Studia Litterarum

Ги Лобришон в своей книге «Элоиза. Любовь и знания» [6], рассказывая о посмертной судьбе двух самых известных французских любовников XII в., поражается, что эта пара прославилась даже в России, где «в 17932 г. появился первый перевод их истории жизни и писем, за которым последовал второй, в 1816 г.» [6, с. 30]. Действительно, на протяжении XVIII–XIX вв. в России были изданы четыре книги, прямо или косвенно посвященные истории Абеляра и Элои- зы: собрание писем в трех разных переводах 1783 [14], 1816 [7] и 1902 [8] гг., а также маленький биографический рассказ 1801 г. о несчастьях Абеляра [12], созданный немецким драматургом, главой немецкого театра в Петер- бурге, Августом Коцебу3. Мы сосредоточимся на первом издании писем Абеляра и Элоизы, вышедшем в типографии Н.И. Новикова в переводе А.И. Дмитриева [14], и покажем, каким образом в нем был сконструирован образ сентименталь- ных любовников. Свой перевод «Собрания писем Абельярда и Элоизы», опубли- кованный в 1783 г., А.И. Дмитриев делал не с латинского оригинала, а с французского переложения. Он не указывает, каким именно французским текстом пользовался, однако можно предположить, что перевод первых 2 Лобришон ошибочно указывает, что письма в русском переводе вышли в 1793 г. В дей- ствительности это произошло десятью годами ранее — в 1783 г. 3 Примечательно, что сам Коцебу в своих мемуарах «Достопамятный год моей жизни. Воспоминания» [13], повествующих о ссылке в Сибирь, не раз называет свой труд «историей своих бедствий», сравнивая себя, таким образом, с французским философом. Подробнее о деятельности Коцебу и ее рецепции в России см. статью Е.Е. Дмитриевой «Судьбы драматур- гии Августа Коцебу в России» [1]. Русская литература / Н.М. Долгорукова, К.В. Бабенко, А.П. Гайденко 117 двух писем был выполнен с переложения графа Бюсси-Рабютена, вышед- шего в 1687 г. [15]. Чтобы дать представление об этом переложении, приведем цитату из первого письма Элоизы: Je suis résolue de publier en toutes les langues nos disgrâces, pour faire honte au siècle injuste qui ne nous a pas connus ; je n’épargnerai rien, puisque rien ne vous épargne, et je vous attirerai tant de pitié que l’on ne parlera plus de mon cher Abélard que la larme à l’oeil [15, p. 74]. Запомним эту слезу и сравним эту цитату с переводом Дмитриева: <…> я предприяла на всех языках обнародовать наши злоключения, дабы пристыдить несправедливый век, не познавший твоих достоинств. Не пощажу ничего, когда тебя ничто не щадит, и привлеку к тебе толикое состра- дание, что не будут без слез произносить имя дражайшего моего Абельярда [14, с. 181]. Как видно, русский текст практически идентичен французскому, с заменой «наших» достоинств на «твои». В оригинальном письме Элоизы таких слов нет. Французский переводчик XVII в. значительно отходит от латинского текста, а в переработке А.И. Дмитриева это искажение только усиливается. Письмо Элоизы у А.И. Дмитриева (как и соответствующий французский текст) сохраняет сходство с латинским оригиналом в нескольких опорных точках, но даже из одной вышеприведенной цитаты ясно, что Бюсси-Рабю- тен, а за ним и А.И. Дмитриев преследовали именно ту цель, о которой го- ворит в их переводах Элоиза: вызвать в читателе сострадание, пробудить его «чувствительность» с тем, чтобы усилить эмоциональное воздействие текста. Если Элоиза латинского оригинала не рассказывает подробно ни о трагедии, произошедшей с Абеляром, ни о своем уходе в монастырь — толь- ко настаивает на том, что приняла обет не из любви к Богу, а ради своего возлюбленного, — то у А.И. Дмитриева оба этих эпизода обрастают «ро- манными» и чрезвычайно патетичными деталями. Так, о посвящении Эло- Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 118 изы в монахини А.И. Дмитриев пишет: «Произнося мои обеты, я имела при себе письмо твое, в котором ты клялся быть вечно моим» [14, с. 196]. Вспо- миная о насилии, учиненном над Абеляром, она заявляет следующее: «Если бы я тогда была с тобою, когда ввергали тебя в сие горестное состояние, в котором ты теперь находишься, я бы с опасностью жизни моей тебя защи- тила» [14, с. 195]. Кроме того, у Элоизы даже хранится портрет Абеляра, которым она постоянно любуется. Такая деталь (отсутствующая в ориги- нале) навеяна, по всей видимости, рассуждениями Элоизы из латинского оригинала о тоске по близким людям: «Если нам приятно смотреть на пор- треты отсутствующих друзей, ибо эти портреты оживляют нашу память о них и обманчивым, призрачным видом утоляют тоску по отсутствующим, то еще приятнее письма, в коих мы получаем осязательные приметы отсут- ствующего друга»4 [9, с. 64]. Эти абстрактные рассуждения А.И. Дмитриев интерпретирует буквально, его Элоиза пишет: «Во ожидании от тебя подоб- ного себе удовольствия [письма], я вкушаю оное частым взиранием на твое изображение» [14, с. 183]. Присутствие портрета, таким образом, мотиви- руются психологически, сообщая образу Элоизы черты сентиментальной героини. В нескольких фрагментах речи русской Элоизы даже проскальзывает кокетство, достойное героини романа XVII в.: «Я весьма слабо сердце мое защищала, ты без труда мог овладеть оным, неблагодарный» [14, с. 196]. У А.И. Дмитриева явственно подчеркнута безумная страсть Элои- зы («пламя, коим я сгораю»; «не о том сожалею, что их [грехи] учинила, а о том, что уже не могу их более творить» [14, с. 198]). Она страдает от своей любви настолько, что делает попытку отказаться от нее («иногда предпринимаю более не любить тебя» [14, с. 199]). Наконец, отказ Эло- изы от брака, который, вероятно, был вызван страхом навредить карье- ре Абеляра, у А.И. Дмитриева интерпретируется следующим образом: «<…> супружества делают склонность принужденною и лишают славы любить» [14, с. 191]. В оригинале слезы появляются только один раз, и то в перифразе и не на глазах любовников, — «никто не может читать или слышать об этом 4 В оригинале: “Si imagines nobis amicorum absentium jocunde sunt, que memoriam renovant et desiderium absentie falso atque inani solatio levant, quanto jocundiores sunt littere, que amici absentis veras notas afferunt?” [16, p. 138]. Русская литература / Н.М. Долгорукова, К.В. Бабенко, А.П. Гайденко 119 без слез» [9, с. 64]5 (дословно — “siccis oculis”, «с сухими глазами», причем это, возможно, цитата из Горация [9, с. 237]), а вот в переводе слезы льются рекой: «письмо <…> изглажденное моими слезами» [14, с. 182]; «не говори в извинение себе, что хочешь пощадить слез моих, молчание твое извлекло у меня их не менее» [14, с. 182]; «я <…> оплакиваю моего любовника и мои прошедшие удовольствия» [14, с. 194] и т. д. Переведенное письмо близко оригинальному, но тон Элоизы у Бюс- си и А.И. Дмитриева оказывается экзальтированным и романизированным. Те фрагменты оригинала, которые не говорят о любви и мучениях напря- мую, в переводе сокращены до минимума или выброшены вовсе, например, многочисленные цитаты из античных и библейских авторов. В необычном свете предстает Сенека, чьи «Нравственные письма к Луцилию» А.И. Дми- триев превращает в письма к Луцилле: «И такою-то радостью Сенека, коего заставлял ты читать меня, колико он ни философ был, проницался, когда получал письмо от Луциллы» [14, с. 183]. Бюсси пользуется старой формой передачи имени Луцилия: не Lucilius, а Lucile, что и ввело в заблуждение А.И. Дмитриева, который воспринял это имя как женское. В оригинале Элоиза пишет: «А сколь приятно получать письма от отсутствующих дру- зей, то на собственном примере нам показывает Сенека <…> в письме к сво- ему другу Люцилию»6 [9, с. 64]. Так, она ссылается на классика, чтобы по- казать Абеляру, как необходима дружеская поддержка хотя бы в переписке. Героиня А.И. Дмитриева же осмысляет переписку Сенеки как любовную и кокетливо отмечает, что даже философ может порадоваться письму от воз- любленной. Если первое письмо Элоизы более или менее соответствует содер- жанию оригинального текста и А.И. Дмитриев в нем меняет только стиль и несколько иначе расставляет смысловые акценты, то в ответе Абеляра в переводах А.И. Дмитриева и Бюсси уже попросту невозможно узнать насто- ящее письмо французского философа. «Сентиментальный» Абеляр Бюсси и А.И. Дмитриева начинает свое послание с извинений за боль, которую Элоизе доставили воспоминания, 5 В оригинале: “Que cum siccis oculis neminem vel legere vel audire posse estimem” [16, p. 138]. 6 В оригинале: “Quam jocunde vero sint absentium littere amicorum, ipse nos exemplo proprio Seneca docet, ad amicum Lucilium <…> scribens” [16, p. 138]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 120 вызванные перечитыванием его письма к другу. Этот фрагмент в оригинале отсутствует. Как и «русская» Элоиза, «русский» Абеляр жаждет прервать любов- ные страдания, чем и объясняет свое небрежение: «…принужденным моим беспристрастием хотел исцелить и избавить [тебя] жестоких мучений без- надежной любви» [14, с. 205]. На фоне этого объяснения и трогательных извинений реальная причина перерыва в их общении, высказанная насто- ящим Абеляром в его ответе, выглядит даже жестоко: «Если после обраще- ния нашего от мира сего к богу я еще не написал тебе никакого утешения, ни увещания, то это надо приписать не моему небрежению, а твоей мудрости, на которую я всегда в высокой степени полагался»7 [9, с. 72]. Иными слова- ми, настоящий Абеляр не писал Элоизе просто потому, что не видел в этом необходимости. Подобно своей возлюбленной, Абеляр в русском переводе сгорает от любви. Он пишет: «Я воспламеняюсь, говоря тебе о любви моей, и не могу теперь понять, как я мог завидовать бесчувственному спокойствию тех, кои никогда не любят» [14, с. 210]. Даже увечье не помеха для страсти: «…я гораздо тем виновнее, что горю к тебе под пеплом» [14, с. 207]. На сле- зы, однако, Абеляр Дмитриева и Бюсси менее щедр, чем его подруга. Лишь в конце он пишет, что нуждается в слезах Элоизы, и просит ее: «Плачь ныне для утушения нашего пламени» [14, с. 217]. Пламя должно быть погашено, потому что оно греховно. Абеляр в русском переводе склонен относиться к своей любви как к болезни, кото- рую исцелить необходимо, но едва ли возможно: «…я учил тебя любить, а ты научила меня, что болезни, от тебя мною восчувствованные, суть болез- ни неисцелимые» [14, с. 206]. Верность Элоизы оказывается для него гу- бительной: «…постоянность твоя есть яд для души моей, питающей в себе любовь мою» [14, с. 209]. Вместе с тем Абеляр уповает на Господа в надежде на помощь в избавлении от греховной страсти, он считает необходимым отказаться от Элоизы, чтобы найти путь к Богу и позволить ей праведно соблюдать ее обеты: «…ты супруга Иисуса Христа. <…> Я спорил бы о тебе с человеком, но Богу должен тебя уступить» [14, с. 215]. Стоит добавить, что 7 В оригинале: “Quod post nostram a seculo ad Deum conversionem nondum tibi aliquid consolationis uel exhortationis scripserim, non negligentie mee, sed tue — de qua semper plurimum confido — prudentie imputandum est” [16, p. 155]. Русская литература / Н.М. Долгорукова, К.В. Бабенко, А.П. Гайденко 121 Абеляр Бюсси и А.И. Дмитриева крайне ревнив. На упрек Элоизы в недо- верии и требовании уйти в монастырь он признается, что «хотел лучше ее лишиться, нежели отважить разделить ее с другим», и добавляет, что «был бы ее мучителем, когда б она стала ему неверной» [14, с. 214]. Деструктивность, присущая сентиментальной любви, проявляется здесь не только в ее греховности, сама любовь напрямую действует как раз- рушитель — Абеляр готов погибнуть и физически («Но если должно уме- реть, о Боже мой! для чего ж не умереть ради тебя?» [14, с. 210]), и духовно («…я погибаю и не хочу искать моего спасения» [14, с. 212]). Между тем оригинальное ответное письмо Абеляра является, по сути, инструкцией к молитве о его собственной душе. Он не выказывает ни- каких сожалений или любовных мучений, лишь требует от Элоизы и дру- гих сестер усердных молитв о нем самом, наставляя ее многочисленными историческими и библейскими примерами, а также посылает ей псалтирь и предлагает тексты наиболее подходящих, на его взгляд, молитв, например: «Боже, ты удостоил раба твоего собрать служанок твоих во имя твое, мо- лим тебя, защити его от всякой беды, верни его невредимым к служанкам твоим»8 [9, с. 78]. Единственное, что совпадает в оригинале письма и в переводе А.И. Дмитриева, — это просьба Абеляра о том, чтобы его погребли в со- зданной им обители, Параклете, причем мотивировки этих просьб одина- ковы. Абеляр в переводе А.И. Дмитриева пишет: «Но в каком бы месте я жизнь мою ни окончил, велю тело мое предать земле у созданной мною часовни. Тогда уже в молитвах, а не слезах я буду иметь нужду» [14, с. 217]. В оригинале эта просьба звучала несколько иначе: «…умоляю вас, труп мой, где бы он ни оказался погребенным или брошенным, прикажите перенести на ваше кладбище, чтобы дочери наши, или сестры во Христе, часто взгля- дывая на нашу могилу, побуждались больше изливать за меня своих молитв ко господу»9 [9, с. 78]. Как видим, содержательно просьбы совпадают, но в оригинальном тексте Абеляр постоянно акцентирует внимание на монаше- 8 В оригинале: “Deus qui per servum tuum ancillulas tuas in nomine tuo dignatus es aggregare, te quesumus ut eum ab omni adversitate protegas et ancillis tuis incolumem reddas” [16, p. 166]. 9 В оригинале: “…cadaver, obsecro, nostrum ubicumque uel sepultum uel expositum jacuerit, ad cymeterium vestrum deferri faciatis ubi filie vestre — immo in Christo sorores — sepulcrum nostrum sepius videntes, ad preces pro me Domino fundendas amplius inuitentur” [16, p. 138]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 122 ской общине, которую возглавляет Элоиза, тогда как в письмах в переводе А.И. Дмитриева любовники не представлены как часть какой бы то ни было группы, они максимально индивидуализированы — для Абеляра словно бы не существует никого, кроме его Элоизы. Не только А.И. Дмитриев интересовался историей двух любовни- ков. Переложение «Истории моих бедствий» создал и Август фон Коцебу. На первой же странице он сообщает, что имена Абеляра и Элоизы никог- да не произносятся одно без другого, что, конечно, совсем не так: в ориги- нальной автобиографии Абеляра история его любви с Элоизой является не единственной, а лишь одной из важных линий, на самом же деле, большая часть этого текста повествует о прениях Абеляра с его оппонентами. Стоит, однако, сказать, что Коцебу пересказывает историю жизни богослова до- статочно близко к его собственным описаниям, обогащая ее сведениями из дополнительных источников (например, различных писем) и уделяя доста- точно внимания не только истории любви к Элоизе, но и его философским и богословским неудачам. Вместе с тем некоторые сентиментальные детали в это повествова- ние все же привносятся. Вот как Коцебу описывает Абеляра на момент его встречи с Элоизой: «Прекрасный, в цветущих летах юноша, <…> сочиняв- ший прекрасные стихи и имевший приятнейший голос» [12, с. 14]. Учиты- вая, что Абеляр был старше Элоизы более чем на двадцать лет, «прекрасно- му юноше в цветущих годах» на момент их встречи было почти сорок лет, однако для Коцебу в данном случае важнее не биографическая точность, а следование канону сентиментальной литературы, одной из важных осо- бенностей которого является молодость главных героев [5, с. 173]. О пере- писке любовников Коцебу сообщает: «…и между важными предметами, о которых они писали, помещаемы были часто нежные разговоры о любви и приятно горестном воспоминании протекших радостей» [12, с. 42]. В дей- ствительности же Абеляр нечасто предавался подобным рассуждениям на страницах своих писем. И наконец — то, как завершает Коцебу свое пове- ствование: «Легковерие говорит, что Абеляр, когда вскрыли гроб и клали в него тело Элоизы, простер к ней руки и заключил ее в свои объятия» [12, с. 42]. Л.А. Курышева в статье, посвященной сентиментальной прозе, выде- ляет в числе характерных для нее топосов погребение возлюбленных в од- ной или соседних могилах и воссоединение влюбленных в загробном мире, Русская литература / Н.М. Долгорукова, К.В. Бабенко, А.П. Гайденко 123 приводя в качестве примера внушительный список рассказов и повестей [3, с. 46–47]. Таким образом, часть переложения Коцебу, посвященная истории любви Абеляра и Элоизы, подверглась сентиментальной обработке. Отметим, что Дмитриев снабжает свой перевод галантным посвяще- нием под названием «Прекрасному полу приношение»: Прелестные обладательницы сердец наших! Я Вам посвящаю перевод мой в знак того почтения, которое я к Вам имею и кое все мы иметь к Вам обязаны как к таким существам, которым мы всем нашим благополучием долженствуем: без Вас вся бы жизнь наша была исполнена беспрерывны- ми скуками и горестями, а Вы, приятностью Вашею грубость нравов наших умягчая, от оных нас избавляете и возводите нас на перьях первейшего бла- женства, силою Ваших прелестей влагая в сердца наши любовь, сию нежную страсть, с которую никакие удовольствия в жизни сравниться не могут. Одни только жестокие сердца власти Вашей не повинуются, но они сего счастья и недостойны. И так прошу Вас удостоить книгу сию благосклонного Вашего приятия. Оная переведена хотя и не весьма искусным переводчиком, однако ж истинным почитателем Вашего пола [14, с. 2–3]. Коцебу тоже полагает это чтение более женским, чем мужским: Я уверен, что из десяти просвещенных читателей, из двадцати чита- тельниц не знают и трое, кто именно были Абеляр и Элоиза! [12, с. 3–4] Такое посвящение сразу вписывает эти тексты в складывающу- юся в это время литературу, предназначенную для чтения «прекрасным полом». К концу XVIII в. женщина начинает входить в мир литературы, и в 70–80‑е гг. появляются небывалые прежде понятия женской библиотеки и, соответственно, женского чтения. Отметим, что перевод А.И. Дмитриева был напечатан в Университетской типографии, находящейся на тот момент в ведомстве известного просветителя Н.И. Новикова. Именно под его влияни- ем, наравне с участием Н.М. Карамзина, во многом и формируется женское чтение в России: Н.И. Новиков «первым поставил перед собой цель сделать женщину — мать и хозяйку — читательницей, подготовить для нее продуман- ную систему полезных книг в доступной для нее форме» [4, с. 219]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 124 В.Э. Вацуро отмечает, что сентиментальная эстетика считала именно женщину «основным арбитром литературного вкуса» [2, с. 322]. Поэтому в выходивших во второй половине XVIII в. сочинениях на любовную тему, как переводных, так и оригинальных, стали появляться посвящения «пре- красному полу». Предисловие А.И. Дмитриева, таким образом, вписыва- ется в целый ряд подобных посвящений, из которых мы приведем только один пример, «Послание к женщинам» Н.М. Карамзина 1795 г.: Скажу вам, милые, — и чем другим начать? — Что вы родитесь свет подлунный украшать, Который бы без вас в угрюмости суровой Был самый мрачный свет; У вас в очах блестит небесный, тихий луч, Который показать нам должен путь к блаженству, Добру и совершенству; Другим путем к тому вовеки не дойдем [11, с. 170–171]. Наконец, сам выбор текста для перевода, как кажется, обуслов- лен выходом в 1761 г. романа Ж.-Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элоиза», который уже в 1769 г. был переведен на русский язык. Ж.-Ж. Руссо не- двусмысленно отсылает читателей к истории любви Абеляра и Элоизы, и, по-видимому, популярность романа подтолкнула А.И. Дмитриева взяться за перевод. Интерес Коцебу к этой истории также вызван выходом в свет романа Руссо, на что он намекает вначале: «Кто не читал об них [Абеляре и Элоизе] в героических поэмах или не вспоминал их, читая “Новую Эло- изу”?» [12, с. 3]. Есть основания полагать, что перевод А.И. Дмитриева послужил од- ним из источников вдохновения для Н.М. Карамзина при создании «Бед- ной Лизы» — повести, повторяющей сюжет о брошенной возлюбленной с созвучным именем (Лиза / Элоиза), проливающей реки слез. Впрочем, в повести Н.М. Карамзина «слезным даром» награждены все: Лиза, ее мать, Эраст и даже сам рассказчик. Итак, и обращение к женщинам в предисловии к переводу, и типо- графия, в которой была опубликована книга, и сам выбор материала демон- Русская литература / Н.М. Долгорукова, К.В. Бабенко, А.П. Гайденко 125 стрируют приверженность А.И. Дмитриева сентименталистскому течению и ориентацию на «чувствительных» читателей или, скорее, читательниц. Не случайно Элоиза в русском переводе просит Абеляра писать ей такие письма, «чтоб сердце [его] через них, а не разум изъяснялся» [14, с. 185]. Та- кое чтение сердцем, а не умом (по аналогии с «belles âmes» и «beaux esprits» Руссо), очевидно, предписывается и читателю переводов и полностью соот- ветствует сентименталистской эстетике восприятия литературы. Таким образом, история средневековых любовников Абеляра и Эло- изы на русской почве превратилась в эпистолярный «странный романъ» двух чувствительных сердец, разлученных злым роком и проливающих море слез. Однако их история в России XIX в. продолжится уже в романтиче- ском ключе, как в новых переводах писем, так и в поэзии В.А. Жуковского, где Абеляр и Элоиза представлены как «любовница в тоске» и «любовник в заточенье»10 [10, с. 44].