильина в этой работе. Выстроить цепочку рассуждений-идеологем, чтобы показать системность Русская литература / Е.Р. Пономарев 225 идеологической доктрины философа, и проследить возможности ее разви- тия, а также показать влияние этой доктрины на художественную литерату- ру эмиграции (или ее со-звучие с общеэмигрантской мыслью) — принци- пиально важный момент для изучения миропонимания русской эмиграции. 1. «Родина и мы». В речи на торжественном вечере немецкого Крас- ного Креста и общества по изучению Восточной Европы перед русскими профессорами-изгнанниками (произнесена 14 ноября 1922 г. — И.А. Ильин, высланный из Советской России на знаменитом «философском пароходе» 26 сентября 1922 г., только привыкал к новому для себя статусу эмигран- та: в Берлин он прибыл 1 октября, за полтора месяца до произнесения этой речи) философ разложил понятие «Отечество» на составляющие, исполь- зовав религиозное содержание концепта «Отец» (у всякого человека есть кровный отец, но духовный человек всю жизнь ищет духовного отца-ис- поведника; духовный отец для верующего человека важнее, чем кровный; третьим же значением концепта «Отец» становится Отец Небесный), и противопоставил Отечество «географическое и этнологическое» Отечеству «духовному» [13, с. 233]. Отечество, таким образом, отрывается от геогра- фической почвы и практически теряет географическую составляющую, ибо на месте прежней России возникла псевдо-Россия. Умаление географиче- ской родины сопровождало каждый этап Белого движения: появление рус- ских правительств (и Верховного правителя) вдалеке от российских столиц (едва ли не правительств в изгнании); широкое использование словосочета- ния «Вооруженные силы Юга России» (на уровне коннотаций превращав- шее Юг России в некоторое автономное образование — подлинную Россию, в отличие от изменившей патриотической идее России центральной; тем более, что ВСЮР формировали и временный государственный аппарат на подконтрольных территориях); наименование «Русская армия» (реоргани- зованные П.Н. Врангелем в 1920 г. ВСЮР), применявшееся к вооруженным силам белого Крыма. Таким образом, предложенное И.А. Ильиным новое понимание Родины ложилось на подготовленную почву. Если нахождение подлинной России возможно в Омске или Севастополе (а в Петрограде и Москве абсолютно невозможно), оно так же возможно в Берлине или Пра- ге. Историческая Россия, выбитая из Крыма и высланная из Петрограда, привычно меняла географический ареал: «Вот и мы, неся с собою и в себе свою Отчизну в первозданных глубинах своего духа, перенесли ее и сюда Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 226 <т. е. в Берлин. — Е.П.>, оставив дома духовно больной, ослабевший, вко- нец запутавшийся субъективно субстрат» [13, с. 234]. Менее очевиден отрыв понятия Отечество от этнологической состав- ляющей. Русскость для Белого движения — понятие принципиальное: Белая армия выступает под национальным флагом — противостоящим интерна- циональному красному; независимо от политических предпочтений тех или иных белогвардейцев — выступает за национальную власть. Предательство национальных интересов России — один из первых, если не самый первый, упрек, бросаемый большевикам. Национальность и нация в понятии «рус- ский» нерасторжимо слиты. Многонациональность России воспринимается как структурная характеристика империи, русский этнос на этом фоне счи- тается титульным и государствообразующим элементом (заимствовано из дореволюционной имперской идеологии). Однако И.А. Ильин предлагает отказаться и от этнической составляющей Отечества, во-первых, вероятно, потому, что борьба за этничность русской идеи отторгает от эмигрантского единства (а русская эмиграция в Европе — и без того узкий круг) целый ряд национальных слоев; во-вторых, потому, что духовное Отечество не может определяться этническими категориями. Духовное же Отечество, вобрав в себя признаки индивидуальной ду- ховной работы («Где бы я ни был и что бы я ни делал, мое Отечество всегда во мне как духовная сущность моей души, меня самого» [13, с. 233]), а также духовной деятельности человека («...только у духовного человека может быть Отечество, а любовь к Отечеству создает различие между человеком и зверем» [13, с. 233]) и одновременно признаки Отечества Небесного («Тог- да-то и взмывает в высоту все, что несет в себе духовную любовь к Отече- ству…» [13, с. 234]) обретает у И.А. Ильина черты церковные. Новое пони- мание Отечества определяет ощущение соборного духа нации: «И вот эту целостность духовно-национальной культуры мы называем Отечеством»1 [13, с. 233]. Или, как сформулировано в чуть более поздней речи «Государствен- ный смысл Белой армии» (1923): «...родина — это национальная обращен- ность к Богу, национальное служение Его зову и делу; это и земля, и при- рода, и хозяйство, и люди, но все сие — пред лицом Божиим, Его зовом и 1 Здесь и далее выделено автором. Русская литература / Е.Р. Пономарев 227 делом измеренное, овеянное, осмысленное и освященное; родина — это весь государственно оформленный и спаянный народ со всем его земным достоянием, народ как духовное единство, связанное однородностью, со- вместностью, взаимодействием и общностью пред лицом Божиим и на Его путях» [11, с. 294]. По сути, Родина здесь — это всенародное соборное пред- стояние Богу. Поскольку всенародность и соборность разрушены Граждан- ской войной, а истина Бога отвергнута большевистской властью, на бывшей территории России нет и не может быть родины. Родину следует воссозда- вать в соборном служении (ключевое понятие, которое продуцирует новые смыслы) небольших очагов русской культуры за рубежом. Одним из таких очагов и становится Русский научный институт в Берлине, с которым связан практически весь берлинский период жизни И.А. Ильина. Отказ филосо- фа переехать в Прагу, куда звал его П.Б. Струве, связан в первую очередь со стремлением сформировать еще один русский «очаг» такого рода [7, с. 112–114]. «Служение» разбавляет религиозный пафос традиционными интеллигентскими смыслами (именно общественное служение определяет идею интеллигенции у Н.А. Бердяева, высланного из России на том же «фи- лософском пароходе» и хорошо известного Ильину): соединяет предстоя- ние Богу с общественным служением, заставляющим временами подавлять собственные интересы во имя интересов всеобщих. Одной из центральных работ И.А. Ильина на эту тему стала брошюра «Родина и мы», вышедшая в Белграде в 1926 г. и имевшая в кругах эмигра- ции большой резонанс. Начинается брошюра глубоким вздохом, обнажаю- щим зияющую душевную рану: «Как тяжко утратить родину… И как невы- носима мысль о том, что эта утрата, может быть, состоялась навсегда… Для меня навсегда, ибо я, может быть, умру в изгнании…» [14, с. 255]. Но рана эта оказывается мнимой, легко изживаемой напряжением мысли и, опять же, духовным созерцанием: «Но не бойтесь этого голоса и этого страха! Дайте им состояться, откройте им душу. <…> Смело и спокойно смотрите в эту темноту и пустоту. И скоро в них забрезжит новый свет, свет новой, подлинной любви к родине, к той родине, которую никто и никогда не сможет у вас отнять» [14, с. 255]. Есть чувство Родины, определяющееся «местопребыванием» и «со- вместным бытом», — это «русскость» «привитая», требующая ежедневного подогревания [14, с. 256]. Однако подлинную «русскость» (речь идет не об Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 228 этническом самоопределении, но о самоощущении национальном) не мо- жет отнять изгнание, русские за границей — «живые куски» своей Родины. Оторванность от родной земли не означает оторванности «от духа», «от жизни», «от святынь» [14, с. 257]. «Земля» материальна и преходяща, «дух» вечен. Разделение Отечества на «землю» и «дух» позволяет Родине оконча- тельно обосноваться в зарубежье. Духовная работа оказавшегося за границей русского, с этой точки зрения, сопоставима с духовным деланием подвижника. Обладатель под- линной «русскости» — уже в силу статуса эмигранта (выезд за пределы страны осмысляется как акт несогласия с происходящим в географической России) — призван к духовному подвигу (в религиозном смысле слова): «...состояние изгнанничества становится заданием, действием и подвигом» [14, с. 257]. Задание состоит в том, что эмигрант должен углубиться в себя для очищения собственного духа, обрести в изначальной подлинности и со- хранить дух Отечества, «который строил Россию от Феодосия Печерского и Владимира Мономаха до Оптиной Пустыни и Белой армии» [14, с. 257–258]. Основатель первого русского монастыря в этом пассаже олицетворяет саму идею подвижнической жизни; Владимир Мономах — идею благоверного князя, правителя-святого; Оптина пустынь как бы наследует Киево-Печер- ской лавре — как один из самых знаменитых монастырей Московской Руси, возникший (что немаловажно в общей системе значений) в Смутное время. Наконец, Белая армия, по-видимому, создает семантическую рифму с упо- минанием Владимира Мономаха: это религиозное делание в миру, с оружи- ем в руках, во имя мира и правды. Упоминание Белой армии в этом контексте нарушает традицион- ное представление о святости. Но создает эффектный акцент, необходимый И.А. Ильину для очередного семантического сдвига: борьба Белой армии с большевизмом есть в первую очередь религиозный подвиг. А значит, многие эмигранты уже встали на путь подвижничества, сражаясь с Красной арми- ей, — им предстоит продолжить начатое в России святое дело. Кто не сражал- ся в Белой армии, а просто выехал в эмиграцию, как сам И.А. Ильин, тоже встали на этот путь, ибо подвиг не только в (воинском) делании, но в духов- ном размышлении и молитвенном переживании. Получается, всякий русский эмигрант связан с Белым движением — если не организационно, то духовно. А через Белое движение — со святым Феодосием и Владимиром Мономахом. Русская литература / Е.Р. Пономарев 229 Древнерусская интертекстуальность текста И.А. Ильина ощущает- ся читателями и рецензентами. Так, П.Б. Струве в редакторской колонке газеты «Возрождение» посвящает И.А. Ильину и его брошюре отдельную статью. В ней говорится: «Брошюра “Родина и мы” есть слово о патриоти- ческом призвании Зарубежья, сжатое, точно отлитое из какого-то словес- ного металла. Это “поучение”, обращенное к близким по духу “младшим”, разъясняющее и ободряющее, ведущее и зовущее» [16]. Лексема «поуче- ние» в этой рецензии отсылает к написанному Владимиром Мономахом выдающемуся произведению древнерусской литературы, а также к свя- тоотеческому деланию русской истории: и святой Феодосий Печерский, и святитель Кирилл Туровский, и митрополит Иларион, автор «Слова о законе и благодати», и святой Сергий Радонежский, основатель еще одно- го великого монастыря, автор духовных наставлений, создавали «поуче- ния», Слово которых становилось Делом. В этом ряду видится некоторым его современникам и И.А. Ильин — автор современного поучения. Сам же философ не без успеха пробует роль проповедника, духовного борца с мировым злом2. Слово в понимании И.А. Ильина обязательно обернется делом: те, кто сохранит и преобразит дух России, обретут со временем новую русскую гражданственность, обновленные государственные институты и географи- ческую Родину. Здесь рассуждение выходит за границы философии к зыб- ким пределам религиозного откровения и упования. Более того, сообщив, что ему неизвестно, какой государственный строй установится в России «после перелома», И.А. Ильин утверждает, что Россия будет существовать «только тогда, если в ней воцарится дух чести, служения и верности» [14, с. 260]. Эти три составляющие «духа» — залог обретения будущей России. Но если, продолжает И.А. Ильин, «дух чести, служения и верности» возоб- ладает, будущая Россия непременно станет монархией. Религиозное откро- вение оборачивается политической декларацией. Главная задача эмиграции — соблюсти «дух России», этот же дух блюдут «верные» в разных областях географической Родины. «Соблю- сти себя <…> есть наше основное патриотическое задание; и тот, кто ныне работает в этом направлении, делает свое главное жизненное дело» [14, 2 См. подробнее об осознании И.А. Ильиным своей новой роли: [2]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 230 с. 264]. Завершается брошюра конкретными рекомендациями — десятью тезисами «что же нам делать», среди которых экономическая независи- мость, укрепление духовных сил, поиск соратников, осмысление ката- строфичности революции, воспитание молодого поколения и готовность в нужный момент вернуться на географическую Родину для продолжения борьбы. Таким образом, победа Белой армии лишь откладывается во време- ни; воинский дух и духовная дисциплина тоже переносится в сферу духов- ного делания. Не случайно Белая армия упоминалась в ряду великих рус- ских монастырей. О религиозном значении Белого движения И.А. Ильин упоминает и в брошюре: «Надо постоянно помнить о том, что такое созна- тельно обдуманное, организованное и не стыдящееся выступление зла мир видит впервые и что силою исторических судеб Белая армия стала осново- положником и пионером борьбы с этим невиданным злом» [14, с. 262]. Этот тезис — зло впервые оформилось и узаконило себя в русском большевиз- ме — станет исходной точкой философской книги И.А. Ильина «О сопро- тивлении злу силою» (1925). Белое движение, таким образом, обретает не только национальное, но всемирное значение; не только военное и государ- ственное, но моральное и религиозное измерение: белые противостоят не просто большевизму, а всему мировому злу. Влияние (или со-звучие) философии И.А. Ильина широко просле- живается в первых произведениях эмигрантской литературы. Размеры ста- тьи не позволяют показать это у многих и многих авторов. Приведем лишь несколько примеров из текстов как близких И.А. Ильину, так и весьма да- леких от его философии поэтов и писателей. Отечество, во-первых, помнят — как в стихотворении Н.Н. Берберо- вой «Вечная память» (1927): — Скажи, ты помнишь ли Россию На берегах восьми морей, В кольце тяжелых кораблей? Скажи, ты помнишь ли Россию? — Я помню, помню… Я из тех, В ком память змием шевелится, Русская литература / Е.Р. Пономарев 231 Кому простится смертный грех И лишь забвенье не простится… [8, с. 81] Родина у молодой поэтессы начинается с грандиозных размеров и военной мощи, а продолжается личными воспоминаниями: аллея, погост, родной дом. Имперские мотивы и описание родового гнезда неразделимы. Во-вторых, Отечество уносят с собой. От «Лебединого стана» М.И. Цветаевой (цикл стихотворений должен был печататься в Берлине в 1922 г., но по иронии судьбы увидел свет только в 1957 г.), в финале кото- рого появлялась «молодая Русь / За морем за синим» [17, с. 188] до набо- ковского «Дара», в котором Родина «со мной, во мне, пристала как серебро морского песка к коже подошв, живет в глазах, в крови, придает глубину и даль заднему плану каждой жизненной надежды…» [15, с. 157] проходит около 15 лет. Знаменитая фраза М.И. Цветаевой, открывающая ее ответ на анкету журнала «Своими путями» (1926), передает те же значения: «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию — может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри, — тот потеряет ее лишь вместе с жизнью» [18, с. 618]. Все эти авторы далеки как от философии И.А. Ильина, так и от круга его общения. Но философские идеи, высказанные И.А. Ильиным в статьях и брошюрах 1920-х гг., становятся loci communis эмигрантской литературы. Интересны два следующих абзаца анкеты М.И. Цветаевой, транспо- нирующих рассуждения И.А. Ильина о «привитом» патриотизме, которо- му нужен ежедневный подогрев, и патриотизме подлинном, в подогреве не нуждающемся, на реалии литературного быта: Писателям типа А.Н. Толстого, то есть чистым бытовикам, необходи- мо — ежели писание им дороже всего — какими угодно средствами в России быть, чтобы воочию и воушию наблюдать частности спешащего бытового часа. Лирикам же, эпикам и сказочникам, самой природой творчества сво- его дальнозорким, лучше видеть Россию издалека — всю — от Князя Игоря до Ленина — чем кипящей в сомнительном и слепящем котле настоящего [18, с. 618]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 232 В-третьих, Отечество оказывается там, где о нем постоянно размыш- ляют и его глубоко чувствуют. Плач о России, дума о России становятся глав- ными темами эмигрантской литературы. От «Косцов» (1922) и «Несрочной весны» (1923) И.А. Бунина до его же «Жизни Арсеньева» (1930), а также «Богомолья» (1931) и «Лета Господня» (1931–1948) И.С. Шмелева (оба писателя могут считаться испытавшими влияние И.А. Ильина: Шмелев — безусловно, Бунин — некоторым образом, ибо Бунин был очень само- стоятелен — и в художественном творчестве и в идейной сфере. Шмелева И.А. Ильин считал лучшим писателем эмиграции — не признавая таковым Бунина) литература русской эмиграции построена на воспоминаниях о прежней русской жизни и стремится к преображению и воскрешению в сло- ве подлинной Родины. Когда русские святыни поруганы, они сохраняются в душах эмигрантов и в созданных ими литературных текстах: «В прошлом году, читая лекцию в Сорбонне, — говорит И.А. Бунин в речи и статье “Мис- сия русской эмиграции” (1924), — я приводил слова великого русского исто- рика, Ключевского: “Конец русскому государству будет тогда, когда разру- шатся наши нравственные основы, когда погаснут лампады над гробницей Сергия Преподобного, когда закроются врата его Лавры”. Великие слова, ныне ставшие ужасными! Основы разрушены, врата закрыты и лампады по- гашены» [9, с. 151–152]. 2. Родина и Белая идея. Специальным предметом рассмотрения подвиг Белой армии стал в двух других работах И.А. Ильина этого пери- ода — речи «Государственный смысл Белой армии» (произнесена в Бер- лине 19 ноября 1923 г.; затем опубликована в пражском журнале «Русская мысль») и статье «Белая идея» (опубликована в качестве предисловия к выпуску 1 книги «Белое дело (Летопись белой борьбы)» — Берлин, 1926). В них утверждается победа Белой армии, несмотря на видимость стратеги- ческого поражения и политической неудачи. В философской системе Ильина земное и небесное, реальное и ча- емое, духовное и мирское составляют диалектические пары. Воинская по- беда противопоставлена духовной победе над искушением, и само понятие «победа» обретает религиозный оттенок. Русская революция названа величайшим «духовным искушением», вызвавшим «религиозное межевание» [11, с. 282]; «религиозной дифференци- ацией человечества» [11, с. 284]. Революция только началась с России, но Русская литература / Е.Р. Пономарев 233 вскоре затронет весь земной шар. Перед человеком эпохи революции воз- никает только два пути: к Богу или против Бога. Всеобъемлющий выбор, в котором решаются дальнейшие судьбы человека и мира, есть коренной и изначальный момент идеологии. И.А. Ильин моделирует ситуацию иде- ологического выбора, упрощенную тем, что выбор уже сделан несколько лет назад. Если ты с Богом, обо всем материальном (включая географиче- ское Отечество) следует забыть. Все материальное достается тем, кто «про- тив Бога». Сохраняющий земные блага теряет душу — и наоборот: тот, кто «с Богом», обретает высшие ценности взамен утраченных; теряет «все свое», но обретает «Божие» [11, с. 286]. Почти в унисон этому тезису звучит стихотворение М.И. Цветаевой из «Лебединого стана» (примеры легко умножить — эта идея очень распро- странена в ранней эмигрантской традиции): Кто уцелел — умрет, кто мертв — воспрянет. И вот потомки, вспомнив старину: — Где были вы? — Вопрос как громом грянет, Ответ как громом грянет: — На Дону! — Что делали? — Да принимали муки, Потом устали и легли на сон. [17, c. 164] Воины Белой армии не умерли, потому что сохранили душу, — они «легли на сон». Вопрос же, который «как громом грянет», — это вопрос Го- спода на Страшном суде, где каждый поступок получит истинную оценку. Страшный суд переносится на землю; в момент религиозного межевания каждый поступок получает абсолютное значение. Но вернемся к рассуждению И.А. Ильина. Победа в этой системе смыслов тоже теряет материальность. Власть и территории, которые дает военная победа, осмыслены как ложные ценности, ловушка материально- го мира: «И победит в этом религиозном испытании, принимающем форму мирового катаклизма, не тот, кто на срок захватит где-нибудь власть, и не тот, кто займет какую-нибудь территорию, — ибо власть-то и может обна- ружить, и скомпрометировать, и погубить захватчика; и занятие террито- Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 234 рии может как раз оказаться роковым для занявшего, — а тот, кто устоит, и вот, уже устоял в этой буре; кто выдержал испытание и пребыл верным…» [11, с. 285]. «Территория» окончательно перестает быть составной частью «Отечества», точно так же воспринимается и государственная власть (ибо в настоящий момент она захвачена Злом). Это ложные, кажущиеся, случай- ные формы Отечества. Как в работе «Родина и мы», есть намек на то, что духовная победа предшествует материальной: не все доживут до материализации победы, но это обязательно когда-нибудь свершится. Победили не только выжив- шие, но и те, кто отдал свою жизнь за Родину и Божий путь. Победа, та- ким образом, есть одновременно и предмет веры (упования) и результат духовного делания. Победа Белой армии — в первую очередь сохранение государственной идеи (подлинной ценности — в отличие от материальной «власти»), государственная идея — это в первую очередь дисциплина и по- слушание (подлинная ценность, противостоящая власти-принуждению), а также понимание, что Родина — превыше всего. Так «государственный смысл» Белой армии превращается в «рели- гиозно-государственный смысл» [11, с. 290]. Идея духовного послушания вплотную подводит к идее послушания монастырского — и в этой работе список государствообразующих исторических монастырей (в брошюре «Родина и мы» — более краткий список) имеет прямую функцию пропо- веди: «Вспомним: никем не заставляемые, без приказа и понуждения, по вдохновению боголюбивого ума и сердца — какие вклады внесли в пути и в судьбу русской государственности Киевская Лавра, Троице-Сергиева Лав- ра, Соловецкий монастырь, Оптина Пустынь и другие бесчисленные обите- ли!» [11, с. 297]. В этом случае добровольчество Белой армии — не только религи- озный выбор, но и внутренняя, почти монастырская дисциплина. Гал- липолийское сидение, упомянутое на следующей странице, как и пред- шествовавший ему Ледяной поход, должны стать военным прообразом монастырского послушания. Следует исторический экскурс, из которого выясняется, что «рыцарственно мотивированная традиция — выступать в жизни патриотическим добровольцем общественного дела и публичного тяг- ла…» [11, с. 297] — существовала на Руси с глубокой древности. Рыцарствен- ность в дореволюционном понимании присуща лишь дворянской культуре. Русская литература / Е.Р. Пономарев 235 И.А. Ильин расширяет понятие рыцарства на все сословия — его демон- стрирует каждый, кто выбирает добровольное общественное служение и на этом поприще имеет заслуги перед Родиной (тут же появляется и хре- стоматийный пример: царь Михаил Федорович пожаловал Кузьме Минину думное дворянство). В финале статьи «рыцарственность» и «гражданствен- ность» становятся почти синонимами. Интересна последовательная подмена и смешение понятий, харак- терная уже не столько для философского рассуждения, сколько для идео- логического дискурса. Монастырское послушание, рыцарское служение Го- споду (интерпретируемое и как княжеская святость, и как борьба Земского ополчения К. Минина с врагами — при этом сознательно умалчивается о гражданственном служении земства предреволюционного, и как обще- ственная роль патриотической интеллигенции, и как дело чести каждого), самоотверженность воинских подвигов в Гражданскую войну — все это на- слаивается друг на друга и поддерживает две глобальные идеи продолжаю- щейся борьбы: Бог и Родина. То и другое — понятия абсолютные, непрехо- дящие; ради них можно и должно жертвовать всем, включая жизнь. Более поздняя статья «Белая идея» во многих случаях переходит от тезисов к метафорам. В первом абзаце утверждается, что белое дело «древ- не, как Русь» [10, с. 301], поскольку это часть дела строительства русско- го государства. В рядах белых — люди разных сословий и классов, разных партий, разных убеждений — все они объединены преданностью родине. Здесь, как видим, знак равенства поставлен между понятиями «Родина» и «национальное государство». Собственно, восприятие Отечества и государ- ства как двух сторон одной медали (формы и содержания одной и той же субстанции) характерно для всей философии И.А. Ильина. Вновь возникает тема рыцарства (здесь она развернута при помощи целой серии сочиненных девизов, формой напоминающих рыцарские3) и внутренней дисциплины (один из девизов гласит: «Силен свободным пови- новением» [10, с. 308]). Метафорическое нагнетание позволяет представить белое движение (в будущем) как рыцарский орден: «Придет время, когда Белое движение примет форму патриотического ордена и породит нацио- 3 Эти многочисленные девизы в понимании И.А. Ильина имеют самостоятельное значе- ние: он опубликовал их отдельно в собственном журнале «Русский Колокол» (1927. № 1). Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 236 нальную политическую партию» [10, с. 304]4. Вероятно, это утверждение проецируется на недавно сформированный Русский Обще-Воинский Союз; «невооруженную армию», армию в миру, сохраняющую армейскую субор- динацию и дисциплину. Рыцарству, как и ранее, придается древний колорит — но и древне- русская тематика в статье метафоризирована: «Наше достоинство в том, что мы блюдем в себе нашу святыню. Она — наш духовный Кремль…» [10, с. 307]. Сохранение национального духа, о котором говорится в работе «Ро- дина и мы», получает многозначный художественный образ — охраняющая народ крепость, сердце русского города и России в целом, кремли древне- русских городов и Московский кремль, хранящие не только исторические, но и религиозные святыни. Этот образ (с коннотациями «нерушимость» и «оборона») переходит в сферу нематериальную — духовного созерцания. В этом внутренне-созерцаемом Кремле живут в единстве вера и Родина. Ме- тафора духовного Кремля5 актуальна и для финальной аллегории этой ста- тьи: девиз «Любовью и кровью спаянные» применяется сначала к бывшим белогвардейцам, а затем ко всем русским людям, становится прообразом русского национального всеединства. Восприятие Белой армии в литературе эмиграции 1920-х гг. созвучно многим тезисам И.А. Ильина. Сочетание рыцарства и религиозной жерт- венности в описании Белого движения характерно и для мемуарно-худо- жественной книги Р.Б. Гуля «Ледяной поход» (1921) и для стихотворного цикла М.И. Цветаевой «Лебединый стан». В первом эмигрантском произ- ведении И.С. Шмелева «Солнце мертвых» (1923) ярко выступают мотивы всеобщего наступления зла и искушения, которое выдерживают лишь не- многие праведники. Если взять литературу второго ряда, ильинские темы и мотивы будут еще заметнее. Активный участник Белого движения генерал П.Н. Краснов в романе «За чертополохом» (1922) рисует мистическое обре- 4 Интересно, был ли известен И.А. Ильину в тот момент набросок Сталина «О политиче- ской стратегии и тактике русских коммунистов» (1921), в котором ВКП(б) названа «орденом меченосцев». Скорее всего, не был (набросок впервые опубликован в 5 томе «Сочинений» Сталина в 1952 г.). Тем поразительнее совпадение мыслей идейных вождей белых и красных в момент окончания Гражданской войны. 5 Метафора духовного Кремля — одна из любимых метафор философа. Интересно, что она неоднократно использована и в философской книге И.А. Ильина «О сопротивлении злу силою». Русская литература / Е.Р. Пономарев 237 тение новой русской государственности: законный государь идет во главе нового ополчения через всю империю к русской столице. В другом рома- не П.Н. Краснова «Понять-простить» (1923) речь идет о духовном подви- ге всего народа — тайном духовном делании (направленном на обретение Христа и государя). И вновь можно говорить о том, что И.А. Ильин арти- кулирует некие loci communis эмигрантской мысли. Из всех перечисленных авторов непосредственно близок кругу И.А. Ильина лишь И.С. Шмелев. Все остальные вряд ли испытали какое-то влияние со стороны философа. Ско- рее, речь идет о со-звучии общих идей эмиграции на раннем этапе. 3. Три речи о России. Завершением размышлений И.А. Ильина 1920-х гг. на тему Отечества стали три речи о России (произнесены в Бер- лине на Днях русской культуры в 1926 и 1927 гг.; опубликованы отдельной брошюрой в Софии в 1934 г.). Во вступлении повторены основные тезисы более ранних статей: «время видимого крушения России» стало на самом деле временем «ее мученического очищения, ее исторического оправдания и духовного возрождения в перерожденном виде»; «русский народ, всеми народами преданный и покинутый, сам с собой наедине перед лицом Божи- им добывает себе свободу голодом и кровью» [12, с. 7]. Однако есть и суще- ственные отличия от первых эмигрантских речей И.А. Ильина. Например, Россия теперь находится не только «здесь», но и «там», причем «там» — в развитие идеи русского национального всеединства — выходит на первое место: Россия не только «там», где-то в бескрайних просторах и непрогляд- ных лесах; и не только «там», в душах ныне порабощенного, но в грядущем свободного русского народа; но еще и «здесь», в нас самих, с нами всегда в живом и таинственном единении. Россия всюду, где хоть одна человеческая душа любовью и верою исповедует свою русскость [12, с. 8]. Итак, географическая характеристика, казалось бы, возвращается Родине, но она предельно обобщена и метафорична. Основное местопребы- вание подлинной России — это по-прежнему души русских людей, но по обе стороны границы. Именно Родина создает единение тех душ, что остались под большевиками и тех, что живут в эмиграции. Завершается пассаж пе- реработкой евангельского текста («где двое или трое собраны во имя Мое, Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 238 там Я посреди них»; Мф. 18: 20) — в применении к осмыслению Отечества. В «Трех речах о России» библейских и евангельских аллюзий становится значительно больше, чем в ранних речах И.А. Ильина: так, самоотвержен- ные страдания русского народа названы попыткой Самсона повалить на себя капище Дагона. Первая речь «О России» отталкивается (традиционно для дорево- люционных русских историков) от российских ландшафтов и националь- ного характера, в котором автор традиционно усматривает антитезу — он «колеблется между слабохарактерностью и высшим героизмом» [12, с. 10]. Далее говорится об открытой миру, созерцающей православной душе, а также сложной жизни чувства в русском человеке. Выделены новые состав- ляющие Отечества — это древняя национальная культура и дивный язык, блюсти который следует так же, как и русскую культуру. То и другое — часть сохранения национального духа, сохранения Отечества. Язык и (языковая) культура впервые стали частью определения Родины. Во втором выступлении «О путях России» речь идет о русской исто- рии, которая свидетельствует об опыте сохранения национального духа: «Мы научились хоронить нашу национальную святыню в недосягаемости. Мы постигли тайну уходящего Китежа…»; «Вот откуда наше русское уме- ние — таить в глубине <…> силы поддонного Кремля <…>. Вот откуда наше русское искусство — побеждать отступая…». И, наконец, вывод: «Вот отку- да наша русская способность — незримо возрождаться в зримом умирании, да славится в нас Воскресение Христово!» [12, с. 23]. К метафоре духовного Кремля добавилась аллегория града Китежа, для иллюстрации победы в поражении (победы духа) вспоминаются эпизоды Отечественной войны с Наполеоном, включая пожар Москвы. Все это подводит нас к принципи- ально новой метафоре: в языческом преломлении Россия — птица Феникс, возрождающаяся самосожжением, в христианском — Россия повторяет путь Христа: победа над смертью, самопожертвование и следующее за ним воскресение. Третья речь «Родина и гений» повествует о тайне Родины, не завися- щей от человеческого произвола. От Родины нельзя уйти, ее нельзя поме- нять, ее нельзя не иметь. Однако среди людей есть нашедшие свою Родину и пока не нашедшие ее. Поиск Родины эмигрантом становится явлением и осуществлением Родины (отдельный пассаж посвящен поиску Родины в Русская литература / Е.Р. Пономарев 239 среде эмигрантской молодежи, плохо помнящей живую русскую жизнь). Отсюда переход к национальным гениям, которые уподоблены политиче- ским вождям6 (о «вождях» Белого движения, о верности и добровольном послушании им много сказано в работах о Белом деле7), ибо «творцы духа суть живые очаги Родины» [12, с. 30], они выговаривают «от всего своего народа символ национального Боговосприятия» [12, с. 31]. Очевидна аллю- зия на Символ веры, исповедуемый каждым христианином. Национальный гений, таким образом, создает национальный Символ веры в соединении с национальным мировосприятием. Таким национальным гением России стал А.С. Пушкин — его день рождения эмиграция и отмечает как День рус- ской культуры. Если вторая статья практически связала подвиг белого эмигранта с подвигом Христовым, доведя до логического завершения рассуждения И.А. Ильина о духовной победе Белой армии в самой смерти и рассеянии, то первая и третья статьи привнесли в определение Родины язык, литерату- ру и национальную мысль — нематериальные ценности, способные хранить национальный дух8. К концу 1920-х гг. философско-идеологическая доктрина И.А. Ильи- на переходит на новый уровень: от осязаемых образов Родины и конкрет- ных тезисов «что делать» она движется к метафоризации и мифологиза- ции мира, Родины, белого эмигрантского дела. Если к середине 1920-х гг. военно-полевое «делание» Белой армии сменилось деланием религиоз- но-духовным, то к концу 1920-х гг. — в свете новой политической ситуа- ции — религиозно-духовное делание все больше осмыслялось как делание историко-культурное. Сохранение русского духа из сферы созерцания и мо- литвы переходило в сферу литературы и искусства. 4. Итоги. В целом, идеологическая система И.А. Ильина, сформу- лированная в речах, брошюрах и статьях первых лет эмиграции, оказалась емкой, простой и убедительной. Она переводила на мирные рельсы боевой 6 Интересно, что таким же путем чуть позднее (с середины 1930-х гг.) шли советские идеологи от литературы — прежде всего Г.А. Гуковский (см. об этом: [4; 5]). 7 Таким вождем сам И.А. Ильин почитал П.Н. Врангеля, с которым вступил в переписку. Смерть барона Врангеля в 1928 г. была воспринята им как личная и национальная трагедия. 8 Еще одной глыбой национального духа становятся у И.А. Ильина русские сказки. Им он посвятил «Слово, произнесенное на вечере русской сказки в Берлине 3 мая 1934 года», опубликованное в виде статьи «Духовный смысл сказки» (подробнее см.: [3]). Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 240 дух солдат и офицеров Белой армии. Она оказалась созвучной переосмыс- ляемой в эмиграции монархической идее. Существенное влияние этой док- трины можно наблюдать как в проявлениях повседневной жизни эмигра- ции (зафиксированной прежде всего в письмах и дневниках — например, неопубликованных дневниках В.Н. Буниной9), так и в художественных тек- стах зарождающейся эмигрантской литературы. Превращение профессора правоведения в крупнейшего идеолога Зарубежной России следует воспри- нимать как явление эпохальное. Философия Отечества в его публицисти- ческих текстах звучит, с одной стороны, глубоко лично и ностальгически, с другой — отвлеченно-восторженно и концептуально-утопически. Опыт эмигрантской жизни заставляет русскую философию по-новому посмо- треть на проблему Родины, одним из первых этот шаг делает И.А. Ильин.