Studia Litterarum

Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 272 «ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ГОВОРЕНИЯ» ЛЮДМИЛЫ ГОГОТИШВИЛИ: К ИСТОРИИ НЕИЗДАННОЙ КНИГИ (ПО МАТЕРИАЛАМ ЛИЧНОГО АРХИВА) © 2023 г. С.В. Федотова Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, Москва, Россия Дата поступления статьи: 19 марта 2023 г. Дата одобрения рецензентами: 22 мая 2023 г. Дата публикации: 25 декабря 2023 г. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2023-8-4-272-305 Исследование выполнено в ИМЛИ им. А.М. Горького РАН за счет гранта Российского научного фонда (РНФ, проект № 22-28-01832) Аннотация: В статье реконструируется сюжет, связанный с неизвестной книгой Л. Гоготишвили «Феноменология говорения», подготовленной к изданию в 2009 г., но так и не вышедшей в свет. Выдвигается гипотеза, согласно которой книга преемственно развивает основную концепцию magnum opus Гоготишвили, ее единственной прижизненной монографии «Непрямое говорение» (2006), отличаясь при этом своими методологическими установками и степенью завершенности. На основе материалов из личного архива Гоготишвили проводится сопоставление истории создания, вариантов названия и структуры обеих книг, выявляются концептуальные сходства и различия между ними. Особое внимание уделяется незаконченной статье «Аналитические орнаменты символизма и символические узоры аналитизма», не вошедшей в окончательный состав второй книги. На ее примере демонстрируются внутренние противоречия между общим замыслом и его воплощением, повлиявшие, как представляется, на отказ автора от издания. Публикуется одна глава неизданной книги — о типологии символистских дискурсивных стратегий (парадигме нелинейных многослойных «поликонцепций»), в которой содержится обоснование ключевой идеи этого замысла, получившей дальнейшее развитие в позднем творчестве Гоготишвили. Ключевые слова: Л. Гоготишвили, Вяч. Иванов, А. Белый, А. Лосев, М. Бахтин, Г. Шпет, русский символизм, философия языка, «Непрямое говорение», «Феноменология говорения», аналитизм, дискурсивные стратегии, типология, лингвофилософия. Информация об авторе: Светлана Владимировна Федотова — доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник, Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, ул. Поварская, д. 25 а, 121069 г. Москва, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-9991-4966 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. Для цитирования: Федотова С.В. «Феноменология говорения» Людмилы Гоготишвили: к истории неизданной книги (по материалам личного архива) // Studia Litterarum. 2023. Т. 8, № 4. С. 272–305. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2023-8-4-272-305 Научная публикация архивных документов / Scientific Publication of Archival Documents https://elibrary.ru/FXEQMG УДК 821.161.1.0 ББК 83.3(2Рос=Рус) Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 273 LYUDMILA GOGOTISHVILI’S “PHENOMENOLOGY OF SPEAKING”: ON THE HISTORY OF UNPUBLISHED BOOK (BASED ON PERSONAL ARCHIVE MATERIALS) © 2023. Svetlana V. Fedotova A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia Received: March 19, 2023 Approved after reviewing: May 22, 2023 Date of publication: December 25, 2023 Acknowlegements: The study was carried out at the IWL RAS at the expense of a grant from the Russian Science Foundation (project no. 22-28-01832). Abstract: The article reconstructs the plot related to the unknown book by L. Gogotishvili “The Phenomenology of Speaking,” prepared for publication in 2009, but never published. A hypothesis is put forward according to which the book successively develops the main concept of Gogotishvili’s magnum opus, her only lifetime monograph “Indirect Speaking” (2006), while differing in its methodological guidelines and degree of completeness. On the basis of materials from the personal archive of Gogotishvili, the article provides with a comparison of the history of creation, variants of the title and structure of both books, and reveals conceptual similarities and differences between them. Particular attention is paid to the unfinished article “Analytical Ornaments of Symbolism and Symbolic Traceries of Analytism,” which was not included in the final composition of the second book. This example demonstrates the internal contradictions between the general idea and its implementation, which apparently influenced the author’s refusal to publish. The article presents one chapter of an unpublished book on the typology of symbolist discursive strategies (the paradigm of no-linear multi-layered “polyconcepts”), which contains the substantiation of the key idea of this concept, which was further developed in the late works of Gogotishvili. Кeywords: L. Gogotishvili, Vyach. Ivanov, A. Bely, A. Losev, M. Bakhtin, G. Shpet, Russian Symbolism, philosophy of language, “Indirect Speaking,” “Phenomenology of Speaking,” analyticism, discursive strategies, typology, linguistic philosophy. Information about the author: Svetlana V. Fedotova, DSc in Philology, Leading Research Fellow, А.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Povarskaya 25 a, 121069 Moscow, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0002-9991-4966 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. For citation: Fedotova, S.V. “Lyudmila Gogotishvili’s ‛Phenomenology of Speaking’: On the History of Unpublished Book (Based on Personal Archive Materials).” Studia Litterarum, vol. 8, no. 4, 2023, pp. 272–305. (In Russ.) https://doi.org/10.22455/2500-4247-2023-8-4-272-305 This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) Studia Litterarum, vol. 8, no. 4, 2023 Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 274 Библиография Людмилы Гоготишвили (1954–2018) насчитывает около ста работ по философии языка русских символистов и постсимволистов, в круг которых, согласно ее концепции, входят поэты-теоретики Вячеслав Иванов и Андрей Белый, философы-имяславцы Алексей Лосев, Сергей Булгаков, Павел Флоренский, а также Михаил Бахтин. Но было бы сильным преуве- личением утверждать, что Гоготишвили является общепризнанным авто- ритетом в области изучения символизма. В большей степени она известна как истолкователь и комментатор сочинений Лосева и Бахтина, как автор отдельных аналитических статей обо всех названных философах (кроме Белого). А между тем Гоготишвили — не только интерпретатор, но и не- заурядный теоретик, развивающий лингвофилософскую символистскую традицию. Другое дело, что стиль Гоготишвили непрост для восприятия, что, несомненно, препятствует вниманию широкой читательской аудито- рии к ее работам. Уловить ее логически закрученную, терминологически насыщенную мысль, вбежав с мороза, раскрасневшись, затруднительно, как, признаем, и мысль тех философов-символистов, о которых она писала до конца дней. Тем не менее первые шаги в этом направлении уже сделаны в наде- жде, что дорогу осилит идущий [1; 2; 3; 4]. Настоящая статья движется в этом же русле. Наша цель — рассмотреть в контексте всего творчества историю создания единственной прижизненной книги Гоготишвили, ее magnum opus — «Непрямое говорение» (2006), а также реконструировать неизвест- ный сюжет о второй книге, напрямую связанной с первой. Актуальность этой двуединой цели не вызывает сомнений. Несмотря на то что количество ссылок на отдельные работы, вошедшие в «Непрямое говорение», в послед- Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 275 ние годы неуклонно увеличивается, книга как целое до сих пор не получила должного осмысления. Предпринимая попытку такого рода, мы опираемся прежде всего на материалы личного архива Гоготишвили. Они дают воз- можность проследить этапы и внутреннюю логику развития ее научного пути, что немаловажно для понимания ее лингвофилософских подходов к русскому символизму. В самом общем виде ситуация с изданием трудов Гоготишвили вы- глядит следующим образом. «Непрямое говорение» включает в себя ста- тьи 1999–2006 гг., т. е. является репрезентативным для среднего периода творчества, скорее даже для рубежа между средним и поздним, о чем бу- дет сказано ниже. Ранние работы, написанные с конца 1980-х по середину 1990-х, разбросаны по журналам, собраниям сочинений Лосева и Бахтина и разного рода сборникам, но участь полного забвения им не грозит, так как именно на них чаще всего ссылаются исследователи русской философ- ской мысли. Почти все, опубликованное после 2006 г., вошло в посмертный том «Лестница Иакова: архитектоника лингвофилософского пространства» (2020), составленный И.Н. Фридманом. Во вступительной статье он сооб- щает, что в последние годы жизни Гоготишвили обдумывала возможность издания второй книги, «но это намерение не оставило сколько-нибудь от- четливых следов в ее архиве: у нас нет на руках ни авторского названия, ни оглавления, ни концептуального обоснования структуры предполагаемой книги». Составитель действовал «на свой страх и риск», стремясь издать не посмертный сборник, а именно книгу, ориентируясь на образец «Непрямо- го говорения» [5, с. 11]. Обследование электронного архива Гоготишвили показало, что в нем действительно нет «следов» работы над книгой в последние годы. Но нам, к счастью, удалось обнаружить целый комплекс подготовительных матери- алов (относящихся к 2006–2010 гг.), которые позволяют пролить свет на загадочную историю создания второй — прижизненной, но так и не уви- девшей свет — монографии Гоготишвили «Феноменология говорения». На тесную взаимосвязь между двумя книгами указывают их хронологическая близость, однотипные названия, но, главным образом, содержание найден- ных материалов. Все эти всплывшие документы не оставляют сомнений: если бы вторая из них дошла до стадии издания, magnum opus Гоготишвили представлял бы собой двукнижие. Фактически этого не произошло. Но вот Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 276 вопрос: почему? Не претендуя на однозначный ответ, попытаемся хотя бы в общих чертах представить себе логику автора, опираясь на архивные сви- детельства1. Наша исходная гипотеза проста: вторая книга, развивая ос- новную концепцию первой, выдвигает новый методологический ракурс и новую проблематику, однако автор, по-видимому, остался не вполне удов- летворен полученным результатом. По крайней мере к такому выводу скло- няет изучение истории создания, вариантов названия и структуры, а глав- ное — концептуального сходства и различия между двумя монографиями. Сразу оговорим, что обращение к личному электронному архиву вле- чет за собой много текстологических проблем, на сегодня далеких от разре- шения. В этой ситуации названия файлов / папок и их датировка выступают для нас аналогом классических архивных источников, но ссылаться на них приходится без стандартной унификации. Среди них немало документов от- четно-планового характера, в том числе по проектам РГНФ, в которых Гоготишвили принимала или собиралась принимать участие. При почти полном отсутствии биографических данных, они помогают сориентироваться в ее творческих начинаниях, проследить развитие ее научных интересов: фор- мально, как и у многих сейчас, они оказываются связаны с проектной дея- тельностью. Сказанное вовсе не означает, что лингвофилософские концеп- ции Гоготишвили разрабатывались от случая к случаю, исключительно из прагматических соображений. Нет, ровно наоборот. Проходных тем у нее не было. Она всю жизнь занималась философией языка русского символиз- ма, не стесняясь оставаться по-старомодному принципиальным, системно и вместе с тем оригинально мыслящим ученым, никогда не терявшим лица. На пути к «Непрямому говорению» В кратком предисловии к книге «Непрямое говорение» Гоготишви- ли подчеркнула несколько важных моментов, объясняющих ее структуру, концептуальную новизну, терминологические сдвиги в работах разных лет и содержательную взаимосвязь магистральной темы со статьями 1980‑х гг. Последнее замечание, понятное для автора, не вполне прозрачно для читате- ля. В самом деле, отсылка к работам 1980-х постулирует единство лингвофи- лософской мысли Гоготишвили на протяжении многих лет, начиная с само- 1 Пользуясь случаем, благодарю И.Н. Фридмана за предоставленный доступ к архиву и разрешение публиковать новонайденные материалы. Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 277 го раннего, скажем так, «предрассветного» (ante lucem) периода ее научной биографии, мало кому известного. Парадоксально, что при этом пропуска- ется первый этап ее творчества, 1990-е гг., когда она заняла одну из ведущих позиций среди исследователей и комментаторов Лосева и Бахтина. Отсюда следует, что для понимания «Непрямого говорения» решаю- щее значение имеет тот факт, что Гоготишвили начинала как лингвист-те- оретик: в 1984 г. в МГУ она защитила кандидатскую диссертацию «Опыт построения теории употребления языка (на основе общефилологической концепции М.М. Бахтина)» по специальности «Общее языкознание». С ней напрямую связаны статьи 1980-х гг., сегодня почти полностью забытые, в которых металингвистические идеи Бахтина о диалогической природе любого высказывания «переводятся» на язык современной лингвисти- ки2. В этих работах уже видны отличительные черты научного стиля Гого- тишвили: пристрастие к методам логической реконструкции и интерпре- тации лингвофилософских концепций в контексте остродискуссионных проблем теоретической лингвистики XX в., склонность к типологизации и классификации, смелое терминологическое новаторство. Так, например, для обоснования бахтинской идеи диалогичности речи она вводит понятия речевых центров и частных источников смысла, выстраивает их типологию. Именно к этой понятийной номенклатуре Гоготишвили вернется в теоре- тическом трактате «К феноменологии непрямого говорения», вошедшем в состав прижизненной книги. Само ее название — бахтинское по происхо- ждению, равно как и устойчивый интерес к динамическим аспектам мысли и речи, к феномену «непрямого говорения», который Гоготишвили изна- чально понимала вполне по Бахтину. В диссертации она цитирует извест- ное высказывание философа о непрямом говорении как принципе «двой- ной мысли»: «одна мысль — явная, определяющая с о д е р ж а н и е речи, другая — скрытая, но тем не менее определяющая п о с т р о е н и е речи, бросающая на него свою тень» [6, т. 2, с. 150]. Одна выражена лексико-семантически, другая семантически не явлена, но именно она подразуме- вает подлинный предмет высказывания, его смысл или коммуникативный замысел. 2 Имеются в виду две рукописи («О соотношении единиц языка и речи» и «О категориях стилистики»), депонированные в ИНИОН, и две опубликованные в сборниках статьи, где они и затерялись: [18; 19]. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 278 Если же обратиться к собственно первому этапу, через который Гоготишвили сознательно «перепрыгивает» в преамбуле к «Непрямому говорению», то можно заметить, что за исключением отдельных статей, посвященных Бахтину и развивающих диссертационные положения [7; 8], чисто лингвистическая проблематика здесь отходит на периферию. В центре интересов Гоготишвили теперь общефилософское значение на- следия Лосева, религиозно-философский статус языка у имяславцев и ком- муникативная версия имяславия (исихазма) [16; 9]. Большое внимание она уделяет рассмотрению мировоззренческих и прямо конфессиональных во- просов, касающихся соотношения языческого платонизма и православно- го энергетизма (паламизма), монизма, дуализма, пантеизма в имяславии и софиологии Вл. Соловьева и его последователей, прежде всего, разуме- ется, Лосева [15]. В это время уже намечаются попытки концептуального сближения лосевской и бахтинской философии языка, традиционно про- тивопоставляемых. Они ведутся по линиям христианского персонализма, платонической традиции, теории авторства [13], коммуникативной праг- матики, общего интеллектуального контекста творчества. Чуть позже мы вернемся к этой теме. Сейчас лишь зафиксируем, что на первом этапе Гоготишвили только начинает выстраивать концепцию символистской парадигмы языка, делая упор на ее ключевых проблемно-тематических (содержательных) аспек- тах. Высокая оценка поэта и теоретика символизма Вячеслава Иванова со стороны Лосева и Бахтина, открыто признававших его своим учителем, имеется в виду, но не более того: Иванов упоминается в работах этих лет в фоновом режиме. По-видимому, к этому моменту у Гоготишвили еще не сложилась концепция философии языка символизма, которая обосновы- вала бы генетическое родство символистских теорий Иванова, философии имени Лосева и диалогизма Бахтина, несмотря на все их очевидные разли- чия. На втором этапе это становится для Гоготишвили главной задачей, поэтому она решительно меняет ракурс рассмотрения с общефилософско- го на лингвистический. Такой угол зрения целенаправленно редуцирует содержательно-тематические (религиозно-мифологические) установки символистов и заостряет внимание на логико-лингвистическом анализе их учений о языке. Нижнюю границу этого короткого периода мы устанавли- Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 279 ваем по выходу в свет «Лингвистического аспекта трех версий имяславия (Лосев, Булгаков, Флоренский)» (1997) [11], верхнюю — по программной статье «Рецепция символизма в гуманитарных науках (лингвофилософ- ский аспект)» (2004) [17], которая подытоживает средний и обосновыва- ет переход к следующему — феноменологическому — этапу. По черновым материалам из личного архива исследовательницы, впрочем, понятно, что последняя работа была начата на следующий год после появления в 1999 г. двух принципиально важных статей «Лосевская концепция предикатив- ности» [12] и «Между именем и предикатом (символизм Вяч. Иванова на фоне имяславия)» [14, с. 15–103], а также доклада Гоготишвили «Двуголо- сие в соотношении с монологизмом и полифонией»3. Сюда же относится «Антиномический принцип в поэзии Вяч. Иванова» (2002), сильно пере- работанный вариант «Между именем и предикатом…», предназначенный для публичного выступления4. В итоге сложился цикл работ, объединенных предикативной концепцией символа (имени) и мифа у Иванова, Лосева, Булгакова, Флоренского, а также двуголосого слова и полифонии у Бахтина, которая впервые сводит всех героев Гоготишвили в одном концептуальном поле символизма, рассмотренном сквозь призму лингвистической аналити- ки (а именно, субъект-предикатного строения суждений). Не задерживаясь на характеристике этого цикла и его полемической заостренности против распространенных трактовок категории имени у философов-имяславцев и ивановской теории символа, о чем нам уже приходилось говорить детально [4], перейдем сразу к интересующему нас вопросу. Как работы этого перио- да встроились в первый издательский проект Гоготишвили? На основании архивных документов понятно, что осенью 2001 г. Людмила Гоготишвили собиралась подать заявку в РГНФ на издание мо- нографии, заглавие которой было выбрано не сразу. Из первоначальных вариантов («Философия языка русских символистов», «Философия язы- ка русского символизма», «Символическая философия языка», «Русский символизм (лингвофилософский аспект)») автор остановился на первом. Планировалось, что книга будет включать: «именные» разделы (очерки 3 Доклад на международной бахтинской конференции в Индианском университете в США (одноименная статья впервые опубликована в 2004 г., см.: [14, с. 139–219]). 4 Доклад был прочитан на VIII Международной конференции «Вяч. Иванов: между Св. Писанием и поэзией» осенью 2001 г. в Риме, см.: [14, с. 103–138]. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 280 лингвофилософских взглядов Вяч. Иванова, А. Белого5, А. Лосева, М. Бах- тина), а также разделы, посвященные внутренним дискуссиям в символизме; соотношению русского символизма с феноменологией и неокантианством; рецепции идей символизма в философии и филологии 1950–1990 гг.; гипо- тетической реконструкции инвариантной основы разных символистских версий философии языка. Ядро проектируемой книги, вне всякого сомне- ния, состояло из статей лингвистического («предикативного») периода. Все базовые понятия, определяющие их концептуальное своеобразие, вошли в состав ключевых слов проекта: «русский символизм, лингвофилософский аспект, особенности референции и предикации, синтаксическая структура символического дискурса, мифологизм, антиномизм, двуголосие». Однако судьба этой заявки, что называется, покрыта мраком неизвестности: то ли она не была поддержана, то ли вообще не подавалась. В любом случае в архиве отсутствуют отчетные материалы перед Фондом. Не появилась в на- меченные сроки и сама монография. Следующая попытка издать книгу оказалась более успешной. В 2005 г. проект по изданию «монографического сборника» «Философские проекции символизма (Вяч. Иванов. А. Лосев. М. Бахтин)» был поддержан. В архиве сохранился черновой набросок заявки от 25.09.2004, с несколь- ко иным, но довольно близким названием «Лингвофилософские проекции символизма (Вяч. Иванов. А. Лосев. М. Бахтин)» и приблизительным объ- емом («40 а. л. или 35?»). Из текста аннотации следует, что по сравнению с предыдущим вариантом в содержании сборника произошли определенные изменения, а именно сократилось количество разделов: из «именных» была снята часть о Белом, из теоретико-дискуссионных — все, за исключением последнего. Несмотря на то, что он по-прежнему оставался неозаглавлен- ным, ясно, что инвариантная основа различных версий философии языка теперь мыслилась не в лингвистическом, а в феноменологическом ключе — как «трехаспектное соотношение между актами и смысловыми структурами сознания, актами и синтаксическими структурами языка, а также подразу- меваемыми в каждом случае объектами и способами референции». Это из- менение подтверждается двумя промежуточными заголовками книги, ко- 5 Как уже отмечалось, отдельной статьи о Белом Гоготишвили не написала. Наиболее развернутые высказывания о нем содержатся в статье «Между именем и предикатом…» [14, с. 41–45], а также в тексте, впервые публикуемом ниже. Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 281 торые встречаются в индивидуальных планах на 2005 г. по месту основной работы Гоготишвили в Институте философии РАН: «Интенциональные и языковые акты сознания» (50 а. л.) и «Символизм и феноменология языка» (50 а. л., издательство «Языки славянской культуры»). И только в итоговом годовом отчете находим, наконец, искомую информацию о том, что «про- должалась работа над монографией “Непрямое говорение”: велась подго- товка заключительного раздела “Фрагменты феноменологии непрямого говорения”». Нельзя не заметить, что состав сборника и его окончательное назва- ние утвердились далеко не сразу. Так, в подробном плане книги, написан- ном в начале июня 2005 г., фигурирует первый вариант заглавия («Лингво- философские проекции символизма…»), структура остается той же, но состав статей (с указанием листажа) значительно отличается от канониче- ского. Здесь те же «именные» блоки: «Вяч. Иванов», «А. Лосев» и «М. Бах- тин» (в совокупности — «42 п. л.»), а также пока безымянная «заключи- тельная статья» («около 8 п. л.»). Первый раздел остался без изменений (две работы об Иванове). Во втором планировались три — «Лингвистиче- ский аспект трех версий имяславия…», «Лосевская концепция предика- тивности» и «Реконструкция радикального лингвофилософского проекта А.Ф. Лосева», опубликованная на английском языке в 2004 г. [23]. В книгу включена только последняя, в переработанном и увеличенном по объему (на 3 п. л.) виде, с другим названием — «Эйдетический язык (реконструк- ция и интерпретация радикальной феноменологической новации А.Ф. Ло- сева)»: она была завершена в 2006 г. и впервые напечатана в «Непрямом говорении» [14, с. 220–415]. Третий раздел обещал быть самым широким по тематике и хронологии. Здесь предполагались две ранние статьи о Бах- тине 1992 г. [7; 8], «Двуголосие в его соотношении с монологизмом и поли- фонией», а также «Лингвофилософские взгляды М. Бахтина в восприятии филологических наук 60–70-х гг. (К истории гуманитарных идей в России ХХ века)» и «Ранний Бахтин на фоне феноменологии, философии жизни и символизма», отмеченные как «Новое»6. В книге осталась только третья 6 Статей с таким названием не выявлено. Очевидно, имелись в виду аналитические пре- амбулы к бахтинским текстам «Рабочие записи 60-х – начала 70-х годов» [6, т. 6, с. 533–701] и «К философии поступка» [6, т. 1, с. 351–424], опубликованные в собрании сочинений философа в 2002–2003 гг. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 282 из перечисленных. При этом она поменялась местами с «лосевской», что согласуется с заявленным автором композиционным принципом: все статьи сборника расположены в порядке их появления. Соответственно, теорети- ческая работа «К феноменологии непрямого говорения» [14, с. 416–712], которая спешно дописывалась, судя по всему, во второй половине 2005 г. и даже позже, до самого последнего момента, и прямо «с колес» отправилась в издательство7, завершает книгу «торжественной кодой», если воспользо- ваться выразительной метафорой И.Н. Фридмана [5, с. 12]. Непредвиден- ное увеличение (почти в два с половиной раза) объема «заключительной статьи» потребовало сокращения «именных» разделов. А концептуальная новизна выдвинула ее на ключевое место и придала ей, как подчеркивает автор, «обобщающий, экстраполирующий и развивающий тему характер», акцентируя единый — феноменологический — ракурс описания философии языка русского символизма [14, с. 13]. История создания magnum opus Гоготишвили подтверждает замеча- ние автора о «частичных терминологических смещениях» в работах раз- ных лет, которые объединяются «уточняющейся, развивающейся и далекой от завершения» идеей непрямого говорения. Хронологический принцип композиции сборника демонстрирует со всей наглядностью поворот в ме- тодологических подходах Гоготишвили к символистским теориям языка и порубежный характер книги в целом. «Ивановские» и «бахтинская» статьи относятся ко второму — лингвистическому — этапу ее творчества, «лосев- ская» и заключительная — к следующему, феноменологическому. В первых трех господствует предикативная интерпретация символа и мифа у Ивано- ва, двуголосия и полифонии у Бахтина, в четвертой — лосевская концепция предикативности уже модифицирована в феноменологическую трактовку «эйдетического языка». А в пятой — все они выступают разновидностями феноменологии непрямого говорения, лингвистические дефиниции из ива- новских и бахтинской статей при этом трансформируются в феноменологи- ческие. Преемственность двух подходов, последовательно сменивших друг 7 Определить точное начало работы над заключительным трактатом затруднитель- но, но последнее сохранение файлов, содержащих его главы и экскурсы, приходится на март – апрель 2006 г. С учетом того, что издательский проект был рассчитан на один год, по грантовским обязательствам это был предельный срок издания книги. Между тем она под- писана в печать 29.09.2006. По-видимому, издательский процесс затянулся из-за состояния здоровья Гоготишвили: в том же году она перенесла первую онкологическую операцию. Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 283 друга, среди прочего, объясняется (с использованием узнаваемых иванов- ских словечек) тем, что для Гуссерля «предикат всегда есть то, что или как говорится, а не то, о чем говорится». «Прототип предикативного акта» во всех «персональных» статьях, согласно Гоготишвили, «один и тот же — фе- номенологический» [14, с. 519–520]. Не беремся сейчас за сколько-нибудь серьезный анализ работы «К феноменологии непрямого говорения», заострим лишь внимание на ее несомненно прорывном характере и грандиозности замысла. Классифици- ровать многообразные явления, распределенные по разным направлениям гуманитарной мысли XX в. (филологии, лингвистики и философии), кото- рые разрабатывают проблемы непрямого (небуквального) смысла речевых высказываний; «выстроить лабиринт из понятий и терминов, стены кото- рого хотя бы осязаемо для ума оградили пространство протекания непря- мого смысла и наметили его излюбленные маршруты» [14, с. 416], — такова была дедалова цель Гоготишвили, задумавшей осуществить «перевод» на- личного терминологического инструментария на язык феноменологии Гус- серля (эйдосы, ноэмы / ноэсы, интенции, акты сознания, эгология и др.). Первоначальная задача заключительной статьи — концептуально связать в едином феноменологическом ракурсе концепции Вяч. Иванова, Бахтина и Лосева — переросла, таким образом, в разработку теоретической моде- ли феномена непрямого говорения, в рамках которой «механизмы» фило- софии языка русских символистов выступали показательными, но все же частными случаями. Однако сжатые сроки написания сказались на определенной анали- тической этюдности этой работы. На первый взгляд, оглавление поражает детально выстроенной логикой в духе схоластического трактата (4 главы, в каждой — от 3 до 5 разделов, разбитых на параграфы со сквозной нуме- рацией, всего их 117; плюс 6 экскурсов в Приложении). Вместе с тем вся эта тщательно продуманная партитура дробит текст на небольшие по объему части (от 1–2 страниц до 1–2 абзацев). Во многих из них только намечается определенная тема или проблема, но ее решение откладывается на потом. Сама Гоготишвили хорошо понимала, что ее концепция носит «гипотети- ческий, поисковый и предварительный характер с расчетом на раскрытие возможных перспектив темы в будущем» [14, с. 14]. Показательна в этом отношении и мимоходом брошенная фраза о том, что автор говорит «здесь Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 284 без всякой настойчивости, больше в целях накопления “смысловой руды”» [14, с. 559]. Таким образом, первоначальное название заключительного раз- дела монографии — «Фрагменты феноменологии непрямого говорения» — не случайно, как и замена в окончательном варианте первого слова на сино- нимичный предлог «к». Неизданная книга «Феноменология говорения» Уже в мае 2006 г., за полгода до выхода в свет «Непрямого говоре- ния», Людмила Гоготишвили набрасывает черновой вариант заявки на фундаментальное исследование в РГНФ (2007–2009). Целью нового про- екта стала разработка версии «феноменологии говорения» на основе оте- чественной гуманитарной мысли первой половины ХХ в., а его основным результатом — написание монографии «К феноменологии говорения» (25–27 а. л.). В сентябре заявка отправляется на конкурс с уточненным названием — «Феноменология говорения», и в начале следующего года ее поддерживают. Благодаря этому счастливому обстоятельству в архи- ве Гоготишвили сохранилось много материалов, документирующих это начинание. Среди них особый интерес представляют три папки: «Состав ФГ», «Печатать Состав ФГ», «Отпечатанная книга ФГ». Содержащиеся в них файлы не оставляют сомнений в том, что монография была написана в запланированном объеме и представлена в Фонд в виде рукописи, подго- товленной к изданию. Это фактическая сторона дела. Посмотрим теперь, как шла подготовка книги с точки зрения содержания. Начнем с конкурсной заявки. Она дает представление о том, что сна- чала Гоготишвили планировала развивать и корректировать основные по- ложения, разработанные или только пунктирно намеченные раньше. Так, она предполагала выявлять и типологизировать состав идей, явлений и раз- новидностей языковых процессов и механизмов, связанных с феноменоло- гией говорения; расширять их номенклатуру и уточнять их классификацию в феноменологическом ракурсе. Решение этих задач, подчеркивала Гого- тишвили, было начато в работе «К феноменологии непрямого говорения», но проведено там «в предварительном, фрагментарном и несистематиче- ском, виде». Заявляла она также о расширении материала исследования: помимо подробно изученных языковых концепций Вяч. Иванова, А. Ло- сева, М. Бахтина и частично рассмотренных лингвистических воззрений Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 285 А. Белого, П. Флоренского, С. Булгакова, Г. Шпета, Ю. Лотмана, Б. Успен- ского и других, планировалось проанализировать с точки зрения феноме- нологии говорения концепции А. Мейера, О. Мандельштама, В. Хлебнико- ва, С. Эйзенштейна, Ж. Делёза, Ж. Лакана, Э. Левинаса и др. Отметим, что все перечисленные фамилии, за исключением Мейера и Хлебникова, уже встречались в последней работе «Непрямого говорения», правда, бегло, в примечаниях. К примеру, если Эйзенштейн раньше упоминался мельком, то теперь на первый план выдвигалось сопоставление форм прямого и не- прямого говорения с приемами киноязыка. Словом, проект был теснейшим образом связан с первой книгой и задумывался как концептуальная шли- фовка ее заключительного трактата, с расширением анализируемых теорий и практик. Вместе с тем появляется и новая задача: не только разработать це- лостную, «а по некоторым параметрам, — подчеркивает Гоготишвили, — оригинальную, версию феноменологии непрямого говорения, но через нее (поскольку понятие “непрямого говорения” концептуально связано с “прямым говорением”)» обосновать версию феноменологии говорения в целом. Парадоксально, что при этом Гоготишвили по-прежнему, вслед за Гуссерлем и Лосевым, отстаивала тезис о принципиально неизоморфно- коррелятивной (т. е. непрямой) воплощаемости смысла в естественном языке. Прямое говорение, следовательно, сразу понималось как проблема. Обращает на себя внимание также новая установка автора на «согласитель- ный синтез» между феноменологическими и нефеноменологическими об- ластями знания (аналитической философией, когнитивной лингвистикой, поэтикой). Этот синтез мыслился двояким образом: как предмет изучения и как метод его адекватного исследования. В первом случае имелись в виду «интеллектуальные техники» русского символизма, их обусловленность философским контекстом эпохи (феноменологией и неокантианством). Во втором — разработка методологии, пограничной между аналитической лингвистикой и феноменологией сознания. Подчеркнем, Гоготишвили де- лала заявку на разработку нового направления в гуманитарной науке — фе- номенологии говорения как фрагмента общей феноменологии языка. Про- блемное поле ее исследования входит в общеевропейское течение научной мысли, освещающей сложные вопросы о соотношении смысла, сознания, языка и речи (М. Мерло-Понти, П. Рикёр, У. Чейф, Дж. Серл, Дж. Остин, Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 286 Р. Рорти, В. Шмид и др.). Как и в предшествующей работе, Гоготишвили намеревалась связать в единую картину достижения научной мысли в сфе- ре теории речевых актов, аналитической философии, теории порождающих грамматик, семантики, когнитивной лингвистики, структурализма, психо- аналитики, нарратологии, тропологии, неориторики, социолингвистики, психолингвистики. Такой синтезирующий подход, считала она, способен оказать стимулирующее воздействие на разрешение дискуссионных про- блем феноменологии языка. Но «изюминкой» этого замысла по-прежнему оставалась идея о том, что весомое слово в этих теоретических дискуссиях должно принадлежать лингвофилософским концепциям русского симво- лизма. Их инновационный характер, по убеждению Гоготишвили, не опо- знан наукой в силу религиозно-мифологической аранжировки символист- ского дискурса. Однако ход работы над монографией демонстрирует, что первона- чальные планы довольно быстро изменились. Сначала Гоготишвили шла по намеченному пути, развивая основные положения «К феноменологии непрямого говорения», но затем она свернула с проторенной дороги на но- вую стезю. Во вступительном разделе книги, «Ключевые проблемы фено- менологии говорения (в порядке общей рекогносцировки)», этот методоло- гический поворот обоснован следующим образом. Главным радикальным обновлением исследования по сравнению с предшествующими работами, утверждает Гоготишвили, «стало введение проблемы текстопорождающих принципов, или дискурсивных стратегий. Эта тема осознана здесь как об- разующая сердцевину феноменологии говорения, которая ведь фактически и является теорией именно текстопорождения (или порождения речи)». В новом ракурсе из намеченного ранее спектра вопросов выделились два основных аспекта, связанные с дискурсивными стратегиями, — концепт подразумевания (вариант «непрямого говорения») и теория имманентной интерсубъективности языкового «Я». Три этих тематических блока, соглас- но вступительной статье, определяют структуру и смысловой сюжет моно- графии. В окончательном варианте она получила уточняющий подзаголо- вок: «Феноменология говорения: к типологии дискурсивных стратегий». Тем не менее постулируемая во вступлении логика книги носит ско- рее идеальный, чем реальный характер. К такому выводу можно прийти, внимательно рассмотрев структуру и содержание статей, вошедших в ее Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 287 состав. Всего их пятнадцать. Они находятся в папке «Отпечатанная книга ФГ», в отдельных файлах со сквозной нумерацией (для наглядности мы указываем номера). На основании этого материала можно заметить следу- ющее. Помимо вводной работы (1), по-видимому, планировалось, что все разделы книги будут двухчастными: сначала глава с теоретическим обо- снованием темы, затем ее разработка на примере конкретных авторов (т. е. «именные» статьи, написанные в рамках проекта). Однако такой принцип выдержан не везде. К теоретической главке (2) «Концепт “подразумевания” и некоторые проблемные зоны вокруг него» относятся две «прикладные» работы: (3) «От подразумеваемой предметности к подразумеваемым смыс- лам (мотивация “оязыковления” феноменологии ранним Г. Шпетом)», 2009 [10, с. 151–165]8 и (4) «Ожидаемые расхождения и неожиданные сход- ства в толковании “подразумеваемых смыслов” (Шпет и Бахтин)», 2008 [10, с. 166–178]. Концептуальная главка (5) «Вокруг идеи “имманентной ин- терсубъективности языкового Я”» одночастная. Теоретическая статья (6) «Точки говорения: компонентное расширение и типологическая класси- фикация», во многом повторяющая положения «К феноменологии непря- мого говорения», «провисает» между тремя заявленными тематическими блоками, но ее поддерживает статья (7) «Многослойность подразумевае- мых смыслов и предмет как точка говорения (версия А. Лосева)», 2008 [10, с. 35–69]. Наиболее основательно разработана часть о дискурсивных стра- тегиях: кроме общетеоретической работы (8) «К типологии дискурсивных стратегий: парадигма нелинейных многослойных “поликонцепций”», впер- вые публикуемой ниже, здесь собраны четыре новые статьи: (9) «“Круглое изложение” П. Флоренского как основа дискурсивной стратегии дефокали- зованной полициклии», 2010 [10, с. 135–150], (10) «“Позиционная политро- пия” как текстопорождающий принцип (интерпретация лосевской тропо- логической теории)», 2010 [10, с. 247–260], (11) «Идея внутренней формы как алгоритма (к дискурсивной стратегии позднего Г. Шпета)», 2010 [10, с. 383–400], (13) «Коммуникативный полиролизм и полифония (дискур- сивные стратегии В. Библера и М. Бахтина)», 2009 [10, с. 502–553], а также относительно давняя преамбула к ранней бахтинской работе «К философии 8 Мы указываем год первой публикации и ссылку на источник по посмертному изданию, где дается текстологическая справка к каждой статье, не отмечая при этом незначительные отличия в формулировках названий. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 288 поступка» (см. примеч. 6), включенная под другим заголовком (12) «Аб- солютное самоисключение автора (к концептуальной основе полифониче- ской дискурсивной стратегии М. Бахтина)». Последние два раздела также одночастны. Эти статьи (14–15) хотя и носят отвлеченно-теоретические названия («Смысловые эффекты при смене языковой модальности в язы- ке», 2012 [10, с. 106–134] и «Вольные вариации на тему “смысл, язык, им- прессия и экспрессия”»), фактически также посвящены Бахтину, нарушая тем самым композиционный принцип книги. Заметно, что с точки зрения логики развития сюжета выделяются не три заявленных тематических ли- нии, а шесть (2, 5, 6, 8, 14, 15). Абсолютно новой и приоритетной оказалась тема дискурсивных стратегий, все остальные так или иначе разрабатыва- лись раньше. Иными словами, можно утверждать, что во время работы над проектом (2007–2009) в лингвофилософии Гоготишвили произошел «дис- курсивный поворот», который стал определяющим для ее позднего творче- ства. Большая часть статей, собранных в посмертном издании, изначально входила в состав второй книги. Возвращаясь к вопросу о том, почему она так и не вышла в свет, те- перь, после рассмотрения истории ее создания, можно подтвердить выска- занную выше гипотезу. «Феноменология говорения», задуманная как про- должение «Непрямого говорения», на полпути переросла первоначальный замысел. В силу того, что задачи, поставленные в начале и появившиеся по ходу дела, были в какой-то мере разнонаправленны, книга оказалась несколько расфокусированной. Гоготишвили не могла не понимать, что, с одной стороны, она делала упор на типологию и классификацию, с дру- гой — для нее, по всей видимости, далеко не решенными оставались сами принципы, фундирующие изучаемые явления. Речь идет не только о дис- курсивных стратегиях, вдруг появившихся на авансцене исследования, но и о постоянно стоящем в центре ее внимания соотношении феноменологии и аналитики — как в составе идей русских символистов, так и в собственной методологии. Далеко не случайна ее нацеленность на «согласительный син- тез», о котором упоминалось выше. Значит ли все изложенное, что Гоготишвили, выполнив обязатель- ства перед Фондом и отправив в качестве отчета рукопись научного тру- да, не собиралась его издавать? Нет, это явно не так. Показателен финал вводной главки, где открыто признается, что не все цели были достигнуты, Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 289 а следовательно, не были получены достаточные основания для обобщаю- щих выводов. Но по большому счету, вскользь замечает Гоготишвили, такая цель и не ставилась, поскольку «сами параметры возможных обобщений в феноменологии говорения остаются не вполне ясными». Заключитель- ный абзац все же отражает установку на издание монографии в обозримом будущем: «Автор предлагает вниманию читателя эту книгу в надежде, что дорогу, действительно, осилит идущий и что каждый пройденный участок пути имеет свой смысл и значимость». Очень может быть, что Гоготишвили хотела подать заявку на изда- тельский грант в следующем году. В папке «Печатать Состав ФГ» большин- ство текстов редактировалось в августе – начале сентября 2010 г., тогда же появилось три добавления: «16. Новое о когнитологии и феноменологии», «17. Забытое. Лосев. Бахтин. Аналитика», «18. Дуализм. Новая статья». Об- новление состава книги именно в это время связано, вероятно, с тем, что Гоготишвили ориентировалась на стандартную дату завершения приема конкурсных заявок — 30 сентября. Однако никаких следов оформления проектной документации ни в этом году, ни в последующих в архиве не об- наружено. Нельзя не остановиться на чрезвычайно интересном файле 17. В нем содержится незаконченный, довольно большой по объему текст (около 1,7 п. л.), написанный, судя по всему, в самом начале работы над второй книгой. У него имеется три разновременных заголовка: «Основная мысль», «Аналитические орнаменты символизма и символические узоры анали- тизма» и «Полиролизм, полиформия, полифония (Шпет, Лосев, Бахтин)». Первый имеет «рабочий» характер и относится к самому раннему этапу соз- дания текста. К этому заголовку дается любопытное примечание: «Возмож- но, брак философии и филологии и свершился, но по большому счету он остается бездетным. У обоих супругов есть дети на стороне (в родных селе- ньях), между собой они говорят на разных языках и в порожденных резуль- татах продолжается доминирование то одного, то другого. Наивно выгля- дят как выходы филологии в область рассуждений о мире, бытии и смысле, так и вылазки философии в анализ тонкостей языковых форм». В этих рассуждениях, отдаленно напоминающих «О бракосочетании» Марциана, звучит, как кажется, не только проблема разработки метода, адекватного символистской философии языка, т. е. метода, неизбежно пограничного Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 290 между лингвистикой и философией. Здесь слышится и очень личная нота: констатация неудачности «брака» выглядит как рефлексия Гоготишвили о собственном научном пути между лингвистической аналитикой и фено- менологией, как понимание своего научного одиночества (философы не знают лингвистики, лингвисты далеки от философии). Отсюда попытки идентифицировать собственный метод с когнитивной лингвистикой, кото- рая, с точки зрения Гоготишвили, успешнее всего может соединиться с фе- номенологией сознания. Этой проблеме посвящен, кстати говоря, набросок в файле 16, где нащупываются точки пересечения между когнитивистикой и феноменологией говорения. В соответствии с примечанием о «браке» в «Основной идее» Гого- тишвили намечала две задачи: «осуществить перевод лосевской концепции на язык согласительных когитологических теорий» и «связать особенное лосевское с особенным Бахтина, Шпета, Вяч. Иванова и др., которые также представляются предтечами когитологии (разумеется, не только)». Мысль автора, тем не менее, пошла не в сторону собственно когнитологии, а в сто- рону сопоставления языковых идей Лосева с аналитической философией. Гоготишвили пишет о том, что «редукция лосевской идеи эйдетического языка может быть одним из компонентов того, что сегодня является ис- комым в аналитических типах теории дискурса». В таком же ключе про- водится весьма нетривиальная аналогия между «неотмысливаемой мифо- логической установкой» Лосева, а также всей русской философией языка (Вяч. Иванова, Бахтина, Шпета, Мандельштама) и аналитикой. Под ана- литикой имеется в виду, цитируем, «радикальный конвенционализм Айдуке- вича (утверждающего, что предложения наблюдения зависят от принятого конвенционально “концептуального каркаса” и, следовательно, не обра- зуют “теоретически нейтрального” эмпирического базиса), расселовская пропозициональная установка как психологическая предрасположенность субъекта к определенному видению объекта, теория интерпретации Дэ- видсона, в которой раскрывается связь семантического значения предложе- ний с индивидуальными и социальными структурами убеждений, верова- ний, желаний, намерений и пр.». Намеченные здесь параллели не получили дальнейшего развития в творчестве Гоготишвили. Однако начатый сюжет о плодотворности и «взаимовыгодности» со- пряжения аналитики и символистских версий философии языка показался Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 291 ей перспективным, когда «забытая» «Основная мысль» попалась на глаза. На это указывает помета перед текстом: «Может, это сделать статьей, мо- жет, в книгу? Но обязательно использовать». Очевидно, тогда же появился второй заголовок, «Аналитические орнаменты символизма и символиче- ские узоры аналитизма». Нетипичный для Гоготишвили в силу своей ри- торической (хиастической) изощренности (наподобие ивановского: ложь истины твоей змеиной иль истина змеиной лжи), графически он оформлен как название статьи, к нему же добавлен эпиграф из «Разговора о Данте» Мандельштама: Орнамент строфичен. / Узор строчковат. Помимо нового заголовочного комплекса, в тексте видны следы правки: в режиме редакти- рования Гоготишвили вносит комментирующие реплики, ставит вопросы, отвечает, спорит сама с собой, что придает этому черновому материалу уди- вительную живость. Впрочем, дальше Гоготишвили не пошла, задуманной статьи не написала, идею сопряжения аналитизма и символизма, в отличие от феноменологии и символизма, в дальнейшем проводить не стала. Судь- ба третьего заголовка еще более эфемерна, так как в обсуждаемом тексте о Шпете почти ничего не сказано. Но благодаря названиям «поликонцеп- ций», играющих стержневую роль в центральном разделе неизданной книги о дискурсивных стратегиях, можно понять, что это самая поздняя попытка превратить «заготовку» в отдельную статью, оставшаяся также неосущест- вленной. Думается, что файл 17, при всей его теоретической многовекторности и незавершенности, можно воспринимать как прототекст, в котором начали оформляться основные идеи, связанные с «дискурсивным поворотом». Тут намечаются заходы к «аналитическим теориям дискурса»; символистским «поликонцепциям», акцентировавшим «дискурсивный (динамический, связный, основанный на стратегии действий) аспект языка»; «лосевской интерпретации дискурсивного значения тропов и фигур речи»; «политер- минам» и др. А главное — тут Гоготишвили нащупывает решение пробле- мы прямого (адекватного) говорения. «Презумпция возможности реаль- ной адеквации ощутима у Лосева (как и у Бахтина) только в религиозном мистическом общении, т. е. в той сфере, которая обоими принципиально выводилась за пределы естественного языка», — пишет она. Дискурсивные стратегии символистов, по определению «непрямо говорящих», в таком ключе оказываются телеологически нацеленными на «поиск некой идеаль- Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 292 ной формы», «адекватного выражения (а не слияния!)» смысла в языке, что привело бы и к возможности символизации трансцендентности. «Но разве не тот же стимул движет аналитической философией? — задается вопросом Гоготишвили. — Аналитика счищает с языка разного рода неадекватные с ее точки зрения напластования, вроде экспрессии, особенностей ситуации, т. е. стремится сблизить язык с логикой, безотносительной к ситуации общения и к особенностям общающихся». Аналитическая философия, с этой точки зрения, ищет такой же идеальной (прямой) формы, что и символисты. Раз- личия между ними заключаются в религиозной установке последних, кото- рая продуцирует многослойность смысла и соотносимые с ней нелинейные «поликонцепции» текстопорождения, или дискурсивные стратегии. Многие идеи этой «заготовки» разойдутся по отдельным статьям, подготовленным в рамках проекта. Но, помимо этого, в ней впервые пред- принято развернутое сопоставление мифологичности и символизма Ло- сева с диалогизмом и полифонией Бахтина. Начатое, как мы помним, еще в 1990‑е, оно приобрело здесь отчетливую концептуальную структуру. Позд- нее она ляжет в основу важнейшей работы Гоготишвили «Вклад постсимво- листов Лосева и Бахтина в теорию построения дискурса (принципиальные различия на фоне фундаментального сходства)» (2014) [10, с. 431–450], которая, по существу, подводит итог ее многолетним реконструкциям и ин- терпретациям символистской парадигмы философии языка. В известном смысле «забытая» автором статья «Аналитические орнаменты символиз- ма…», с избытком насыщенная концептуальными положениями и впервые найденными понятиями, ключевыми для «Феноменологии говорения», разделила ее участь. Заряженные смелым интеллектуальным импульсом, они остались недовоплощенными в силу нерешенных противоречий меж- ду их первоначальным замыслом и новыми идеями, открывающими иные горизонты. Мы публикуем самую важную теоретическую главку из неизданной книги. Ее начальный и финальный фрагменты, правда, попали позже в ста- тью о «позиционной политропии» у Лосева. Но основная и бо́льшая ее часть не была обнародована. Она содержит не только основные идеи всех выше- перечисленных «именных» статей, но и описание дискурсивных стратегий Вяч. Иванова и Андрея Белого, не вошедшее ни в одну из прижизненных публикаций. В своем первозданном и целостном виде этот текст представ- Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 293 ляет огромный интерес, давая исчерпывающее представление о ключевой идее монографии, которая, как мы пытались показать, могла бы стать вто- рым полукнижием magnum opus Людмилы Гоготишвили. Остается поста- вить точку, перефразируя Вячеслава Иванова: книга зачалась и быть могла, но стать не возмогла. Тем не менее именно она определила магистральную линию в позднем творчестве ее автора. В публикуемом тексте примечания авторские. Мы позволили себе добавить ссылки на источники и отдельные комментарии, отмеченные звездочкой. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 294 Л.А. Гоготишвили К типологии дискурсивных стратегий: парадигма нелинейных многослойных «поликонцепций» Проблематика текстопорождающих принципов или дискурсивных стратегий составляет, как уже говорилось в предисловии, сердцевину фе- номенологии говорения, фактически представляющей собой общую тео- рию именно текстопорождения (или порождения речи). Вопрос стоит по существу: помимо номенклатурно изолированного рассмотрения разных предложенных в философии и филологии текстопорождающих принципов, необходимо искать критерии для их типологической классификации, что, как понятно, поднимает теоретический градус концептуального подхода к проблеме в целом. Ниже изложена гипотеза одной из возможных типоло- гических парадигм, проявившейся в наиболее эксплицитном виде в русской символической философии, но не только, поскольку символизм — инвари- антная составляющая истории европейской культуры. При всем многообразии теоретических и индивидуальных различий в концепциях, имеющих прямую или опосредованную связь с символиз- мом, наличны и существенные как типологические, так и конкретно-содер- жательные сходства. В намечаемую общую парадигму входят Вяч. Иванов (как во многом ключевая фигура), А. Белый, П. Флоренский, А. Лосев, С.Н. Булгаков, Г. Шпет, М. Бахтин, А. Мейер, О. Мандельштам, О. Фрейден- берг, С. Эйзенштейн и др. Фиксация и анализ типологических сходств вы- являет перекличку концепций этого ряда не только с западноевропейскими течениями того времени, но и с определенными версиями философии язы- ка середины и конца ХХ века, вскрывая их потенциальную значимость для современной ситуации. Прежде всего следует отметить, что все эти концепции формирова- лись как реакция на острый (не исчерпанный по сей день) кризис языко- вого сознания, вызвавший недоверие к прямым интенциям языка и к его способности адекватного выражения. Большинству из них был свойствен при этом «оптимизм»: признание факта языкового кризиса вело не к поиску его эволюционного преодоления, а к повышению изощренности языково- го зрения — с тем, чтобы разглядеть и отрефлектировать уже имеющиеся в культуре «косвенные» (не прямо интенциональные и не линейно-сюжет- Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 295 ные) стратегии выстраивания дискурса, способные снять возникшее кри- тическое напряжение. «Консерватизм» сплетен в русском символизме с «модернизмом»: во всех этих концепциях, стремящихся вычленить анти- кризисные дискурсивные стратегии из налично данного в культуре и нарас- тить их силу, утверждалась сохранность за языком традиционно признавав- шейся способности к адеквации предмету, однако само понятие адеквации и способы ее достижения подверглись при этом, в силу шлифовки фило- логической оптики, существенным «модернистским» изменениям. Среди других общих тенденций можно назвать следующие: понимание референта речи как принципиально неизоморфного высказыванию; идея нелинейно- сти, многослойности и многореферентности дискурса; акцентирование не- семантизированных и несемантизуемых в принципе смыслов; внутреннее усложнение категории «имени»; повышенное внимание к точкам говорения вообще и точке говорения предмета в частности; расщепление Я говорящего и др. Выдвигаемые разными авторами на авансцену дискурсивные страте- гии содержат различные комбинации из приведенных и других общих черт. Различия в этих комбинациях и могут послужить искомым критерием для типологии этих концепций. Возможно также, хотя и в некоторой степени условно, терминологически единообразно зафиксировать эти комбинатор- ные особенности каждой концепции на некой общей типологической шкале. Идея проста. У всех этих концепций был некий общий «противник» — дис- курсивный принцип, от которого все эти концепции отказывались (как от одной из причин языкового кризиса) и который можно обозначить вслед за Флоренским как линейный «полисиллогизм»9. Тогда различающиеся автор- ские стратегии, входящие в выстраиваемую парадигму, можно объединить как равно декларирующие нелинейную многослойную полиформию. Поня- тие полиформии здесь — намеренно общее и недифференцированное — 9 «…непосредственное мышление оперирует не с понятиями, а с живыми, сочными, пол- ными красок и запахов о́бразами. Эти образы не бывают резко обособлены от со-прилежа- щих. Края их часто расплывчаты, как и в самой действительности. По многим направлениям они срастаются с соприкосновенными образами, сплетая единое, многократно связанное целое — ткань сущего, а не нить, поэму, а не полисиллогизм. Вот почему, при всей вну- тренней ясности первобытной философии, ее почти невозможно уложить на прокрустовом ложе наших — бедных содержанием, сухих, атомистически обособленных — п о н я т и й » [21, с. 161] (выделено разрядкой Флоренским, жирным — Гоготишвили. — С.Ф.). Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 296 с тем, чтобы со- и противопоставить авторские стратегии за счет того, какая новая вторая категория, раскрывающая и уточняющая понятие «формы», может специфически характеризовать их, будучи поставлена вместо «сил- логизма» после сохраняемого «поли-». Самоэксплицирующийся пример, говорящий в пользу возможности выстраивания такого типологического ряда, — бахтинская полифония (этим термином ранее пользовались и другие авторы — Вяч. Иванов, П. Флорен- ский и др., но в других смыслах). Прежде чем говорить о полифонии Бахти- на и формообразующих принципах других авторов, обратимся к концепции ключевой фигуры — Вяч. Иванова. Идеи Вяч. Иванова развивались по нескольким направлениям при подразумеваемом единстве пути. С точки зрения того, из чего складывается, по Иванову, форма нелинейных многослойных дискурсов, можно говорить, по всей видимости, о двух антикризисных стратегиях или, точнее, об одной, рассеченной на два вектора или два этажа — связанных, но не тождествен- ных. Оба этажа — символические, но в одном случае Иванов разрабатывает горизонтальный срез, в другом вертикальный (в мыслимом пределе верти- каль и горизонталь взаимоналагаются). Первая стратегия связана с теори- ей Иванова о мифологическом высказывании как синтетическом суждении (мотив антисиллогизма), в котором символ-подлежащее динамизируется глаголом (синтетическое суждение — то, в котором «подлежащее — поня- тие-символ, а сказуемое — глагол»). Тонкость в том, что синтетически при- влеченный к символу глагол в мифологическом высказывании понимался Ивановым как «родом» из того же символа, хотя это родство на внешней аналитически-языковой форме суждения не ощутимо. Иванов обосновы- вал динамический вид (модус) того же символа, который ставится в пози- ции субъекта, только в данном случае этот символ созерцается «как движе- ние и двигатель, как действие и действенная сила” [20, т. 2, с. 594–595]10*. Иванов фиксирует здесь ряд идей, значимых для всех связанных с симво- лизмом поликонцепций: различие и вместе с тем внутренняя связанность статического и динамического, расщепление референта и соответствующее расщепление сознания. В совокупности это вело к тезису об отрыве внеш- 10 * На лингвистической (предикативной) интерпретации определения мифа у Иванова построена статья «Между именем и предикатом (символизм Вяч. Иванова на фоне имясла- вия)». В настоящей публикации дается феноменологическая трактовка. Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 297 них форм языка от предметности: сам символ «находится» вне языка и мо- жет созерцаться в своих разных модусах (статическом, динамическом и — совмещенном; внеязыковом, языковом и тоже — совмещенном) и в разных языковых модальностях сознания (описательной, изображающей, возвы- шающей, снижающей и пр.), получая при этом в языке (при нисхождении) разные формы выражения, включая никак аналитически не связанные име- нования. Разные модусы — расщепленные формы самоданности символа (предмета), разные модальности — расщепленные формы воспринимаю- щего сознания. Поскольку модальность сознания мыслилась при этом вто- рично зависимой от модусов символа, образованный Ивановым на основе этих идей дискурсивный принцип можно назвать символической полимодус- ностью. В его основе — внешне взаимодиффузное линейно-вертикальное совмещение разных модусов и модальностей в одной языковой форме. По- скольку один и тот же символ (предмет) может созерцаться в разных моду- сах и выражаться — в качестве так полимодусно созерцаемого — в разных языковых формах, адеквацию высказывания следует искать в формах со- вмещения этих модусов и модальностей в одном языковом целом. Между собой разные модусы и модальности соотносятся по типу предикативного смыслового скрещения11. Если акцентировать ивановскую идею о синтетическом совмеще- нии разных модусов предмета в одной фразе в качестве обобщенной дис- курсивной стратегии, применявшейся в поэтическом творчестве Иванова, то ее можно назвать символической полиантиномией. Для созерцающего сознания модусы символа (предмета) могут представать — в предельно чи- стом случае должны представать — как прямо противоположные, антино- мические (упрощенно: жизнь и смерть — разные модусы одного символа). Чтобы выйти к адеквации, антонимы и антиномии должны складываться 11 Среди предполагавшихся, по всей вероятности, эффектов — событизация символизи- руемого. Событийность — одно из главных направлений, по которому шло развитие идеи динамизации и расщепления референта (были и внесобытийные направления — Шпет). Следует, однако, иметь в виду, что концепт «событие» в русской культуре начала века не равен его обычному пониманию (в частности, как одного из звеньев в развертывающемся сюжете или истории). Событие мыслилось как сила оцельнения смысла и высказывания; в этом плане разветвленная сюжетная интрига в целом представляет собой одно событие. Вместе с тем толкования события существенно разнились (Потебня, Иванов, Лосев, Бахтин, Мандельштам и др.), так что воздержусь от обобщений — эта тема требует отдельного иссле- дования. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 298 в речи во взаимопредицирующие синтаксические формы. Идея усложня- лась тем, что любое именование символа понималось как не единственное, а принципиально множественное, и наоборот: одно и то же именование мо- жет быть, по Иванову, отнесено к разным символам (змея — символ и памя- ти, и раскаяния). Отчеканивая тем самым идею непрямой связи символа и языка, Иванов максимально наращивает пары и векторы антиномического противостояния семантических форм, относимых к одному символизируе- мому предмету. В своей поэзии Иванов наслаивал на единый дискурсивный стержень различные пары (гроздья) антонимов, делая это и чисто семан- тически, и в усложненных синтаксических конфигурациях. Совмещение в одной фразе разных модусов трансформировалось в наложение и чере- дование. Символизируемое («предмет») расщеплялось, динамизировалось, получало многослойность и многомерность, его прямое именование, соот- ветственно, «расшатывалось», уступая референцирующую силу крупным дискурсивным фрагментам. Адеквация выражения мыслилась достижимой через формы различных конфигураций антонимов. Идея налагающегося совмещения разных смысловых и предметных векторов станет инвариантом для всех связанных с символизмом концеп- ций, получая разные конкретные наполнения. Так, в полифонии Бахти- на — как особом типе дискурса — совмещаются и налагаются, как известно, голоса; в разработанном Шпетом принципе эта же исходно символическая дискурсивная особенность была экстраполирована на языковую стратегию в целом (Шпет утверждал необходимость в целях адеквации последова- тельно — «алгоритмически» — выражать предмет во всех возможных се- мантических, грамматических и синтаксических формах); у Лосева схожая идея обосновывалась в принципе политропии и т. д. В акцентируемой Бахтиным полифонии нелинейная многослойная форма мыслилась сложенной из «голосов». Бахтин, как известно, видел выход из языкового кризиса в разработанном Достоевским новом дискур- сивно-прозаическом принципе, предполагающем наложение (resp., одно- временное звучание), как минимум, двух разных голосов в одном выска- зывании, создающее разно- или однонаправленный многослойный смысл, включая его несемантизованные формы. Бахтин — постсимволист. В его концепции нет символа как такового, есть символические стратегии. По- нятие предмета речи, которым у Иванова был символ, модифицируется у Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 299 Бахтина в чужую речь: она становится в интенциональный фокус говоря- щего. Однако в пределе Бахтин тоже понимал предмет как событие, т. е. как результирующий эффект речевого взаимодействия нескольких голосов (аналогично результирующему взаимодействию разных антиномических пар у Иванова). В философском плане бахтинское событие — это встреча сознаний, единственно способная породить истинное бытие как событие. К формальным особенностям полифонии относится то, что голо- са поочередно «предицируют» здесь друг друга, взаимно сменяя пози- ции субъекта и предиката (трансформация ивановской антиномической идеи) 12*, проходя в идеале полный круг (идея «круга» также, как увидим, относится к инвариантам символически ориентированных концепций). Авторский голос может при этом тематически замолкать, участвуя в кон- кретной фразе лишь подразумеваемой оценочной тональностью — в таких случаях одна фраза становится «трехголосой». Многослойное наложение, поочередная — как минимум, одним полным кругом — смена в предици- руемой позиции всех участвующих голосов при тематической вненаходи- мости автора обеспечивают, по Бахтину, адекватное выражение предмета как события взаимодействия сознаний (или — событие бытия, встреча двух и более равноправных голосов на общем тематическом фоне). В процессе диалогических взаимоотношений с разными голосами каждый голос, обо- рачиваясь в разные стороны, предстает расщепленным и незавершенным сознанием. Здесь нет ни единого предмета речи, ни единого всеобъемлющего сознания, ни единства сознаний разных голосов, есть — единство события текста. От подробного изложения идей А. Белого уклонюсь: его идеи весь- ма динамичны и одновременно концептуально «закручены», что затруд- няет возможность их обобщения в статичных формулировках. Ограничусь контрастным сопоставлением с Бахтиным: с этой точки зрения одну из антикризисных дискурсивных стратегий Белого можно назвать ритмиче- ским полиавторством. Имеется в виду, что эта форма дискурса представ- ляет собой комбинацию тех позиций, на которые расщепляется авторское сознание (Бахтиным отправляемое в «ссылку» вненаходимости). Рас- 12 *Предикативная концепция двуголосия и полифонии у Бахтина развивалась, как уже говорилось, в статье «Двуголосие в его соотношении с монологизмом и полифонией (мягкая и жесткая версия интерпретации идей М.М. Бахтина» [14, с. 139–219]. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 300 щепление мыслилось Белым по всем возможным осям и векторам: гори- зонтально-временным (прошлое, настоящее и будущее Я), синхронным (Я в отношении к А, к В, С и т. д.), вертикально-«метафизическим» (Я в отношении к чувственно воспринимаемой действительности или к сфере «высших смыслов»), имманентным (интенциональное расщепле- ние внутреннего Я в отношении к воспоминаниям, фантазмам, желаниям и т. д.). Такой дискурс также принципиально не линеен и многослоен, выходя за рамки прямой семантики. Оцельняющей все эти расщепленные смыслы силой является ритм (принято говорить о лирической ритмизованной про- зе Белого). Белый придает ритму своего рода онтологический статус — это одна из квалификаций, которая связывает высказывание с предметностью. Предмет также понимался Белым динамизированным, и во главу угла ста- вилась та или иная ритмичность этой динамизации. Адекватность высказы- вания — в угаданной и адекватно переданной ритмичности предмета. Види- мо, под влиянием именно Белого ритм также входит (в разных вариациях) в число инвариантов прозаических дискурсивных стратегий, предлагаемых в околосимволических концепциях (в частности, у Флоренского). Принимая, часто лишь декларативно, многие идеи Иванова, Бе- лый занимает по ряду вопросов иные, иногда противоположные, позиции. В частности, Белый теснее связывает предмет и язык, практически «разо- рванные» Ивановым. Не случайно Белый придавал и бо́льшую онтологи- ческую значимость имени, хотя символическую речь рассматривал как пре- жде всего метафорическую (resp., не именующую прямо). Это связано и с ритмом: ритм предмета угадывается прежде всего в чувственно ощутимом языковом ритме, который, по Белому, может первенствовать при создании высказывания, образуя звуковые динамические образы, из которых уже «затем» прорастают смысловые и семантические сгустки. Здесь Белый бли- зок формалистам в их преимущественном внимании к плоти языка (в том числе к разного рода статистическим подсчетам звуков и пр.). За всем этим стояла долгая философская предыстория, включая теософию (эвфонию и др.). Тем не менее и в последних работах Белый, уже заявивший о смысло- вом разводе с Ивановым, причислял себя все же к символизму. Интересно проследить смысловой параллелизм влияний. Белого вы- делял Шпет, Иванова — Бахтин. Соответственные отношения связывают шпетовскую и бахтинскую концепции. Бахтин занимает на исследуемом ряде Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 301 «поли»-концепций его акцентированно эгологический полюс, на его втором, неэгологическом, полюсе — теория Шпета13*. Идея ритма проросла в идею алгоритма как внутренней логической формы речи. Шпетовскую дискур- сивную стратегию, разрабатывавшуюся в связи с этой идеей, можно назвать семантико-синтаксическим полиролизмом. Вкратце суть этой стратегии в том, что в целях выхода к адеквации Шпет предлагал метод проведения ин- тендируемой смысловой предметности по всем возможным семантическим ролям и синтаксическим позициям. В простых перцептивных суждениях (типа Это — мой дом, Вот — Казбек и пр.) «воспринимаемая вещь, — говорит Шпет, — занимает место субъекта (заменяемого лишь местоимением «это»), и никогда не может быть предикатом» [22, с. 95]. В высказываниях же более высокого порядка приданное вещи имя может занимать и место предиката, и другие позиции. Имя предмета необходимо, по Шпету, отрывать от позиции грамматического субъекта и последовательно опробовать на всех возможных в каждом данном случае, несубъектных синтаксических позициях и в семан- тических ролях (предиката, определения, обстоятельства, инструмента, мо- тивировки, цели и т. д.). Предмет в процессе этих семантико-синтаксических перемещений и модификаций всегда остается у Шпета подразумеваемым ин- тенциональным объектом, но, постоянно меняя свой семантически-номини- рованный облик и синтаксический статус, может уходить — как минимум, на время — во внутренние несемантизуемые и неосознаваемые смыслы. Таким алгоритмически последовательным проведением смысловой предметности по всем возможным (или по кругу основных) семантическим и синтаксиче- ским формам можно получить объемное и адекватное ее понимание (причем отрицательный результат, напр., невозможность облачения предметности в какую-либо из этих форм, тоже, по Шпету, содержателен: факт этой невоз- можности тоже нечто «говорит» о предмете). Шпетовский полиролизм нелинеен, многослоен, размыкающ по от- ношению к статусу имени предмета, но неэгологичен. Если Бахтин акти- визировал и наслаивал «голоса» (субъектные точки говорения, «перспек- ты»), то Шпет стремился погасить всегда односторонние точки говорения, предлагая считать, что планомерные и всеохватные языковые перемещения 13 * Излагаются идеи статьи «Ожидаемые расхождения и неожиданные сходства в тол- ковании “подразумеваемых смыслов” (Шпет и Бахтин)», которая вошла в неизданную монографию в качестве главки 4. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 302 предмета по семантическим ролям и синтаксическим позициям обеспечива- ют высказыванию внеперспективность (свободу от точек зрения) как един- ственно реальную форму адеквации предмету. По последнему параметру Шпет ближе к Флоренскому, к его обратной перспективе, оцениваемой как более высокая степень адекватной передачи предмета. Здесь нет возмож- ности подробно рассматривать этот и другие аспекты дискурсивной стра- тегии, предложенной Флоренским (подробно стратегия Флоренского, как и стратегия Шпета, анализируются в другом месте)14*, здесь ограничусь лишь фиксацией ее возможного входящего в выстраиваемый ряд названия — смысловая полициклия. Имеется в виду отсылка к постулату Флоренского о «круглом мышлении», предполагающем не один полный сугубо языковой круг вокруг предмета (как, при некотором упрощении, у Шпета), а посто- янное круговое смысловое движение в ритме, соответствующем пульсации самой предметности и, одновременно, имманентному сознанию ритму во- просов и ответов (точка соприкосновения с Бахтиным). Такова общая канва типологически общих нелинейных и многослой- ных поликонцепций. Некоторые из них еще будут в расширенном контек- сте рассматриваться ниже. Здесь же в заключение отмечу еще одну общую типологическую особенность всех символических (и околосимволических) концепций: они развивались в принципиальном дистанцировании от сен- сомоторных и психологических матриц, которые рассматриваются сегодня как значимые силы порождения и понимания высказывания (единствен- ное исключение — Флоренский, но, как будет показано в дальнейшем, и в его концепции «за спиной» психофизиологических пространств намечена идея доминирующего над ними «языка языков»). Те деконструирующие и дефокализирующие интеллектуальные приемы, которые позволили выявить множащиеся и расходящиеся референты, сюжеты, симулякры, точки гово- рения и т. п., получили широкое распространение во второй половине века в связи с развитием феноменологии телесности, психоанализа, социологии и, возможно, под влиянием происходившего прямо на глазах форсированного развития все более изощренной кинематографической техники. Лосевская15* 14 * Имеются в виду статьи из состава «Феноменологии говорения» (главки 9 и 11). 15 * Лосевская поликонцепция «позиционной политропии» не рассматривается подробно в публикуемой работе, поскольку ей посвящена отдельная статья, вошедшая в неизданную книгу в качестве главки 10. Впоследствии эти два текста частично объединились. Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова 303 и другие поликонцепции фактически выявляли аналогичные процессы по- рождения / восприятия речи до и вне влияния этих новых течений: выска- зываемые в них идеи извлекались — благодаря целенаправленно шлифуемой филологической оптике — исключительно из наблюдений над работой со- знания в его сложных взаимоотношениях с языком. Малая восприимчивость филологии второй половины века к символическим концепциям описанного тут типа связана, возможно, не только с их метафизичностью, но и с отсут- ствием в них отчетливых аллюзий к психоанализу, феноменологии телесно- сти и кинематографии. Последние, как сегодня уже очевидно, действительно значимы для понимания взаимоотношений сознания и языка. Тем не менее идеи символизма, вглядывавшегося только в сознание и его языковые фор- мы и приемы, сохраняют особую, «девственную» ценность — за счет свободы от возможных специфических примесей психоаналитической, телесной или кинематографической природы и в силу наполненности такими собственно языковыми тонкостями сознания, которые отсутствуют в психоанализе или феноменологии телесности и не транспонируемы в кино (хотя приемы кино могут проецироваться в символические тексты). Список литературы Исследования 1 Гравин А.А. Символизм Вячеслава Иванова и Андрея Белого в свете предика- тивной концепции Людмилы Гоготишвили // Соловьевские исследования. 2022. Вып. 4 (76). С. 133–147. DOI: 10.17588/2076-9210.2022.4.133-137 2 Гравин А.А. «Я» говорящего в коммуникативной концепции символа Людмилы Гоготишвили // Сад расходящихся троп: Флоренский, Розанов, Дурылин et cetera. М.: РГГУ, 2022. С. 48–50. 3 Федотова С.В. Лингвофилософские новации русского символизма в интерпрета- ции Л.А. Гоготишвили (Вяч. Иванов и А.Ф. Лосев) // Studia Litterarum. 2019. Т. 4, № 2. С. 252–273. DOI: 10.22455/2500-4247-2019-4-2-252-273 4 Федотова С.В. Символизм Вячеслава Иванова в контексте полемики Л. Гого- тишвили с Ю. Степановым // Europa orientalis. 2022. № 41. C. 3–21. 5 Фридман И.Н. От подразумевания к дискурсу адеквации // Гоготишвили Л.А. Лестница Иакова: архитектоника лингвофилософского пространства / сост., ав- тор вступ. ст. и примеч. И.Н. Фридман; отв. ред. С.В. Федотова; ред. С.О. Савчук. М.: ИД ЯСК, 2021. С. 11–32. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 304 Источники 6 Бахтин М.М. Собр. соч.: в 7 т. М.: Русские словари, 1997–2010. 7 Гоготишвили Л.А. Бахтинская философия языка и проблема ценностного реляти- визма // Бахтин как философ. М.: Наука, 1992. С. 142–175. 8 Гоготишвили Л.А. Варианты и инварианты М.М. Бахтина // Вопросы философии. 1992. № 1. С. 115–134. 9 Гоготишвили Л.А. Коммуникативная версия исихазма // Лосев А.Ф. Миф. Число. Сущность. М.: Мысль, 1994. С. 878–893. 10 Гоготишвили Л.А. Лестница Иакова: архитектоника лингвофилософского про- странства / сост., автор вступ. ст. и примеч. И.Н. Фридман; отв. ред. С.В. Федотова. М.: ИД ЯСК, 2021. 616 с. 11 Гоготишвили Л.А. Лингвистический аспект трех версий имяславия // Лосев А.Ф. Имя. Избранные работы, переводы, беседы, исследования, архивные материалы. СПб.: Алетейя, 1997. C. 580–614. 12 Гоготишвили Л.А. Лосевская концепция предикативности // Лосев А.Ф. Личность и Абсолют. М.: Мысль, 1999. С. 684–701. 13 Гоготишвили Л.А. Лосевская теория авторства // Начала. 1994. № 2–4. С. 151–183. 14 Гоготишвили Л.А. Непрямое говорение. М.: Языки славянских культур, 2006. 632 с. 15 Гоготишвили Л.А. Платонизм в Зазеркалье XX века, или Вниз по лестнице, веду- щей вверх // Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М.: Мысль, 1993. С. 922–942. 16 Гоготишвили Л.А. Религиозно-философский статус языка // Лосев А.Ф. Бытие. Имя. Космос. М.: Мысль, 1993. С. 906–923. 17 Гоготишвили Л.А. Рецепция символизма в гуманитарных науках (лингвофило- софский аспект) // Литературоведение как литература: сб. в честь С.Г. Бочарова. М.: Языки славянских культур; Прогресс-традиция, 2004. С. 148–175. 18 Гоготишвили Л.А. Хронотопический аспект смысла высказывания // Речевое об- щение: цели, мотивы, средства. М.: Ин-т языкознания АН СССР, 1985. С. 150–171. 19 Гоготишвили Л.А. Является ли предложение единицей системы языка? // Общее и сопоставительное языкознание: сб. науч. тр. М.: Изд-во Московского ун-та, 1986. С. 9–17. 20 Иванов В.И. Собр. соч.: в 4 т. Брюссель: Foyer Oriental Chrétien, 1971–1987. 21 Флоренский П.А. У водоразделов мысли // Флоренский П.А. Сочинения: в 4 т. М.: Мысль, 2000. Т. 3 (2) / сост. игумена Андроника (А.С. Трубачева), П.В. Фло- ренского, М.С. Трубачевой. 623 с. 22 Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова: Этюды и вариации на темы Гумбольдта. М.: КомКнига, 2006. 216 с. 23 Gogotishvili L.A. A.F. Losev’s Radical Lingua-Philosophical Project // Studies in East European Thought. 2004. Vol. 56, № 2–3. P. 119–142. Текстология. Источниковедение. Публикации / С.В. Федотова References 1 Gravin, A.A. “Simvolizm Viacheslava Ivanova i Andreia Belogo v svete predikativnoi kontseptsii Liudmily Gogotishvili” [“Symbolism of Vyacheslav Ivanov and Andrey Bely in the Context of Lyudmila Gogotishvili’s Predicative Concept”]. Solov’evskie issledovaniia, vol. 4 (76), 2022, pp. 133–147. DOI: 10.17588/2076-9210.2022.4.133-137 (In Russ.) 2 Gravin, A.A. “ʽIa’ govoriashchego v kommunikativnoi kontseptsii simvola Liudmily Gogotishvili” [“ʽI’ of the Speaker in Lyudmila Gogotishvili’s Communicative Concept of the Symbol”]. Sad rashodiashhihsia trop: Florenskii, Rozanov, Durylin et cetera [Garden of Forking Paths: Florensky, Rozanov, Durylin, et cetera]. Moscow, Russian State University for the Humanities Publ., 2022, pp. 48–50. (In Russ.) 3 Fedotova, S.V. “Lingvofilosofskie novatsii russkogo simvolizma v interpretatsii L.A. Gogotishvili (Viach. Ivanov i A.F. Losev)” [“Linguo-Philosophical Novations of Russian Symbolism in the Interpretation of L.A. Gogotishvili (Vyach. Ivanov and A.F. Losev)”]. Studia Litterarum, vol. 4, no. 2, 2019, pp. 252–273. DOI: 10.22455/2500-4247-2019-4-2-252-273 (In Russ.) 4 Fedotova, S.V. “Simvolizm Viacheslava Ivanova v kontekste polemiki L. Gogotishvili s Iu. Stepanovym” [“Symbolism of Vyacheslav Ivanov in the Context of Lyudmila Gogotishvili’s Polemic with Yu. Stepanov”]. Europa Orientalis, no. 41, 2022, pp. 3–21. (In Russ.) 5 Fridman, I.N. “Ot podrazumevaniia k diskursu adekvatsii” [“From Implication to the Discourse of Adequacy”]. Gogotishvili, L.A. Lestnitsa Iakova: arhitektonika lingvofilosofskogo prostranstva [Jacob’s Ladder: Architectonics of Linguo-Philosophical Space], comp., introd. article and notes by I.N. Fridman, ex. ed. S.V. Fedotova, ed. S.O. Savchuk. Moscow, Iazyki slavianskoi kul’tyry Publ., 2021, pp. 11–32. (In Russ.)