Download:

PDF

For citation:

Tufanova, O.A. “The Tale of Khan Tokhtamysh’ Invasion of Moscow: Paradoxes of Regret.” Studia Litterarum, vol. 6, no. 3, 2021, pp. 134–147. (In Russ.)
https://doi.org/10.22455/2500-4247-2021-6-3-134-147

Author: Olga A. Tufanova
Information about the author:

Olga A. Tufanova, DSc in Philology, Leading Research Fellow, A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Povarskaya 25 a, 121069 Moscow, Russia.

ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-2254-7969

E-mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it. 

Received: March 15, 2021
Published: September 25, 2021
Issue: 2021 Vol. 6, №3
Department: Russian Literature
Pages: 134-147
DOI:

https://doi.org/10.22455/2500-4247-2021-6-3-134-147

UDK: 821.161.1.0
BBK: 83.3(2Рос=Рус)4
Keywords: brief chronicle, Tokhtamysh’s invasion, recurrence, motif of regret.

Abstract

This article explores specific representation of regret in The Tale of Khan Tokhtamysh’ Invasion of Moscow. While there are two existing versions of this text, a brief version (Simeonovskaya Chronicle, Rogozhskii Chronicler) and an extended version (Novgorodskaya Chronicle 4, Sofiiskaya and Novgorodskaya Karamzinskaya Chronicles), the article focuses on the hitherto understudied brief version. In Simeonovskaya version, different recurrent patterns that underline the main idea of the chronicle and define its pathos, compensate for the minimum of expressive tropes employed in the narrative of the 1382 invasion. The analysis reveals two major motifs — of plundering and burning — that support the author’s main thought: Tokhtamysh’s invasion was a plunder and a terrible destruction that caused massive damage to Moscow and the neighboring towns. Whereas the author of the extended version focuses more on the heroism of the city defenders and laments the cruel death of civil citizens and clergy, the author of the brief chronicle is more concerned with the description of the devastating event itself. The author of the brief version regrets the material damage caused by Tokhtamysh more than he would grieve for the victims. It is possible to explain this peculiarity by turning to earlier chronicles. By the time the brief chronicle of Tokhtamysh invasion was written, Simeonovskaya Chronicle had developed a structural and stylistic pattern describing invasions of the Horde that accentuated motifs of plundering and burning. The recurrence of similar events in a long time-period together with laconic style typical for chronicles resulted in the mentioned specificity: the brief version of the chronicle, following the pattern, puts to the fore regret about the material damage instead of mourning.

Full text (HTML)

 

 

23 августа 1382 г., всего два года спустя после Куликовской битвы, передо- вые полки хана Тохтамыша подошли к Москве. В отсутствие князя Дми- трия Ивановича оборону города возглавил князь Остей, который вместе с москвичами и жителями окрестных мест успешно отражал трехдневный штурм ордынцев. Не сумев сломить оборону защитников, татары льсти- выми обещаниями убедили москвичей открыть ворота и 26 августа 1382 г. ворвались в город. 24 тысячи человек погибло, Москва была разгромлена и сожжена [7]. Этим событиям лета 1382 (6890) г. и посвящена «Повесть о наше- ствии Тохтамыша на Москву». Она дошла до нас в составе летописных сво- дов в двух основных редакциях. Краткий рассказ содержится в Рогожском летописце и Симеоновской летописи, пространные варианты — в Новго- родской IV, Софийской и Новгородской Карамзинской летописях. Первые исследователи этой повести С.К. Шамбинаго, М.Н. Тихоми- ров, Б.Д. Греков и А.Ю. Якубовский, Л.В. Черепнин, В.А. Плугин, согласно констатировав наличие разных версий этого произведения, высказывали противоречивые мнения о том, какой вариант является первоначальной редакцией [24; 22, с. 157–161; 15, с. 324; 23, с. 633, 637; 19, с. 85]. На основе краткого текстологического анализа Д.С. Лихачев, а вслед за ним Я.С. Лурье полагали, что древнейший вариант читается в Рогожском летописце и Си- меоновской летописи [17; 5, c. 266–269; 18]. М.А. Салмина, проведя подроб- ный «текстологический анализ различных версий Повести о Тохтамыше» «в тесной связи с историей заключающих ее в себе летописных сводов» [11, с. 136], пришла к выводу, что «краткий рассказ свода 1408 г. не является со- кращением пространной Повести о нашествии Тохтамыша. Он первичен по Русская литература / О.А. Туфанова 137 отношению к ней и послужил основой для ее написания» [11, с. 148]. Иную точку зрения высказал Л.А. Дмитриев. Поскольку подробности нашествия, содержащиеся в пространной редакции, стилистически представляющей собой «единый цельный текст» [16, с. 200], «носят характер не поздних домыслов, а свидетельств современников и даже очевидца событий» [16, с. 199], исследователь предположил, что пространная повесть «была созда- на независимо от летописей и уже позже вошла в летописные своды: в со- кращенном виде в свод 1408 г. и в полном — в свод 1448 г.» [16, с. 200]. Несмотря на разные, порой диаметрально противоположные пред- положения о взаимоотношениях краткой и пространной редакций па- мятника, ученые едины в оценке патриотического поведения москвичей и жителей окрестных мест, самоотверженно защищавших город. По мне- нию Л.А. Дмитриева, пространная повесть — это «один из интереснейших памятников древнерусской литературы, в котором, как ни в каком другом произведении этого времени, нашла подробное отражение роль народа в происходящих событиях» [16, с. 202]. Автор краткой повести, правда не столь явно, как создатель пространной версии, подчеркивает, что «без- божным» полкам татарским противостояли обычные мирные жители. Он пишет, что князь Остей затворился в Москве со множеством народа: «…а въ городѣ Москвѣ тогда затворился князь Остѣи, внукъ Олгердовъ, съ множествомъ народа, съ тѣми елико осталося гражанъ, и елико бѣжiанъ съ волостеи збѣжалося, и елико отъ инѣхъ збѣжалося, а въ то время при- ключишася и елико игумени, и прозвитери, и чернци, и нищiи и убозiи, и всякъ възрастъ мужеи и жены, и дѣти, и младенци» [20, с. 132]. В этом перечне не упомянуты ни воеводы, ни ратные. Рассказывая о гибели за- щитников города, автор использует «сложные конструкции повторов» [13, с. 65], завершая их «формульной конструкцией судьбы побежденных в воинских повестях» [13, с. 65]. Город защищали духовные лица и «простъ- цы», с которыми три дня не могли справиться опытные воины. Данный факт не мог не впечатлить современников событий тех дней, и это нашло отражение в единственном фрагменте в краткой повести, эмоциональ- но описывающем душевное состояние москвичей после захвата города: «И бяше въ градѣ видѣти плачъ и рыданiе и вопль многъ, слезы, крикъ, стонанiе, оханiе, сѣтованiе, печаль горкая, скорбь, бѣда, нужа, горесть смертная, страхъ, трепетъ, ужасъ, дряхлованiе, ищезновенiе, роптанiе, Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 138 безчестiе, поруганiе, поносъ, смѣханiе врагомъ и укоръ, студъ, срамота, поношенiе, уничиженiе» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 145]1. Анализируя стилистику «Повести о нашествии Тохтамыша», Н.В. Трофимова справедливо отмечала, что летописцы и краткой, и про- странной повести «воспользовались приемами эмоционально-риториче- ского стиля», напоминающего «стиль плетения словес» (курсив в тексте) [13, с. 63], и прежде всего разными видами повторов. Повторы определяют и основной пафос, и главную мысль во всех версиях повести. И потому трудно оставить без внимания замечание М.А. Салминой о том, что «автор повести не столько описывает действия горожан, сколько рассказывает об ущербе, нанесенном завоевателями го- роду» [11, с. 149]. Ранее в этом же ключе высказывался М.Н. Тихомиров [22, с. 160–161]. Однако эти реплики остались незамеченными в большинстве исследований, в которых в первую очередь говорилось о героизме защит- ников города на материале пространной повести. Более того, изучению в основном подвергалась пространная повесть как наиболее интересная в художественно-историческом аспекте. Главное внимание было сосредото- чено: 1) на оценке личности и деяний великого князя Дмитрия Ивановича [10; 7; 4; 2; 8], 2) на оценке поведения защитников города [16; 22, с. 157–161], 3) роли библейских цитат в повести [14; 3], 4) специфике плачей [12], 5) своеобразии стилистики повести [13], 6) небесном знамении, предше- ствовавшем нашествию [1]. В результате, несмотря на довольно хорошую изученность памятни- ка, один из главных вопросов о том, какие мотивы и авторские идеи акту- ализируют повторы именно в краткой повести, оказался вне поля зрения исследователей. А между тем именно в этом и кроется загадка самой ранней из дошедших до нас версий «Повести о нашествии Тохтамыша». Как это ни странно, если вспомнить о 24 тысячах погибших, в краткой версии главным является не мотив героизма защитников (об этом вообще речь не идет), не жалости к принявшим жестокую смерть от рук врага ду- ховным лицам и простым мирянам, а мотив разграбления и/или сожжения. 1 В Рогожском летописце и Симеоновской летописи тексты краткой «Повести о наше- ствии Тохтамыша» полностью совпадают. См. подробнее: [25, с. 312]. Идентичен этот текст и рассказу «об этом событии в своде 1408 г. (Троицкая летопись)…» [11, с. 136–137]. Подробнее о тождестве статей за 1177–1390 гг. в Симеоновской и Троицкой летописях см.: [26, с. 553]. Русская литература / О.А. Туфанова 139 Уже в самом начале краткой повести, описывая события, предше- ствовавшие приходу полчищ Тохтамыша на русские земли, автор пишет, что хан «повелѣ христiанскiа гости Русскыя грабити, а съсуды ихъ и съ товаромъ отнимати и провадити къ себѣ на перевозъ» [20, с. 132; анало- гично — 21, стб. 143]. Ворвавшись в Москву, ордынцы «церкви сборныя разграбиша, и иконы чюдныя и честныя одраша украшеныя златомъ и сре- бромъ, и жемчюгомъ, и бисеромъ, и каменiемъ драгымъ, и пелены золо- томъ шитыя и саженыя одраша, кузнь с ыконъ одраша, а иконы попраша, и съсуды церковныя священныя поимаша, и ризы поповскыя пограбиша» [20, с. 132; аналогично — 21, стб. 144]. Книги, и хранившиеся в Москве, и принесенные на сохранение из окрестных мест, «все безъ вести сътвориша» [20, с. 132; аналогично — 21, стб. 144–145]. Наконец, завершая рассказ о па- дении Москвы, автор снова упоминает о том, что «татарове» «товаръ же и имѣнiа вся пограбиша» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 145] и вернувшийся в Москву князь Дмитрий Иванович увидел, что все «церкви разорены» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 146]. Эта же участь постигла и другие волости, которые татарская рать «повоеваша, и городы поимаша… а монастыри по- грабиша» [20, с. 133; аналогично — 21, стб. 145]. Таким образом, глагольные повторы с лексемой разорения и грабежа формируют один из ведущих мо- тивов краткой повести, пронизывающий повествование от начала до конца. И поскольку «повторяющиеся текстообразующие средства в каждом отрез- ке текста актуализируют ту или иную характеристику данного отрывка» [6, с. 51], выявленные повторы, несмотря на расположение в разных сегментах повести, можно рассматривать как прием, который позволяет определить один из ведущих мотивов в повествовании и одну из главных авторских мыслей: нашествие Тохтамыша воспринимается и изображается в краткой повести как грабеж и страшное разорение, нанесшее колоссальный ущерб и Москве, и близлежащим городам и селам. С мотивом разграбления тесно связан мотив сожжения, который также обнаруживается в тексте благодаря глагольным повторам с соответ- ствующей лексемой. Как правило, в тексте повести упоминания о сожжении всегда стоят после рассказа о разграблении. Так, пришедший на русские зем- ли Тохтамыш, перейдя Оку, первым делом сжег Серпухов: «…и преже всѣхъ взя Серпоховъ и огнемъ градъ пожже…» [20, с. 132]. По дороге к Москве он «волости и села жгучи и воюючи» [20, с. 132]. Разграбив Москву, «по семъ Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 140 огнемъ пожгоша» ее [20, с. 133]. На возвратном пути в Орду «села пожго- ша», Рязанскую землю «огнемъ пожже» [20, с. 133]. Второй ряд глагольных повторов акцентирует тот же самый аспект: ордынцы, возглавляемые Тох- тамышем, не только убивали, уводили людей в плен, но и повсюду, где бы ни проходили, уничтожали объекты материальной культуры. Упоминания о «посечении» людей встречаются в тех же контекстах, что и глагольные повторы с лексемами «разорение» и «сожжение», более того, они никогда не ставятся на первое место. Краткая повесть, за исключением одного фрагмента, лишена эмо- циональных авторских восклицаний, эпитетов. Минимализм в использо- вании изобразительно-выразительных средств компенсируется в тексте за счет разных видов повторов. И тем значительнее становится единственный фрагмент, в котором говорится о чувствах князя Дмитрия Ивановича, вер- нувшегося в разоренную и сожженную Москву: «…и ведѣша градъ взятъ и огнемъ пожженъ, и церкви разорены, а людеи мертвыхъ множество безчис- леное лежащихъ, и о семъ зѣло съжалишася, яко расплакатися има…» [20, с. 133]. Завершает этот пассаж примечательный факт: «…и повелѣша тѣлеса ихъ мертвыхъ трупiа хоронити, и даваста отъ 40 мертвецъ по полтинѣ, а отъ 80 по рублю, и съчтоша того всего дано бысть полтораста рублевъ» [20, с. 133]. О чем сожалеет князь? О разграблении и сожжении города, о гибе- ли людей. Что фиксирует автор краткой повести, что для него важно? Не только и не столько гибель людей, сколько гибель материальных объектов. Да, он эмоционально описывает чувства москвичей, но всего в одном фраг- менте повести, в отличие от аналогичных рассказов о других нашествиях ордынцев. Да, автор говорит о чувствах князя, но тоже один раз, и тут же переходит к рассказу о выплатах за погребение умерших, т. е. снова пишет о материальном. При этом в тексте краткой повести почти отсутствует рас- сказ о действиях защитников города, однако постоянно фиксируются раз- рушительные деяния ордынцев. Перед нами какой-то удивительный для древнерусской литературы случай проявления жалости: сожаление о мате- риальном ущербе проявляется чаще, нежели жалость к погибшим. Невозможно объяснить эту особенность строгостью изложения, ко- торой отличается, как справедливо было замечено М.А. Салминой, крат- кая повесть свода 1408 г. от пространной, это все-таки «не хроникальная запись о событии 1382 г.», а «в какой-то мере литературно обработанное Русская литература / О.А. Туфанова 141 произведение в “духе” киприановской традиции, с “плетением словес”» [11, с. 145]. Хорошо известно, что древнерусские книжники, включая тот или иной текст в состав памятников ансамблевого характера, адаптировали его под общую стилистику в соответствии с конкретными целями и задачами и в то же время, соблюдая «литературный этикет», руководствовались лич- ными художественными вкусами. Вероятно, и краткая повесть о нашествии Тохтамыша в составе Симеоновской летописи отчасти создавалась по аналогии с другими рас- сказами2. Этот текст не единственный случай в Симеоновской летописи, когда автор сосредоточивает внимание на описании ущерба от пожаров и нашествий. Так, он пишет, что 27 апреля 1185 (6693) г. во Владимире был пожар: «…погорѣ бо мало не весь городъ, и церкви числомъ 32, и събор- ная церковь святая Богородица Златоверхая, юже бѣ създалъ благовѣр- ныи князь Андрѣи, и та загорѣся сверху, и что бяше въ неи днѣи узорочiи паникадила сребрена, и съсуды златыхъ и сребреныхъ, и портъ золотомъ кованыхъ и каменiемъ драгымъ и жумчугомъ великимъ, имъ же нѣсть числа, <…> вымыкаша изъ церкве на дворъ всякая узорочья и покладоша среди двора церковнаго, ис терема куны и книги, и укси паволоки церков- ныя, иже вѣшаху на праздникъ, и до съсудъ, имъ же нѣсть числа, все то огнь взя безъ учета…» [20, с. 27–28]. Описывая ущерб от пожара, летопи- сец прибегает к похожему художественному приему, подробно, в деталях, перечисляя предметы сгоревшего церковного имущества и одновременно указывая на их материальную ценность. В аналогичной манере летописец рассказывает о пожаре в Ростове 15 мая 1212 (6720) г., так же фиксирует количество сгоревших церквей, особо выделяет один храм, упоминает, что именно погибло в огне: «…загорѣя градъ Ростовъ и погорѣ мало не весь, и церквеи изгорѣ 15 <…> есть церкви во имя святого Iоанна Предтечи на дворѣ въ епископьи у светои Богородици, и згорѣ церковь та вся отъ верха и до земли, и иконы, что не успѣли вымыкати, и гробив въ земли дну…» [20, с. 46–47]. Вещный мир постоянно находится в центре внимания летописца. Его описание появляется на страницах Симеоновской летописи не только в связи с трагическими или драматическими событиями. Рассказы о радост- 2 Данное утверждение справедливо исключительно по отношению к Симеоновской летописи. В Рогожском летописце не наблюдаются описываемые далее явления. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 142 ных и светлых днях также сопровождаются подробными перечнями. На- пример, повествуя о постриге сына великого князя Всеволода 26 октября 1196 (6704) г., летописец фиксирует, с каким подарками уехали домой гости: «…и тако разъѣхашася кождо въ свояси, одарены дары безцѣнными, комо- ни и сосуды златыми и сребреными, сребромъ и златомъ, и порты, а мужѣ ихъ комонми, скорою и паволоками…» [20, с. 36]. Он не только перечисляет «бесценные» дары, но и, как бы между прочим, подчеркивает их дорого- визну. Если склонность к описанию материальных ценностей в мирные дни проявляется в разных фрагментах Симеоновской летописи только время от времени, то при описании татаро-монгольского нашествия автор посто- янно, почти в одних и тех же выражениях, описывает разрушительные по- следствия движения ордынцев по Руси. Сообщая о приходе войск Батыя в пределы Рязанского княжества, он пишет: «…безбожнiи Татарове съ царемъ ихъ Батыемъ и пришедше сташа первое станомъ по Онузѣ и взяша ю и по- жгоша» [20, с. 54]; «Татарове же взяша градъ ихъ Рязань <…> и пожгоша весь… <…> Много же святыхъ церквеи огневи предаша, и манастыри и села пожгоша, а имѣнiе ихъ поимаша» [20, с. 55]. Та же участь постигла и Суз- даль: «Татарове же <…> взяша градъ Суздаль и церковь святую Богородицу розграбиша, а прочее все огнемъ пожгоша, церкви же и манастыря розгра- биша и пожгоша…» [20, с. 56]. И т. д. В сходных выражениях с краткой повестью о нашествии Тохтамыша летописец описывает разграбление Церкви святой Богородицы во Влади- мире: «Татарове же силою отвориша двери церковныя <…> святую Богоро- дицю розграбиша, чюдную ону икону одраша, украшеную златомъ и сре- бромъ и каменiемъ драгымъ, и монастыри всѣ и иконы ограбиша, и съсуды священныя и книгы одраша, и порты блаженыхъ дивныхъ первыхъ князем великихъ, еже бяху узорочья повѣшали а на память собѣ въ церквахъ свя- тыхъ, тоже все положиша въ полонъ» [20, с. 56]. И, что удивительно, после этого сразу же приводит те же самые слова пророка из Псалтыри (Пс. 78: 2): «…прiидоша языци въ достоанiе Твое, оскверниша церковь Твою и положи- ша Iерусалима, яко овощъное хранилище…» [20, с. 56; ср.: 20, с. 132]. Рассказывая о разорении Мурома и окрестностей 1281 (6789) г., ле- тописец прибегает к той же самой схеме: пришли татары — ограбили, уби- ли, увели в полон людей — далее следует детальное описание разграбления Русская литература / О.А. Туфанова 143 церкви, перечисление похищенной церковной утвари — наконец, заверша- ется фрагмент укороченной цитатой из того же самого псалма: «Татарове же разсыпашася по земли, Муромъ пустъ сътвориша, около Володимеря, около Юрьева, около Суздаля, около Переяславля все пусто сътвориша и пограби- ша люди <…> имѣнiе то все пограбиша и поведоша въ полонъ. <…> Татарове же попустошиша и городы, и волости, и села, и погосты, и манастыри, и церкви пограбиша, иконы и кресты честныа, и сосуды священныа служеб- ныа, и пелены, и книги, и всяко узорочiе пограбиша, и у всѣхъ церкви двери высѣкоша <…>; якоже рече пророкъ: Боже, прiидоша языци въ достоанiе Твое, осквернища церкви святыа Твоя» [20, с. 78]. Эта же схема повторяется в повествовании о Дюденевой рати [20, с. 82] с той лишь разницей, что в нем отсутствует последний элемент — цитата из псалма. Наконец, еще одна примечательная особенность Симеоновской лето- писи: если в одной летописной статье уже было рассказано о сходной участи городов, претерпевших от татар, то, воссоздав один раз схему, автор повтор- но не воспроизводил ее в этой же или следующей за ней статье, а отсылал к изложенному выше. Так, после подробного, выписанного по схеме рассказа о взятии Мурома и окрестностей автор лаконично отметил: «Того же лѣта (6790. — О.Т.) бысть другая рать на князя Дмитреа Александровичя <…>, и сътвори зло въ земли Суздалскои такоже, преже сказахомъ» [20, с. 79]. Аналогично оформлена запись о взятии Москвы после подробного пове- ствования (по той же схеме) о взятии Суздаля и Владимира Дюденевой ра- тью: «…и тако въѣхаша въ Москву, и сътвориша такоже, якоже и Суждалю и Володимерю, и прочимъ городомъ…» [20, с. 82]. Очевидно, что к моменту написания/включения краткой повести о нашествии Тохтамыша на Москву в летописи уже сложился определенный композиционный и стилистический шаблон для описания набегов ордын- цев3, не последнюю роль в котором играли мотивы разграбления и сожже- ния, позволявшие автору показать и подчеркнуть, какой материальный ущерб наносили татарские рати русским землям. Не случайно в целом ряде летописных статей в определенном контексте повторяется лексема «пусто», 3 Нечто подобное, по мнению В.Н. Рудакова, наблюдается в рассказах о нашествии Батыя в Лаврентьевской летописи: «…текст повести содержит значительное количество за- имствований из предшествующего летописного массива, дополняющих или раскрывающих смысл оригинальных частей рассказа о нашествии» [9, с. 149]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 144 не случайны и перечни того, что было похищено или уничтожено завоевате- лями. И если в первых рассказах о нашествии ордынцев летописец подробно повествовал о бедах, страданиях людей, убиваемых, уводимых в полон, то к моменту описания событий 1382 г. у него накопилась некоторая усталость в изображении ужасных страданий. Любой приход татар на Русь сопрово- ждался одними и теми же событиями: убийствами, грабежами, сожжения- ми городов и сел, осквернением храмов и монастырей. Повторяемость од- них и тех же событий на протяжении довольно долгого периода и лаконизм как отличительное свойство летописи как жанровой формы приводят к тому, что в краткой повести о нашествии Тохтамыша при воспроизведении общей схемы повествования о подобных событиях, вероятно, неожиданно для самого автора, на первый план (за счет использования определенных повторов) выходит мотив сожаления о нанесенном материальном ущербе. Тем не менее автора краткой повести нельзя упрекнуть в бесчувственности, риторический пассаж в стиле «плетения словес», описывающий чувства мо- сковских жителей, свидетельствует об обратном — о жалости к погибшим. Являясь кульминационной эмоциональной точкой повести, он не стано- вится ведущим. Но, наряду с мотивом сожаления о материальном ущербе, максимально ярко высвечивает главную авторскую мысль: любые войны, нашествия несут смерть и разорение, оставляя по себе «плачь и рыданiе и вопль многъ» [20, с. 133].

References

1 Aleksandrov, S.S. “Motiv nebesnogo zastupnichestva v drevnerusskikh voinskikh povestiakh XV veka” [“The Motif of Divine Intercession in the Old Russian Military Novels of the 15th Century”]. Izvestiia Saratovskogo universiteta. Novaia seriia. Filologiia. Zhurnalistika, vol. 18, issue 2, 2018, pp. 165–169. (In Russ.) DOI: 10.18500/1817-7115-2018-18-2-165-169

2 Bykov, A., Kuz’mina, O. “Sozhzhennaia Moskva” [“Moscow Burnt”]. Istoriia (ezhenedel’noe prilozhenie k gazete “Pervoe sentiabria,” no. 35, 2000. Available at: http://yakov.works/history/14/3/1382kuzm.htm (Accessed 12 February 2021). (In Russ.)

3 Denisova, I.V. “Bibleiskie tsitaty v riazanskom letopisnom tekste” [“Biblical Quotations in Ryazan Chronicles”]. Vestnik Riazanskogo gosudarstvennogo universiteta, no. 1 (66), 2020, pp. 88–94. (In Russ.)

4 Denisova, I.V. “Letopisnyi mif ob Olege Riazanskom (‘Povest’ o nashestvii Tokhtamysha’)” [“The Chronicle Myth about Oleg of Ryazan (The Tale of Tokhtamysh’ Invasion)”]. Vestnik Riazanskogo gosudarstvennogo universiteta, no. 4 (37), 2012, pp. 84–91. (In Russ.)

5 Lur’e, Ia.S., editor. Istoki russkoi belletristiki. Vozniknovenie zhanrov siuzhetnogo povestvovaniia v drevnerusskoi literature [The Origins of Russian Fiction. The Emergence of Storytelling Genres in the Old Russian Literature]. Leningrad, Nauka Publ., 1970. 597 p. (In Russ.)

6 Kazaeva, L.I. “Vidy i funktsii povtorov v tekstakh poeticheskogo i khudozhestvennogo zhanra” [“Types and Functions of Repetition in Poetic and Fictional Genres”]. Vestnik Iugorskogo gosudarstvennogo universiteta, issue 5, 2006, pp. 50–53. (In Russ.)

7 Kuz’min, A.G. “Nashestvie Tokhtamysha v 1382 godu i ego posledstviia” [“Invasion of Tokhtamysh in 1382 and its Consequences]. Obrazovatel’nyi portal Slovo [Educational Portal Word]. Available at: https://www.portal-slovo.ru/history/35303. php?ELEMENT_ID=35303&PAGEN_1=3 (Accessed 12 February 2020).

8 Pervushin, M.V. “Sravnitel’naia geroika: pravednyi Avraam i blagovernyi kniaz’ Dmitrii Donskoi” [“Comparative Heroics: Biblical Abraham and Dmitry Donskoy”]. Vestnik slavianskikh kul’tur, no. 4 (30), 2013, pp. 58–69. (In Russ.)

9 Rudakov, V.N. “Vospriiatie mongolo-tatar v letopisnykh povestiakh o nashestvii Batyia” [“The Perception of the Mongol-Tatars in the Chronicle Stories about the Invasion of Batu Khan”]. Germenevtika drevnerusskoi literatury [Hermeneutics of the Old Russian Literature], issue 10, ed. M.Iu. Ljustrov. Moscow, Nasledie Publ., 2000, pp. 135–175. (In Russ.)

10 Rudakov, V.N. “Neozhidannye shtrikhi k portretu Dmitriia Donskogo (begstvo velikogo kniazia iz Moskvy v otsenke drevnerusskogo knizhnika)” [“Unexpected Details about Dmitry Donskoy (the Flight of the Grand Duke from Moscow in the Assessment of the Ancient Russian Scribe)”]. Drevniaia Rus’. Voprosy medievistiki, no. 1 (1), 2000, pp. 15–27. (In Russ.)

11 Salmina, M.A. “Povest’ o nashestvii Tokhtamysha” [The Tale of Tokhtamysh’ Invasion]. Trudy Otdela drevnerusskoi literatury [Proceedings of the Department of Old Russian Literature], vol. 34. Leningrad, Nauka Publ., 1979, pp. 134–151. (In Russ.)

12 Trofimova, N.V. “Osobennosti formy i stilistiki plachei v letopisnykh voinskikh povestiakh” [“Features of the Form and the Stylistics of the Lamentations in the Chronicle Military Narratives”]. Vestnik slavianskikh kul’tur, vol. 1 (31), 2014, pp. 141–149. (In Russ.)

13 Trofimova, N.V. “Svoeobrazie stilistiki ‘Povesti o nashestvii Tokhtamysha’.” [“The Originality of the Style of The Tale of Tokhtamysh’ Invasion”]. Russkaia rech’, no. 4, 2003, pp. 63–68. (In Russ.)

14 Trofimova, N.V. “Funktsionirovanie bibleiskikh tsitat v voinskikh povestiakh, voshedshikh v letopisi XIV–XV vv.” [“The Functioning of the Biblical Quotations in Military Narrations, Included in the Chronicles of the 14th–15th Centuries”]. Vestnik slavianskikh kul’tur, vol. 48, 2018, pp. 137–150. (In Russ.)