The study was implemented in the framework of the Basic Research Program at the National Research University Higher School of Economics (HSE University) in 2020.
The article gives an analysis of the first Russian translation of Abelard and Héloïse’s letters (The Collection of Abelard and Héloïse’s Letters with the Life Description of These Miserable Lovers) made by A.I. Dmitriev in 1783 from Count Bussy-Raboutin’s French retelling. A comparative analysis of Dmitriev’s translation with the original text shows the conventional character of their connection. Following Bussy, Dmitriev not always sticks to the Latin original even in the main storylines. Even if he retains the canvas of the original medieval text, he supplements it with countless details: a portrait of a lover, a tear-drenched letter, mad passion. A similar transformation takes place with the Historia Calamitatum in the retelling made by Augustus von Kotzebue. In prefaces both authors designate their works as “female” reading. The interest in the story of two lovers is probably caused by the recent release of J.-J. Rousseau’s Julie, or the New Heloise. The choice of material, the nature of its adaptation, the appeal to women and the circumstances of the publication of Dmitriev’s translation and Kotzebue’s retelling demonstrate the commitment of these authors to sentimentalism, which explains their desire to cause tears in the eyes of their readers.
Ги Лобришон в своей книге «Элоиза. Любовь и знания» [6], рассказывая о посмертной судьбе двух самых известных французских любовников XII в., поражается, что эта пара прославилась даже в России, где «в 17932 г. появился первый перевод их истории жизни и писем, за которым последовал второй, в 1816 г.» [6, с. 30]. Действительно, на протяжении XVIII–XIX вв. в России были изданы четыре книги, прямо или косвенно посвященные истории Абеляра и Элои- зы: собрание писем в трех разных переводах 1783 [14], 1816 [7] и 1902 [8] гг., а также маленький биографический рассказ 1801 г. о несчастьях Абеляра [12], созданный немецким драматургом, главой немецкого театра в Петер- бурге, Августом Коцебу3. Мы сосредоточимся на первом издании писем Абеляра и Элоизы, вышедшем в типографии Н.И. Новикова в переводе А.И. Дмитриева [14], и покажем, каким образом в нем был сконструирован образ сентименталь- ных любовников. Свой перевод «Собрания писем Абельярда и Элоизы», опубли- кованный в 1783 г., А.И. Дмитриев делал не с латинского оригинала, а с французского переложения. Он не указывает, каким именно французским текстом пользовался, однако можно предположить, что перевод первых 2 Лобришон ошибочно указывает, что письма в русском переводе вышли в 1793 г. В дей- ствительности это произошло десятью годами ранее — в 1783 г. 3 Примечательно, что сам Коцебу в своих мемуарах «Достопамятный год моей жизни. Воспоминания» [13], повествующих о ссылке в Сибирь, не раз называет свой труд «историей своих бедствий», сравнивая себя, таким образом, с французским философом. Подробнее о деятельности Коцебу и ее рецепции в России см. статью Е.Е. Дмитриевой «Судьбы драматур- гии Августа Коцебу в России» [1]. Русская литература / Н.М. Долгорукова, К.В. Бабенко, А.П. Гайденко 117 двух писем был выполнен с переложения графа Бюсси-Рабютена, вышед- шего в 1687 г. [15]. Чтобы дать представление об этом переложении, приведем цитату из первого письма Элоизы: Je suis résolue de publier en toutes les langues nos disgrâces, pour faire honte au siècle injuste qui ne nous a pas connus ; je n’épargnerai rien, puisque rien ne vous épargne, et je vous attirerai tant de pitié que l’on ne parlera plus de mon cher Abélard que la larme à l’oeil [15, p. 74]. Запомним эту слезу и сравним эту цитату с переводом Дмитриева: <…> я предприяла на всех языках обнародовать наши злоключения, дабы пристыдить несправедливый век, не познавший твоих достоинств. Не пощажу ничего, когда тебя ничто не щадит, и привлеку к тебе толикое состра- дание, что не будут без слез произносить имя дражайшего моего Абельярда [14, с. 181]. Как видно, русский текст практически идентичен французскому, с заменой «наших» достоинств на «твои». В оригинальном письме Элоизы таких слов нет. Французский переводчик XVII в. значительно отходит от латинского текста, а в переработке А.И. Дмитриева это искажение только усиливается. Письмо Элоизы у А.И. Дмитриева (как и соответствующий французский текст) сохраняет сходство с латинским оригиналом в нескольких опорных точках, но даже из одной вышеприведенной цитаты ясно, что Бюсси-Рабю- тен, а за ним и А.И. Дмитриев преследовали именно ту цель, о которой го- ворит в их переводах Элоиза: вызвать в читателе сострадание, пробудить его «чувствительность» с тем, чтобы усилить эмоциональное воздействие текста. Если Элоиза латинского оригинала не рассказывает подробно ни о трагедии, произошедшей с Абеляром, ни о своем уходе в монастырь — толь- ко настаивает на том, что приняла обет не из любви к Богу, а ради своего возлюбленного, — то у А.И. Дмитриева оба этих эпизода обрастают «ро- манными» и чрезвычайно патетичными деталями. Так, о посвящении Эло- Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 118 изы в монахини А.И. Дмитриев пишет: «Произнося мои обеты, я имела при себе письмо твое, в котором ты клялся быть вечно моим» [14, с. 196]. Вспо- миная о насилии, учиненном над Абеляром, она заявляет следующее: «Если бы я тогда была с тобою, когда ввергали тебя в сие горестное состояние, в котором ты теперь находишься, я бы с опасностью жизни моей тебя защи- тила» [14, с. 195]. Кроме того, у Элоизы даже хранится портрет Абеляра, которым она постоянно любуется. Такая деталь (отсутствующая в ориги- нале) навеяна, по всей видимости, рассуждениями Элоизы из латинского оригинала о тоске по близким людям: «Если нам приятно смотреть на пор- треты отсутствующих друзей, ибо эти портреты оживляют нашу память о них и обманчивым, призрачным видом утоляют тоску по отсутствующим, то еще приятнее письма, в коих мы получаем осязательные приметы отсут- ствующего друга»4 [9, с. 64]. Эти абстрактные рассуждения А.И. Дмитриев интерпретирует буквально, его Элоиза пишет: «Во ожидании от тебя подоб- ного себе удовольствия [письма], я вкушаю оное частым взиранием на твое изображение» [14, с. 183]. Присутствие портрета, таким образом, мотиви- руются психологически, сообщая образу Элоизы черты сентиментальной героини. В нескольких фрагментах речи русской Элоизы даже проскальзывает кокетство, достойное героини романа XVII в.: «Я весьма слабо сердце мое защищала, ты без труда мог овладеть оным, неблагодарный» [14, с. 196]. У А.И. Дмитриева явственно подчеркнута безумная страсть Элои- зы («пламя, коим я сгораю»; «не о том сожалею, что их [грехи] учинила, а о том, что уже не могу их более творить» [14, с. 198]). Она страдает от своей любви настолько, что делает попытку отказаться от нее («иногда предпринимаю более не любить тебя» [14, с. 199]). Наконец, отказ Эло- изы от брака, который, вероятно, был вызван страхом навредить карье- ре Абеляра, у А.И. Дмитриева интерпретируется следующим образом: «<…> супружества делают склонность принужденною и лишают славы любить» [14, с. 191]. В оригинале слезы появляются только один раз, и то в перифразе и не на глазах любовников, — «никто не может читать или слышать об этом 4 В оригинале: “Si imagines nobis amicorum absentium jocunde sunt, que memoriam renovant et desiderium absentie falso atque inani solatio levant, quanto jocundiores sunt littere, que amici absentis veras notas afferunt?” [16, p. 138]. Русская литература / Н.М. Долгорукова, К.В. Бабенко, А.П. Гайденко 119 без слез» [9, с. 64]5 (дословно — “siccis oculis”, «с сухими глазами», причем это, возможно, цитата из Горация [9, с. 237]), а вот в переводе слезы льются рекой: «письмо <…> изглажденное моими слезами» [14, с. 182]; «не говори в извинение себе, что хочешь пощадить слез моих, молчание твое извлекло у меня их не менее» [14, с. 182]; «я <…> оплакиваю моего любовника и мои прошедшие удовольствия» [14, с. 194] и т. д. Переведенное письмо близко оригинальному, но тон Элоизы у Бюс- си и А.И. Дмитриева оказывается экзальтированным и романизированным. Те фрагменты оригинала, которые не говорят о любви и мучениях напря- мую, в переводе сокращены до минимума или выброшены вовсе, например, многочисленные цитаты из античных и библейских авторов. В необычном свете предстает Сенека, чьи «Нравственные письма к Луцилию» А.И. Дми- триев превращает в письма к Луцилле: «И такою-то радостью Сенека, коего заставлял ты читать меня, колико он ни философ был, проницался, когда получал письмо от Луциллы» [14, с. 183]. Бюсси пользуется старой формой передачи имени Луцилия: не Lucilius, а Lucile, что и ввело в заблуждение А.И. Дмитриева, который воспринял это имя как женское. В оригинале Элоиза пишет: «А сколь приятно получать письма от отсутствующих дру- зей, то на собственном примере нам показывает Сенека <…> в письме к сво- ему другу Люцилию»6 [9, с. 64]. Так, она ссылается на классика, чтобы по- казать Абеляру, как необходима дружеская поддержка хотя бы в переписке. Героиня А.И. Дмитриева же осмысляет переписку Сенеки как любовную и кокетливо отмечает, что даже философ может порадоваться письму от воз- любленной. Если первое письмо Элоизы более или менее соответствует содер- жанию оригинального текста и А.И. Дмитриев в нем меняет только стиль и несколько иначе расставляет смысловые акценты, то в ответе Абеляра в переводах А.И. Дмитриева и Бюсси уже попросту невозможно узнать насто- ящее письмо французского философа. «Сентиментальный» Абеляр Бюсси и А.И. Дмитриева начинает свое послание с извинений за боль, которую Элоизе доставили воспоминания, 5 В оригинале: “Que cum siccis oculis neminem vel legere vel audire posse estimem” [16, p. 138]. 6 В оригинале: “Quam jocunde vero sint absentium littere amicorum, ipse nos exemplo proprio Seneca docet, ad amicum Lucilium <…> scribens” [16, p. 138]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 120 вызванные перечитыванием его письма к другу. Этот фрагмент в оригинале отсутствует. Как и «русская» Элоиза, «русский» Абеляр жаждет прервать любов- ные страдания, чем и объясняет свое небрежение: «…принужденным моим беспристрастием хотел исцелить и избавить [тебя] жестоких мучений без- надежной любви» [14, с. 205]. На фоне этого объяснения и трогательных извинений реальная причина перерыва в их общении, высказанная насто- ящим Абеляром в его ответе, выглядит даже жестоко: «Если после обраще- ния нашего от мира сего к богу я еще не написал тебе никакого утешения, ни увещания, то это надо приписать не моему небрежению, а твоей мудрости, на которую я всегда в высокой степени полагался»7 [9, с. 72]. Иными слова- ми, настоящий Абеляр не писал Элоизе просто потому, что не видел в этом необходимости. Подобно своей возлюбленной, Абеляр в русском переводе сгорает от любви. Он пишет: «Я воспламеняюсь, говоря тебе о любви моей, и не могу теперь понять, как я мог завидовать бесчувственному спокойствию тех, кои никогда не любят» [14, с. 210]. Даже увечье не помеха для страсти: «…я гораздо тем виновнее, что горю к тебе под пеплом» [14, с. 207]. На сле- зы, однако, Абеляр Дмитриева и Бюсси менее щедр, чем его подруга. Лишь в конце он пишет, что нуждается в слезах Элоизы, и просит ее: «Плачь ныне для утушения нашего пламени» [14, с. 217]. Пламя должно быть погашено, потому что оно греховно. Абеляр в русском переводе склонен относиться к своей любви как к болезни, кото- рую исцелить необходимо, но едва ли возможно: «…я учил тебя любить, а ты научила меня, что болезни, от тебя мною восчувствованные, суть болез- ни неисцелимые» [14, с. 206]. Верность Элоизы оказывается для него гу- бительной: «…постоянность твоя есть яд для души моей, питающей в себе любовь мою» [14, с. 209]. Вместе с тем Абеляр уповает на Господа в надежде на помощь в избавлении от греховной страсти, он считает необходимым отказаться от Элоизы, чтобы найти путь к Богу и позволить ей праведно соблюдать ее обеты: «…ты супруга Иисуса Христа. <…> Я спорил бы о тебе с человеком, но Богу должен тебя уступить» [14, с. 215]. Стоит добавить, что 7 В оригинале: “Quod post nostram a seculo ad Deum conversionem nondum tibi aliquid consolationis uel exhortationis scripserim, non negligentie mee, sed tue — de qua semper plurimum confido — prudentie imputandum est” [16, p. 155]. Русская литература / Н.М. Долгорукова, К.В. Бабенко, А.П. Гайденко 121 Абеляр Бюсси и А.И. Дмитриева крайне ревнив. На упрек Элоизы в недо- верии и требовании уйти в монастырь он признается, что «хотел лучше ее лишиться, нежели отважить разделить ее с другим», и добавляет, что «был бы ее мучителем, когда б она стала ему неверной» [14, с. 214]. Деструктивность, присущая сентиментальной любви, проявляется здесь не только в ее греховности, сама любовь напрямую действует как раз- рушитель — Абеляр готов погибнуть и физически («Но если должно уме- реть, о Боже мой! для чего ж не умереть ради тебя?» [14, с. 210]), и духовно («…я погибаю и не хочу искать моего спасения» [14, с. 212]). Между тем оригинальное ответное письмо Абеляра является, по сути, инструкцией к молитве о его собственной душе. Он не выказывает ни- каких сожалений или любовных мучений, лишь требует от Элоизы и дру- гих сестер усердных молитв о нем самом, наставляя ее многочисленными историческими и библейскими примерами, а также посылает ей псалтирь и предлагает тексты наиболее подходящих, на его взгляд, молитв, например: «Боже, ты удостоил раба твоего собрать служанок твоих во имя твое, мо- лим тебя, защити его от всякой беды, верни его невредимым к служанкам твоим»8 [9, с. 78]. Единственное, что совпадает в оригинале письма и в переводе А.И. Дмитриева, — это просьба Абеляра о том, чтобы его погребли в со- зданной им обители, Параклете, причем мотивировки этих просьб одина- ковы. Абеляр в переводе А.И. Дмитриева пишет: «Но в каком бы месте я жизнь мою ни окончил, велю тело мое предать земле у созданной мною часовни. Тогда уже в молитвах, а не слезах я буду иметь нужду» [14, с. 217]. В оригинале эта просьба звучала несколько иначе: «…умоляю вас, труп мой, где бы он ни оказался погребенным или брошенным, прикажите перенести на ваше кладбище, чтобы дочери наши, или сестры во Христе, часто взгля- дывая на нашу могилу, побуждались больше изливать за меня своих молитв ко господу»9 [9, с. 78]. Как видим, содержательно просьбы совпадают, но в оригинальном тексте Абеляр постоянно акцентирует внимание на монаше- 8 В оригинале: “Deus qui per servum tuum ancillulas tuas in nomine tuo dignatus es aggregare, te quesumus ut eum ab omni adversitate protegas et ancillis tuis incolumem reddas” [16, p. 166]. 9 В оригинале: “…cadaver, obsecro, nostrum ubicumque uel sepultum uel expositum jacuerit, ad cymeterium vestrum deferri faciatis ubi filie vestre — immo in Christo sorores — sepulcrum nostrum sepius videntes, ad preces pro me Domino fundendas amplius inuitentur” [16, p. 138]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 122 ской общине, которую возглавляет Элоиза, тогда как в письмах в переводе А.И. Дмитриева любовники не представлены как часть какой бы то ни было группы, они максимально индивидуализированы — для Абеляра словно бы не существует никого, кроме его Элоизы. Не только А.И. Дмитриев интересовался историей двух любовни- ков. Переложение «Истории моих бедствий» создал и Август фон Коцебу. На первой же странице он сообщает, что имена Абеляра и Элоизы никог- да не произносятся одно без другого, что, конечно, совсем не так: в ориги- нальной автобиографии Абеляра история его любви с Элоизой является не единственной, а лишь одной из важных линий, на самом же деле, большая часть этого текста повествует о прениях Абеляра с его оппонентами. Стоит, однако, сказать, что Коцебу пересказывает историю жизни богослова до- статочно близко к его собственным описаниям, обогащая ее сведениями из дополнительных источников (например, различных писем) и уделяя доста- точно внимания не только истории любви к Элоизе, но и его философским и богословским неудачам. Вместе с тем некоторые сентиментальные детали в это повествова- ние все же привносятся. Вот как Коцебу описывает Абеляра на момент его встречи с Элоизой: «Прекрасный, в цветущих летах юноша, <…> сочиняв- ший прекрасные стихи и имевший приятнейший голос» [12, с. 14]. Учиты- вая, что Абеляр был старше Элоизы более чем на двадцать лет, «прекрасно- му юноше в цветущих годах» на момент их встречи было почти сорок лет, однако для Коцебу в данном случае важнее не биографическая точность, а следование канону сентиментальной литературы, одной из важных осо- бенностей которого является молодость главных героев [5, с. 173]. О пере- писке любовников Коцебу сообщает: «…и между важными предметами, о которых они писали, помещаемы были часто нежные разговоры о любви и приятно горестном воспоминании протекших радостей» [12, с. 42]. В дей- ствительности же Абеляр нечасто предавался подобным рассуждениям на страницах своих писем. И наконец — то, как завершает Коцебу свое пове- ствование: «Легковерие говорит, что Абеляр, когда вскрыли гроб и клали в него тело Элоизы, простер к ней руки и заключил ее в свои объятия» [12, с. 42]. Л.А. Курышева в статье, посвященной сентиментальной прозе, выде- ляет в числе характерных для нее топосов погребение возлюбленных в од- ной или соседних могилах и воссоединение влюбленных в загробном мире, Русская литература / Н.М. Долгорукова, К.В. Бабенко, А.П. Гайденко 123 приводя в качестве примера внушительный список рассказов и повестей [3, с. 46–47]. Таким образом, часть переложения Коцебу, посвященная истории любви Абеляра и Элоизы, подверглась сентиментальной обработке. Отметим, что Дмитриев снабжает свой перевод галантным посвяще- нием под названием «Прекрасному полу приношение»: Прелестные обладательницы сердец наших! Я Вам посвящаю перевод мой в знак того почтения, которое я к Вам имею и кое все мы иметь к Вам обязаны как к таким существам, которым мы всем нашим благополучием долженствуем: без Вас вся бы жизнь наша была исполнена беспрерывны- ми скуками и горестями, а Вы, приятностью Вашею грубость нравов наших умягчая, от оных нас избавляете и возводите нас на перьях первейшего бла- женства, силою Ваших прелестей влагая в сердца наши любовь, сию нежную страсть, с которую никакие удовольствия в жизни сравниться не могут. Одни только жестокие сердца власти Вашей не повинуются, но они сего счастья и недостойны. И так прошу Вас удостоить книгу сию благосклонного Вашего приятия. Оная переведена хотя и не весьма искусным переводчиком, однако ж истинным почитателем Вашего пола [14, с. 2–3]. Коцебу тоже полагает это чтение более женским, чем мужским: Я уверен, что из десяти просвещенных читателей, из двадцати чита- тельниц не знают и трое, кто именно были Абеляр и Элоиза! [12, с. 3–4] Такое посвящение сразу вписывает эти тексты в складывающу- юся в это время литературу, предназначенную для чтения «прекрасным полом». К концу XVIII в. женщина начинает входить в мир литературы, и в 70–80‑е гг. появляются небывалые прежде понятия женской библиотеки и, соответственно, женского чтения. Отметим, что перевод А.И. Дмитриева был напечатан в Университетской типографии, находящейся на тот момент в ведомстве известного просветителя Н.И. Новикова. Именно под его влияни- ем, наравне с участием Н.М. Карамзина, во многом и формируется женское чтение в России: Н.И. Новиков «первым поставил перед собой цель сделать женщину — мать и хозяйку — читательницей, подготовить для нее продуман- ную систему полезных книг в доступной для нее форме» [4, с. 219]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 124 В.Э. Вацуро отмечает, что сентиментальная эстетика считала именно женщину «основным арбитром литературного вкуса» [2, с. 322]. Поэтому в выходивших во второй половине XVIII в. сочинениях на любовную тему, как переводных, так и оригинальных, стали появляться посвящения «пре- красному полу». Предисловие А.И. Дмитриева, таким образом, вписыва- ется в целый ряд подобных посвящений, из которых мы приведем только один пример, «Послание к женщинам» Н.М. Карамзина 1795 г.: Скажу вам, милые, — и чем другим начать? — Что вы родитесь свет подлунный украшать, Который бы без вас в угрюмости суровой Был самый мрачный свет; У вас в очах блестит небесный, тихий луч, Который показать нам должен путь к блаженству, Добру и совершенству; Другим путем к тому вовеки не дойдем [11, с. 170–171]. Наконец, сам выбор текста для перевода, как кажется, обуслов- лен выходом в 1761 г. романа Ж.-Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза», который уже в 1769 г. был переведен на русский язык. Ж.-Ж. Руссо не- двусмысленно отсылает читателей к истории любви Абеляра и Элоизы, и, по-видимому, популярность романа подтолкнула А.И. Дмитриева взяться за перевод. Интерес Коцебу к этой истории также вызван выходом в свет романа Руссо, на что он намекает вначале: «Кто не читал об них [Абеляре и Элоизе] в героических поэмах или не вспоминал их, читая “Новую Эло- изу”?» [12, с. 3]. Есть основания полагать, что перевод А.И. Дмитриева послужил од- ним из источников вдохновения для Н.М. Карамзина при создании «Бед- ной Лизы» — повести, повторяющей сюжет о брошенной возлюбленной с созвучным именем (Лиза / Элоиза), проливающей реки слез. Впрочем, в повести Н.М. Карамзина «слезным даром» награждены все: Лиза, ее мать, Эраст и даже сам рассказчик. Итак, и обращение к женщинам в предисловии к переводу, и типо- графия, в которой была опубликована книга, и сам выбор материала демон- Русская литература / Н.М. Долгорукова, К.В. Бабенко, А.П. Гайденко 125 стрируют приверженность А.И. Дмитриева сентименталистскому течению и ориентацию на «чувствительных» читателей или, скорее, читательниц. Не случайно Элоиза в русском переводе просит Абеляра писать ей такие письма, «чтоб сердце [его] через них, а не разум изъяснялся» [14, с. 185]. Та- кое чтение сердцем, а не умом (по аналогии с «belles âmes» и «beaux esprits» Руссо), очевидно, предписывается и читателю переводов и полностью соот- ветствует сентименталистской эстетике восприятия литературы. Таким образом, история средневековых любовников Абеляра и Эло- изы на русской почве превратилась в эпистолярный «странный романъ» двух чувствительных сердец, разлученных злым роком и проливающих море слез. Однако их история в России XIX в. продолжится уже в романтиче- ском ключе, как в новых переводах писем, так и в поэзии В.А. Жуковского, где Абеляр и Элоиза представлены как «любовница в тоске» и «любовник в заточенье»10 [10, с. 44].
1 Dmitrieva, E.E. “Sud’by dramaturgii Avgusta Kotsebu v Rossii” [“The Fate of August Kotzebue’s Plays in Russia”]. Iz istorii russkoi perevodnoi khudozhestvennoi
literatury pervoi chetverti XIX veka. Sbornik statei i materialov. Institut russkoi literatury (Pushkinskii Dom) [From the History of Russian Translated Fiction in the First Quarter of the 19th Century. Collection of Articles and Materials. Institute of Russian Literature (Pushkin House)]. St. Petersburg, Nestor-Istoriia Publ., 2017, pp. 174–217. (In Russ.)
2 Kochetkova, N.D. “Posviashcheniia ‘prekrasnomu polu’ v russkikh izdaniiakh XVIII veka” [“Dedications to ‘The Fair Sex’ in Eighteenth-Century Russian Books”]. Russian Literature, vol. 75, issues 1–4, 2014, pp. 321–332. (In Russ.)
3 Kurysheva, L.A. “Sentimental’naia narrativnaia proza o neschastlivoi liubvi (k mortal’nomu razdelu slovaria siuzhetov i motivov russkoi literatury)” [“Sentimental Narrative Prose on Unhappy Love (For the Mortal Section of the Dictionary-Index of Plots and Motives of the Russian Literature)”]. Siuzhetologiia i siuzhetografiia, no. 2, 2017, pp. 14–56. (In Russ.)
4 Lotman, Iu.M. “Chelovek i obshchestvo XVIII — nachala XIX veka. Zhenskyi mir” [“Man and Society of the 18th — Early 19th Centuries. Women’s World”]. Iz istorii russkoi kul’tury [From the History of Russian Culture], vol. IV: 18th — Early 18th Centuries. Moscow, Shkola “Iazyki russkoi kul’tury” Publ., 1996, pp. 205–232. (In Russ.)
5 Mamurkina, O.V. “ʽTemnaia roshcha, ili pamiatnik nezhnosti’: narrativnyi invariant russkoi sentimental’noi povesti” [“ʽDark Grove, or Monument of Tenderness’: Narrative Invariant of Russian Sentimental Short Story”]. Vestnik Cheliabinskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta, no. 3, 2016, pp. 172–177. (In Russ.)
6 Lobrichon, Guy. Héloïse. L’amour et le savoir. Paris, Gallimard, 2005. 370 p. (In French)