Studia Litterarum

Станем есть и пить, ибо завтра умрем! (1 Кор 15: 32) Английская аллегорическая поэма «Видение о Петре Пахаре» (возможно, оставшаяся незаконченной) была создана в 70–90-е гг. XIV в. Сведения об ее предполагаемом авторе, Уильяме Ленгленде, скудны: они содержат- ся в нескольких биографических (или квазибиографических) пассажах внутри самой поэмы, а также в позднейших примечаниях к спискам «Ви- дения...». Поэма состоит из восьми видений и пролога (каждое видение — это сон, в некоторых есть также «сон во сне»). Повествователь по имени Уилл1 странствует, встречаясь с аллегорическими персонажами, каждый из которых толкует ему смысл ключевых понятий христианской веры. Уилл становится очевидцем основных событий жизни Христа и, наконец, картины апокалипсиса. Центральный образ поэмы — Петр Пахарь, кото- рый сначала предстает рассказчику в виде скромного благочестивого кре- стьянина, однако по мере развития сюжета оказывается самим Христом. В зарубежном литературоведении «Видению о Петре Пахаре» и различным его аспектам (культурно-историческому контексту, проблеме жанра и стиля, библейским сюжетам и образам поэмы) посвящено множе- ство работ2. Наиболее полным и подробным на нынешний момент счита- ется монументальный пятитомный комментарий к трем основным автор- 1 Will, что также может быть истолковано как «воля, желание, побуждение». 2 Еда в Средние века, ее социальное, культурное и идеологическое значение — также актуальное направление исследований в рамках cultural studies. См., например: [9; 12; 14; 18; 21; 23; 30]. Мировая литература / В.С. Сергеева 31 ским версиям «Видения...», выпущенный издательством Пенсильванского университета в 2006–2011 гг. (так называемый Penn Commentary) [19]. Приведем также некоторые примеры, отражающие, как нам представ- ляется, основные тенденции в изучении «Видения...» в современном англо-американском литературоведении. Так, поэме У. Ленгленда в кон- тексте актуальных религиозных течений XIII–XIV вв. посвящена книга Л.М. Клоппера “Songes of Rechelesnesse: Langland and the Franciscans” [11]; религиозный и политический радикализм поэмы, ее сатирическая темати- ка, нашедшая свое отражение в посланиях Джона Болла, проанализиро- ваны в книге К. Маршалл “William Langland: Piers Plowman” [15]; об идее «встречи с Богом» и о духовном поиске, напоминающем «квест» рыцар- ского романа, пишет Ш. Клаттербак (“Encounters with God in Medieval and Early Modern English Poetry”) [12]. О Ленгленде в общекультурном хри- стианском контексте идет речь в эссе Д. Аэрса “Beyond Reformation?” [6], о природе аллегоризма «Петра Пахаря» — у Э. Астелл (“Political Allegory in Late Medieval England”) [9], Д. Аэрса (“Piers Plowman and Christian Allegory”) [7], Дж. Кроуфорда (“Allegory and Enchantment: An Early Modern Poetics”) [13], Г. Пэтч (“The Allegorical Characters in Piers Plowman”) [17] и пр. Ряд ключевых вопросов, возникающих в процессе изучения поэмы, на- шел свое отражение в сборнике 2001 г. “William Langland’s Piers Plowman: A Book of Essays” [20] (проблемы источниковедения, целевая аудитория «Видения...», его влияние на современную Ленгленду культуру, авторская концепция аллегории, структура и композиция поэмы, образы отдельных персонажей и т. д.)3. В отечественном литературоведении первопроходцем в изучении «Видения...» стал специалист по истории средневековой Англии Д.М. Пе- трушевский (1863–1942), выпустивший перевод (не стихотворный, а бук- вальный) первых семи частей поэмы со своим комментарием, в основном в социокультурном ключе [24]4. Авторская интенция У. Ленгленда — восстановление связи между обыденным человеческим существованием и событиями библейской исто- 3 Этот сборник особенно интересен тем, что в нем ярко представлены различные подхо- ды — от классической компаративистики до queer studies. 4 Говоря о поэме в контексте современной ей литературы, необходимо отметить также [1; 3; 4]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 32 рии5. Введение повседневной жизни в рамки вневременного священного сюжета позволяло ставить перед читателем вопросы, требующие макси- мально серьезного к ним отношения. В первую очередь — «что должна представлять собой жизнь христианина» и «отчего христианское общество на протяжении тысячи лет не может достигнуть совершенства». Поэтому даже те эпизоды «Видения...», которые представляются нам сугубо бытовы- ми, надлежит читать как аллегорические. Красочные параллели между духовным и телесным голодом (и, со- ответственно, насыщением) с достаточной вероятностью почерпнуты авто- ром у Блаженного Августина. Нужно отметить, что Ленгленд вообще, как правило, не «выдумывает» свои образы — они возводятся к библейским или святоотеческим источникам. В «Исповеди» Августина желание при- близиться к Богу уподоблено голоду; пища становится метафорой знания и духовного просвещения, а процесс богопознания предстает как поглощение в самом буквальном смысле. Внутри у меня был голод по внутренней пище, по Тебе Самом, Боже мой, но не этим голодом я томился, у меня не было желания нетленной пищи не потому, что я был сыт ею: чем больше я голодал, тем больше ею брезгал <…>. Передо мною продолжали ставить эти блюда со сверкающими призраками; лучше было, конечно, любить это солнце, существующее в действительности для нашего глаза, чем эти выдумки для души, обманутой глазами. И, однако, я ел эту пищу, думал, что Ты здесь: без удовольствия, правда, потому что я не чувствовал у себя на языке подлинного вкуса Твоего: Тебя не было в этих пу- стых измышлениях, и я от них не насыщался, а более истощался [22, pp. 30, 35]. Сходную образность мы находим и в проповеди Августина (№ 229), посвященной Пасхе: в ней детально объяснено метафорическое тождество между выпечкой хлеба и существом христианина. 5 Следует отметить, что события, которые довелось застать У. Ленгленду, с вероятностью наводили его — как и многих его современников — на мысли о близком конце света. Это и эпидемия чумы (Черная Смерть), и голод, и церковный раскол 1378 г., и крестьянская война 1381 г. Апокалипсические настроения в культуре в это время были очень сильны. Мировая литература / В.С. Сергеева 33 Вспомните, чем эта вещь не так давно была в поле; земля произвела ее, дождь питал, пока не завязался колос; затем человеческие руки отнесли его на гумно, обмолотили, провеяли, поместили в амбар, вывезли, смололи, сделали те- сто, испекли и совсем недавно обратили в хлеб. Теперь вспомните себя: вы не су- ществовали, и вас создали, отнесли на гумно Господа, где вас обмолотили быки, то есть проповедники Евангелия. В ожидании крещения вы были как зерно, хра- нимое в амбаре. Вам дали имена; и вы прошли через жернова поста и изгнания злого духа. Потом пришли вы к воде [крестильной купели], и вас замесили и сде- лали единым тестом. Испечены вы были жаром Святого Духа и сделались хлебом Господним6. Но все эти образы, в свою очередь, заданы библейским «ибо Плоть Моя истинно есть пища» (Ин. 6: 55). Подлинным хлебом является сам Хри- стос, «тот Хлеб, Который посеян в Деве, заквашен в плоти, приготовлен в Страстях, в печи Гроба испечен, в церквах положен, принесен на алтари, служит ежедневно небесной пищей верным» (так пишет богослов V в. Петр Хрисолог) (цит. по: [2]). Пахарь в аллегорическом пространстве «Виде- ния...» — тот, кто снабжает людей едой в буквальном смысле (без труда кре- стьянина-земледельца настанет голод) и в сакральном (Петр Пахарь оказы- вается Христом, собирающим пшеницу в Свою житницу, ср.: Мф. 13: 24). От хлеба насущного — к хлебу священному, причастию. Эпизоды, связанные с едой и питьем, становятся важными смысловы- ми точками поэмы: в них возникают ключевые темы «Видения...» (любовь, милосердие, божественный образ в человеке, истинное и ложное знание). Их кульминацией, видимо по авторскому замыслу, должна была стать сцена в Церкви Единства (Unitee, амбаре, который выстроен на поле Петра Пахаря), куда многочисленных персонажей «Видения...» приглашают на пир, т. е. для принятия причастия — чего, впрочем, по ряду причин не происходит. Я не страшусь, — сказал Совесть7, — что Гордыня придет. Владыка Похоти будет изгнан во время этого поста, я надеюсь. Придите, — сказал Со- 6 Перевод мой. — В.С. (cм.: [28]). 7 Совесть, Вера, Терпение и многие подобные персонажи у У. Ленгленда — мужского пола. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 34 весть, — вы, христиане, которые так верно трудились в пост, и ешьте. Вот благословенный хлеб, и в нем тело Господа…8 Но если в данном эпизоде сакральный смысл ясен («сие есть тело» и проч.), то в менее очевидных случаях задача читателя — самому пройти от бытового прочтения к аллегорическому. Социальное бытописательство поэмы, нередко имеющее сатирическую окраску, подводит к логичной мысли: мир производит апокалипсическое впечатление, поскольку люди, которым была открыта великая истина, отреклись от нее. Следуя логике автора, на вопрос «отчего страдают и голодают бедняки» следует ответить не «оттого что их угнетают богачи», а «оттого что люди, называющие себя христианами, не ведут христианский образ жизни». Сам повествователь в конце концов нечувствительно входит в би- блейский нарратив и продолжает движение уже в нем. Священная исто- рия — это не то, что навсегда осталось в прошлом и может привлекаться лишь как источник нравственных примеров. Для автора аллегории она продолжает разворачиваться здесь и сейчас; каждый человек — брат Хри- ста, через общее сыновство Богу, и сам христоподобен. Материальное не является «низким» и не нуждается в искусственной сакрализации, духовное не гнушается материального: материя освящена присутствием Бога. Про- исходящее в «средьземелье» (middel-erthe) и события высочайшего духов- ного уровня суть звенья одной цепи. Практически каждый раз, когда герои «Видения...» едят и пьют, это не просто физиологический процесс насыще- ния, хотя и в бытовом плане эти эпизоды могут вносить дополнительные нюансы. Насколько значимыми могут оказываться эти детали на обоих уров- нях, несложно проиллюстрировать следующим примером. Явившись на ис- поведь к Совести, Стяжательство повествует о своей супруге Рози, которая варит эль на продажу: 8 Здесь и далее приводится подстрочный перевод по изданию [30]. Мировая литература / В.С. Сергеева 35 Peny ale and puddyng ale She poured togideres, For laborers and for lowe folk That lay by hymselve. The beste ale lay in my bour, Or in my bed-chambre; And who so bummed therof, Boughte it therafter, A galon for a grote... Penny-ale and pudding-ale she poured together For labourers and for low folk that was kept by itself. The best ale lay in my bower or in my bedchamber, And whoso tasted thereof bought it thereafter A gallon for a groat... [26, p. 67] I buy her barley that she brews for sale, Thoroughly mixing up thick ale with thin For laborers and lowly folk drinking alone, While the pure ale is put in the parlor or bedroom So that those who taste it are tempted to buy At a groat a gallon… [27, p. 78] Для человека иной эпохи и уж тем более иной культуры требуется реальный комментарий, позволяющий понять, что здесь в принципе про- исходит. Нам нужно знать, во-первых, что такое penny ale и puddyng ale, а во-вторых, что означает «галлон за грот». В приведенном переводе 1895 г. сам текст лишь адаптирован к современному состоянию языка; в свою оче- редь, перевод 2014 г. можно назвать «разъясняющим». Действительно, penny ale был зачастую разбавлен (thin), и пили его в основном люди не- богатые; pudding ale был полон не успевшей осесть гущи (thick) и потому считался низкокачественным. Хороший же эль Рози продает по изрядно завышенной цене: грот составляли четыре пенса, а галлон (около 4,5 ли- тров) эля в 70-е гг. XIV в. стоил не больше полутора пенсов. То, что было очевидно для англоязычного читателя еще в конце XIX в., сейчас нуждается в комментарии: Рози нечиста на руку, и в общем контексте «Видения...», бичующего всякого рода мошенников, особенно тех, кто обманывает бед- няков, этот эпизод становится ясен. Однако для возвращения его в аллегорическую плоскость надлежит учитывать место Стяжательства в системе смертных грехов. Перед чита- телем предстают не просто образы жуликоватых торговцев, чьи действия подлежат чисто юридической оценке, но людей, напрямую нарушающих Христову заповедь милосердия («Так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне», Мф. 25: 45). К этой теме У. Ленгленд возвра- щается неоднократно. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 36 Однако богатые, которые раскаиваются и помогают бедным, и живут по закону, и сохраняют верность, будут утешены Христом в Его доброте, и им дважды воздастся, если они проявляют милосердие. С одной стороны, мошенничество есть нечто происходящее в пло- скости человеческих отношений, а с другой — опыт несостоявшегося бого- общения. «Человеческое», общежительное толкование напрямую связано с анагогическим (каждый «меньший», нуждающийся в сострадании, и есть Христос), поскольку речь в обоих случаях идет об одном и том же — о дея- тельной братской любви9. Кроме того, можно предположить, что Стяжательство — не просто отвлеченный образ порока, но и свойство самого Уилла. Покаяние преды- дущего персонажа — Гнева — завершается словами: «Он (Совесть. — В.С.) сказал: “Esto sobrius”, — и грехи отпустил мне». И это тем более актуали- зирует происходящее: описываемое важно не для какого-то абстрактного христианина, а для каждого человека, которому, хотя бы в зародыше, свой- ственны и стяжательство, и гнев, и лень, и зависть. Стяжательство ест не просто хлеб, добытый неправедно, а wastel — белый хлеб из лучшей муки. Становится очевиден масштаб неправедного богатства — пшеничный хлеб в это время не является повседневной едой даже для дворян. В переводе 1895 г. этот термин заменен словом cake (пи- рог), а в переводе 2014 г. вовсе опущен. Эта деталь характеризует персонажа и является выражением авторской позиции (аналогично русской пословице «от трудов праведных не нажить палат каменных»), но главное — служит развитием темы искушения хлебом, телесного благополучия, становящего- ся непреодолимым соблазном. Добро, накопленное Стяжательством, ока- зывается смертельной ловушкой для души. Servus es alterius, Dum fercula pinguia quæris; Pane tuo potius Vescere, liber eris10. 9 «Отец наш и брат наш», пишет Ленгленд, имея в виду Бога-Отца и Христа. 10 Кому попало служит Просящий пирога; Мировая литература / В.С. Сергеева 37 Человек, ищущий земного насыщения, вынужден быть слугой, в то время как подлинное служение ближнему — акт свободной воли. Об этом свойстве человека, приближающем его к Богу, У. Ленгленд также говорит не раз. Хоть тело и колеблется, как лодка на воде, о, твоя душа в безопасно- сти, но, если ты захочешь сам совершить смертный грех и утопить таким об- разом свою душу, Господь стерпит твой поступок, раз тебе того хочется. Ибо Он дал нам дары, чтобы мы управляли собой, и это разум и свободная воля. Тема проницаемости границ между материальным и нематериаль- ным, человеческим и божественным (эта проницаемость, в том числе, во- площена в самóм человеческом облике, который принимает Христос во время пребывания на земле) присутствует в следующем «гастрономиче- ском» эпизоде поэмы. Его интерпретация интересна и с точки зрения сред- невековых реалий — более того, их понимание, как в случае с Рози, нужно для полноты картины — однако ими содержание не ограничивается. Чревоугодие, отправляясь в церковь на мессу, останавливается по- говорить со знакомой трактирщицей Бетти; та сообщает ему: «У меня есть перец, семена пиона, фунт чесноку и на фартинг семян укропа для постных дней». Специи зачастую использовали при приготовлении напитков, а се- мена не считались полноценной едой, поэтому употреблять их для перекуса в постный день было вполне допустимо. Однако интереснее всего здесь упо- минание чеснока — трактирщица говорит о нем не как о добавке к блюду, а как о самостоятельном продукте, притом достаточно привлекательном для клиента. С точки зрения средневековой медицины, чеснок считался проти- воядием, а кроме того, профилактическим средством от отравления сомни- тельными напитками. Судя по всему, клиентам Бетти есть чего бояться. Это вполне доста- точная характеристика ее заведения; неудивительно, что Чревоугодие на- пивается там до беспамятства и пропускает мессу. Жена и служанка вынуж- дены отнести его домой и уложить в постель. И здесь продукты питания Кому довольно хлеба, Тот сам себе слуга. (Стих. перевод мой. — В.С.) Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 38 служат не просто бытовыми деталями, показывающими читателю, какой вред здоровью наносит неумеренность. Злоупотребление едой и питьем пролагает дорогу другим грехам (в первую очередь гневу и распутству) и ве- дет к утрате человеческого облика (раздувшийся живот, помутневшие гла- за, несвязная речь, скотское поведение). Более того, эта утрата происходит добровольно; пьянство — сознательный выбор порока11. Плотский облик есть нечто, роднящее человека с Христом, — эта мысль выражена в «Виде- нии...» неоднократно. В 18-й части поэмы повествователь видит, как Петр Пахарь — Христос — въезжает в Иерусалим; Вера поясняет, что Иисус будет сражаться с дьяволом «в куртке Петра Пахаря», «в его шлеме и кольчуге, именуемой humana natura». В 19-й части Уилл вновь видит Петра Пахаря, в крови, идущего с крестом, и получает разъяснение от Совести: «Это герб Петра, его цвета и его доспехи; однако тот, кто идет [здесь] в крови, есть Христос со Своим крестом, защитник христиан». Пища не «плоха» и не «хороша» сама по себе, пока служит человеку для поддержания сил (хлеб, по сути, и есть синоним еды), а не является предметом поклонения. Отдельно надлежит отметить также и представ- ление о Чревоугодии (Gloton), несколько отличающееся от современного понимания. В средневековых текстах — и У. Ленгленд здесь не исключе- ние — чревоугодие в значении «переедание, обжорство» чаще фигури- ровало как своего рода довесок к пьянству, осуждаемому еще апостолом Павлом. Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, не- потребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, рас- при, разногласия, [соблазны], ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчин- ство и тому подобное (Гал. 5). Практически вся излагаемая Чревоугодием сцена — описание по- пойки и ее последствий; лишь в самом конце исповеди заходит речь о том, что Чревоугодие слишком долго засиживается за столом и вкушает в пост чересчур тонкие яства. С вероятностью, в культуре, где люди в принципе редко ели досыта (а эль и пиво, напротив, были достаточно дешевы и об- 11 См., например: «Жалок одержимый бесом, а упившийся, хотя терпит то же, не достоин сожаления, потому что борется с произвольно накликанным бесом» [23]. Мировая литература / В.С. Сергеева 39 щедоступны), возможность предаваться греху объедения была невелика. Если чревоугодие в современном смысле слова и становилось предметом осуждения, то, как правило, имелось в виду, что чревоугодники расточают плоды чужих трудов или тратят на изысканную кухню средства, которые могли бы употребить на благотворительность. Чревоугодие в весьма нату- ралистичных подробностях описывает последствия своей неумеренности и сожалеет, что пропало даром столько добра, которое можно было бы раз- дать нуждающимся. Ср. в части 14: Ибо много веселья у богатых, у которых есть еда и одежда, [как] мно- го веселья в мае у диких животных; и продолжается их радость, пока длит- ся лето, а бедняки к середине лета ложатся спать без хлеба, и зимой им еще хуже, потому что они ходят с мокрыми ногами, больные, голодные, терпя по- стыдные упреки и нападки от богачей, так что жалостно это слышать. Возникает еще одна важная тема «Видения...» — лицемерие, отсут- ствие деятельной христианской любви (о чем ниже, в связи с частями 10 и 13), которое тоже зачастую оказывается связано с пищей, как телесной, так и духовной. В 7-й части поэмы герои, принеся покаяние, решают отправиться в паломничество к святой Истине (точнее, святому), однако сбиваются с пути, и на помощь им приходит Петр Пахарь: он соглашается проводить их, если они помогут ему вспахать поле. Часть паломников принимается за ра- боту, однако некоторые предпочитают бездельничать, пить эль и распевать песни. Когда Петр упрекает их, предупредив, что они не получат еды, если не станут работать, они притворяются немощными. Тогда на помощь Петру является Голод и набрасывается на лентяев. «Никогда я не трудился, — ответил Мот, — и впредь не стану». Он сме- ялся над законом и над рыцарем, говорил, что Петр и его плуг не стоят и го- рошины, и грозил его людям, если они однажды встретятся вновь. «Клянусь спасением души, я позабочусь о том, чтобы ты был наказан», — сказал Петр и воззвал к Голоду, который услышал его немедля. <…> «Оставь их, чтобы они питались со свиньями или ели хлеб, сделанный из гороха и отрубей», — ска- зал Петр. Лентяи и бездельники в тревоге побежали и стали махать цепами Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 40 от зари до зари, пока Голод не смягчился и не оставил их с горшком гороха, который приготовил Петр. Петр Пахарь (пока еще повествователь не знает, что это сам Христос) изгоняет голод, приставляет паломников к работе и справедливо распре- деляет еду. Предоставить людям, всем без исключения и даром, «поле» и «орудия» для труда и есть суть божественной любви, означающей, что в мир пришло спасение; однако человек сам может отказаться от предлага- емой ему благодати и навлечь на себя беду — как нерадивый крестьянин рискует остаться без урожая. Петр Пахарь сетует: Лишь несчастья делают их кроткими и заставляют работать из жела- ния пищи. Однако они — братья, которых Христос выкупил Своей кровью, и Истина некогда научила меня любить всяких людей и помогать тем, кто в нужде. «Есть со свиньями» — несомненная отсылка на притчу о блудном сыне. И в данном случае поведение паломников, не желающих работать, со- ответствует ее толкованию, а именно: люди смотрят на Божии дары как на то, что Бог обязан им дать, и желают получить все блага немедленно, вместо того чтобы потрудиться и обрести «имение» в будущей жизни. Духовное состояние человека, отпавшего от Бога, может быть уподоблено расточи- тельству; недаром главный противник Петра Пахаря в этом эпизоде носит имя не Лентяя (например), а Мота / Расточителя. Когда блудный сын про- жил все, «настал великий голод» (Лк. 15: 14), и он оказался вынужден пой- ти с сумой и наняться в свинопасы. Хлеб и образ пиршества есть и в этой притче. «Сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я уми- раю от голода» (Лк. 15: 17), вспоминает блудный сын, осознав собственную бедность; «а отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормлен- ного теленка, и заколите; станем есть и веселиться!» (Лк. 15: 22–23). Горох и «лошадиный хлеб»12 у Ленгленда — аналог рожков, которыми был бы рад подкрепиться блудный сын. 12 Этот хлеб пекли из смеси ржи, толченого гороха и отрубей, иногда только из гороха и отрубей — им кормили лошадей, а в голодные годы ели сами, как делает это и Петр Пахарь. Мировая литература / В.С. Сергеева 41 Грех — состояние постоянного голода, ненасыщения (даже если пи- таться жирной и сытной пищей); заметим, что Чревоугодию, в описанном выше эпизоде, всегда мало. Тот, кто не утратил связи с Богом, рад даже самой бедной снеди13, а утративший ест ее только в наказание (и лишь в качестве такового и воспринимает). Простой и скудной еды праведнику достаточно, поскольку хлеб есть то, что спасает от голода — телесного и душевного — и не превращает человека, подобие Христа, в неразумного потребителя зем- ных благ. В качестве примеров У. Ленгленд приводит и жития святых: Павла Отшельника кормил ворон, святого Эгидия поила своим молоком олениха, апостол Андрей добывал себе пропитание рыбной ловлей, Мария Магдали- на питалась кореньями и росой (согласно «Золотой легенде»). У. Ленгленд бросает упрек монахам, которые не следуют примеру святых: «Есть у вас похлебка, и достаточно хлеба, и жидкий эль для питья, и трапеза из одного блюда, и этого должно быть довольно для вас, монахи, и так гласит ваш устав»14. И т. д. В 10 части «Видения...» дама Ученость (dame Studie), супруга Разума (Wit), описывает пирующих лицемеров, у которых Бог, буквально, нахо- дится «во рту» — как и еда, которую они неумеренно поглощают: Когда менестрели замолчат, и они заговорят о Троице <…> пожирая Бога, при переполненном брюхе, в то время как измученные нуждой кричат и вопиют у ворот, страдающие от голода и жажды, дрожащие от холода. Но там никто не призовет их, не облегчит их нужду, но будут гнать их, как собак, и отпугивать прочь. <…> не будь бедные люди милосерднее богатых, нищие отправлялись бы спать с пустым желудком. Бог часто во рту этих знатных господ, но с Его милосердием и Его делами встречаешься у про- стых людей. Так сказано в Псалтыри, и я часто это видела: «слышали мы, что оно в Евфрате, обрели мы его на поляне в дубраве». Священники и вся- кие другие люди охотно говорят о Боге, Он у них часто во рту, а у простых людей — в душе. 13 Петр Пахарь описывает обычную диету бедняка: недозрелый сыр, овес, хлеб с отрубя- ми, травы и коренья, овощи; он не может позволить себе даже яичницу или солонину. 14 К примеру, устав святого Бенедикта позволял монахам иметь на столе лишь два горячих блюда; братьям предписывалось всеми силами избегать излишеств, несовместных с образом христианина, в том числе пищи, пробуждающей плотские страсти. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 42 Продолжение этой темы мы находим в части 13. Повествователя при- глашают отобедать со Священством; этот пир, на котором в качестве почет- ного гостя присутствует доктор богословия, несомненно, мощная сатира, изображающая моральное банкротство того института, который должен распространять на земле Слово Божье. Об этом У. Ленгленд с глубочайшей мукой пишет не раз на протяжении поэмы. Откровенное обжорство док- тора делает очевидной пропасть между жизнью, которую он ведет, и содер- жанием его проповедей. Совсем недавно ученый муж держал речь о сми- ренном принятии лишений, а теперь он сидит за столом, досыта наедается и не питает никакого сочувствия к беднякам. Доктор и Священство (Clergie) помещаются за почетным столом, а Терпение вместе с Уиллом — сбоку. Од- нако толстый краснощекий доктор, попивающий вино, и обильная снедь, которую он поглощает, призваны не просто проиллюстрировать читателю мирское преуспевание лицемеров. Рядом с ним трапезничает Уилл, и перед нами не что иное, как реализация августианской метафоры познания: свя- щенный текст можно попробовать на вкус, разжевать, проглотить. Потом Совесть позвал, и пришло Писание и попотчевало нас благоу- ханными порциями Августина, Амвросия и четверых евангелистов — «ешьте и пейте, что у них есть». Но доктор и его слуга не стали бы ужинать такими вещами — они поглощали супы и густые рагу, пожирая блюда, которые были добыты неправедно. <…> Затем Совесть учтиво попросил Писание принести мне и Терпению кусок хлеба. Оно положило перед нами кислую краюху. «По- кайтесь», — сказало оно, и я ответил: «Пока я живу, пока есть жизнь в моем теле». <…> Потом подали еще еду: «смилуйся надо мной», и «блажен чело- век», и «блаженны те, чьи грехи покрыты» на подносе под названием «ис- поведаю Господу преступления мои». «Дайте еще еды Терпению», — кротко попросил Совесть, и Терпению принесли другую порцию — «за то помолится Тебе каждый праведник». <…> [Доктор] поедал много вкусных блюд — рагу, пудинги, рубец, свиной студень и яичницу. Я заговорил сам с собой, но Тер- пение меня услышал: «Не прошло и четырех дней с тех пор, как этот человек рассуждал пред настоятелем [собора] святого Павла о муках, которые терпел апостол Павел — о голоде и жажде, об ударах бичей, «от Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного», и проч. Но эти проповедники никог- да не видят того, что ясно выразил Павел в своем послании — что лжебратья Мировая литература / В.С. Сергеева 43 есть источник опасности... <…> хотя они говорят о страданиях, которые идут душе на пользу, и о страстях и муках, которые вынес Христос за людей. Вот, этот пожирающий Бога толстощекий чревоугодник не имеет жалости к бед- някам и творит зло. Он должен сам исполнять то, что проповедует» <…>. Но Терпение понял мои намерения и жестом велел мне сохранять спокойствие. «Подожди, брюхо накажет его, и он станет отдуваться при каждом слове и зе- вать, и кишки у него будут стонать и ворчать; он выпил так много, что станет клясться и доказывать своим апокалипсисом15 и страстями святого Эвери, что бекон, студень, пудинг и рагу — это не рыба и не мясо, а еда кающегося <…> «Поступать хорошо16, — сказал доктор, взял чашу и выпил, — значит не вре- дить братьям христианам, если только можно». «Клянусь, сэр доктор, — ска- зал я, — ты уж точно не “поступаешь хорошо”, поскольку ты вредишь нам обоим, уплетая пудинг, рагу и другие блюда, в то время как мы не получили ни куска». Всякое принятие пищи в пространстве аллегории сакрально, по- скольку создает возможность для соприкосновения с Богом (как, впрочем, и любое другое действие). Познание Бога есть принятие Его в себя, как это происходит во время причастия; а вкушая пищу, человек в то же время вку- шает и знания — или «пожирает» их, не усваивая. Представление о Хри- сте как о Слове и Хлебе («Я есмь хлеб жизни», Ин. 6: 48) в средневековом сознании создавало сплошной контекст ассоциаций, которые позволяли воспринимать написанное / сказанное как питание для души. Подробности сцены на пиру демонстрируют, каким образом слово становится духовной 15 Т. е. апокалипсисом чревоугодника, Apocalypsis Goliae (у М.Л. Гаспарова — «Открове- ние Голиафово», в пер. Л. Гинзбурга — «Апокалипсис Голиарда»; этимология слова неясна, одна из версий его происхождения — от лат. gula, «чревоугодие»). Это сатирическая латин- ская поэма XII в., обличающая лицемерие священнослужителей: Пьянствуя, лакомясь сладкими блюдами, стали отцы пресвятые Иудами! Паства без пастыря бродит во тьме, ибо у пастыря блуд на уме! [25, c. 456] 16 Do-wel (поступай-хорошо) — персонаж, на поиски которого пускается повествователь, надеясь понять, что значит быть христианином. По У. Ленгленду, это первая стадия христи- анской жизни, равно доступная ученым и неученым; она предполагает принятие догматов Символа веры, признание своих грехов, правдолюбие, честный труд, умеренность — «и это будет вполне хорошо». Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 44 пищей: само Святое Писание прислуживает за столом. То, что намечено как социальная сатира, начинает читаться также и как критика ложного знания — и это очередная сквозная тема «Видения...», предмет серьезных споров между повествователем и встречающимися ему персонажами. Так, в части 10, дама Ученость негодующе говорит: Такие доводы они приводят, эти блистательные господа, и заставля- ют заблуждаться тех людей, которые над ними размышляют, но у Вообра- жения есть ответ на сей счет. Августин ответил спорщикам: Non plus sapere quam oportet. Не пытайтесь постичь, отчего Бог позволил Сатане совратить Его семя, но преданно верьте в мудрость святой Церкви и молите Бога о прощении и покаянии в этой жизни, и о Его великой милости, чтобы испра- вить свою жизнь здесь. <…> Все было, как Ты пожелал, Господи, слава Тебе! И всегда будет, как Ты хочешь, как бы мы ни спорили. А кто прибегает к этим хитростям, чтобы мутить людям разум — чем отличается «поступай-хоро- шо» от «поступай-лучше» — тот пусть оглохнет <…> если только не станет вести жизнь, подобающую «поступай-хорошо». Бьюсь об заклад, что никог- да он этого не сделает... Доктор богословия, уплетающий рубец, «бланманже»17 и свиной студень — жирную и тяжелую пищу, — представляет собой нравственно- го чревоугодника, «объевшегося» книжным знанием, в отличие от Терпе- ния, которое «ест» покаянный стих из Матфея («и говорит: покайтесь», Мф. 3: 2). Аллегорическое прочтение текста «Видения...» в данном случае помогает понять, что лично прочувствованный путь к Богу предпочти- тельней «теоретического», не основанного на практике; черствый хлеб искреннего раскаяния питает душу лучше, чем академическое богосло- вие. Чтение священных текстов приносит пользу лишь тогда, когда че- ловек выстраивает сообразно им свою жизнь. Богословский спор о том, что значит Do-wel, заканчивается словами Терпения: наилучший способ постичь это — любить собственную душу, Бога и своих врагов. Доктор возражает: 17 В эпоху У. Ленгленда — блюдо из курицы или рыбы. Это было популярное в средневе- ковье лакомство, см. у Чосера: “For blankmanger, that made he with the beste” [29, p. 12]. Мировая литература / В.С. Сергеева 45 Это глупость <…> нелепая байка; вся мудрость мира и вся сила хра- брых мужей не способны установить мир между [?]18 и его врагами, и между двумя христианского королями не может ни один человек установить мир так, чтобы это было выгодно обоим. Таким образом, чревоугодие соединяется здесь с интеллектуальной гордыней и циничным безверием. Духовная пища, как и телесная, призвана поддерживать жизнь; но доктор богословия во всех отношениях заставляет голодать бедняков, лишая их и верно истолкованной истины Писания, к ко- торой он имеет доступ как ученый, и реальной еды. Вскоре после этого повествователь встречает Деятельного Хокина (Haukyn the actif man), который продает нечто под названием wafers. Это слово означает и вафли / галеты из пресного теста, и облатки, употребляю- щиеся при причастии. В этом каламбуре повседневный и сакральный смыс- лы хлеба сведены воедино. Не получаю я даров от знатных лордов за хлеб, что приношу им — [моя единственная награда] только благословение по воскресеньям, когда священник просит людей прочесть «Отче наш» ради Петра Пахаря и его сто- ронников. Я деятельный человек и ненавижу праздность; для всех честных тружеников, кто возделывает землю, от одного Михайлова дня до другого я пеку мои [wafers]. Хокин продолжает дело Петра Пахаря, снабжая людей жизненно необходимой пищей (без его изделий люди останутся голодными, а свя- щенник не сможет совершить таинство пресуществления); однако из са- мого его образа жизни (он «менестрель» и странствующий торговец) про- истекает неизбежность греха. И, в свою очередь, это влечет за собой еще одну важную тему «Видения...»: Христос пришел, чтобы спасти грешных. Плащ Хокина запачкан грехом; и он, и доктор богословия играют важную роль в путешествии Уилла к самопознанию, поскольку оба, вероятно, в чем-то напоминают его самого. Но, в отличие от доктора богословия, в конце части 14-й Хокин раскаивается, знаменуя тем самым духовный про- 18 В оригинале, очевидно, пропущено слово. Переводчик издания 2014 г. предположил, что речь здесь идет о папе римском [27, p. 179]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 2 46 гресс главного героя, в то время как самодовольного обжору надлежит оставить в прошлом. «И я снабжу тебя тестом, — сказал Терпение, — хоть не пахал плуг, и мукой, чтобы кормить людей, которая лучше всего для души, хоть никогда не росло ни зерно, ни виноград на лозе. Для всех, кто живет, пропитание я найду, и никто не будет испытывать недостатка в том, что ему нужно <…>». Тогда усмехнулся Хокин и с божбой ответил: «Клянусь Господом нашим, тот, кто тебе поверит, полагаю, не будет знать блаженства». «Не так», — терпе- ливо ответил Терпение и достал из кармана пищу великого достоинства, для всех животных, и сказал: «Смотри — пропитания достаточно, если вера наша истинна. Ибо не посылают жизнь, если нет пищи, которой можно жить <…>». Обозрел я еду, которую так хвалил Терпение, и увидел там часть «Отче наш» — «да будет воля твоя». «Возьми, Хокин, — сказал Терпение, — и ешь сие, когда голоден, или когда дрожишь от холода, или иссыхаешь от жары; не опечалит тебя ни гнев знатных лордов, ни тюрьма, ни страдания, ибо patientes vincunt. И потому будь благоразумен в речах и взглядах, в еде, и поведении, и во всех пяти чувствах, не заботься о пшенице, не желай льняной одежды, не тревожься о еде, не бойся смерти, но умри, если пожелает Бог, от голода ли, от жажды, как будет Его воля <…>». «Так трудно, — сказал Хокин, — жить и не делать греха. Грех вечно преследует нас», — сказал он и сильно опечалился, и стал проливать слезы и оплакивать все случаи, когда сделал что-то, что было не по нраву Богу; он терял сознание, и рыдал, и раскаивался, что имел землю во власти, больше или меньше, или господствовал над людьми, помимо себя самого. «Я был не- достоин, Бог свидетель, — сказал Хокин, — носить больше одежды, нежели рубаха и чулки, [нужные], дабы прикрыть тело от стыда», — сказал он и стал просить о милости, и рыдал, и плакал; и на том я проснулся. Wafers, приготовленные Деятельным Хокином из зерна, посеянного Петром Пахарем, должны стать самой важной пищей как для отдельного человека, так и для всего общества. Однако герои, собравшиеся в Церкви Единства, так и не принимают причастия, и Совесть вновь отправляется на поиски Петра Пахаря, по сути, заменив в этом повествователя, — поскольку его совесть теперь вполне осведомлена, кого ей надлежит искать.