Studia Litterarum

Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 88 БРИТАНСКАЯ РЕЦЕПЦИЯ ТВОРЧЕСТВА Л.Н. ТОЛСТОГО В ПРЕДДВЕРИИ «РУССКОГО БУМА» 1910-х © 2023 г. В.С. Сергеева Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, Москва, Россия Дата поступления статьи: 28 февраля 2023 г. Дата одобрения рецензентами: 08 апреля 2023 г. Дата публикации: 25 декабря 2023 г. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2023-8-4-88-107 Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда, проект № 23-28-00450 «Целостность / фрагментарность: эстетика Л.Н. Толстого в философской критике и теории литературы первой трети ХХ в.» (https://rscf.ru/project/23-28-00450/) Аннотация: Иностранная литература, как правило, входит в круг другой культуры, подчиняясь определенным закономерностям — в том числе готовности читателей в силу разных причин (политических, социальных, психологических и т. д.) воспринять именно те или иные ее составляющие. Отчасти эта раздробленность преодолевается усилиями переводчиков, комментаторов, исследователей, критиков; если интерес к чужой культуре достаточно силен, перед читателем предстает относительно связная, хотя и необязательно полностью достоверная, картина. Для англоязычных читателей на протяжении многих лет такой областью экзотического интереса была русская литература, сперва рассматриваемая как «полуварварская», а затем ставшая «высокой». С момента вхождения в круг чтения британцев произведений Л.Н. Толстого он сделался одной из культовых иноязычных фигур Великобритании. Рецепция Толстого включала несколько слоев: он воспринимался и как яркий представитель чужой культуры, во многом известной через стереотипные представления, и как великий наследник традиций европейского романа, и как прогрессивный общественный деятель, чье творчество обретало особый смысл в контексте политической борьбы, и как олицетворенный «отпор» французскому натурализму, и как религиозный философ, увлекший своим примером других. Выборочность восприятия — то, что попадало в поле зрения англоязычной аудитории в первую очередь, — помогает выявить специфику чтения Толстого в Британии. Ключевые слова: Л.Н. Толстой, русская литература, английская культура, перевод, рецепция, критика. Информация об авторе: Валентина Сергеевна Сергеева — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник, Институт мировой литературы им. А.М. Горького Российской академии наук, ул. Поварская, д. 25 а, 121069 г. Москва, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0003-4693-7723 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. Для цитирования: Сергеева В.С. Британская рецепция творчества Л.Н. Толстого в преддверии «русского бума» 1910-х // Studia Litterarum. 2023. Т. 8, № 4. С. 88–107. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2023-8-4-88-107 Научная статья / Research Article https://elibrary.ru/FNOJGT УДК 821.111 + 821.161.1.0 ББК 83.3(4Вел)53 + 83.3(2Рос=Рус)52 Мировая литература / В.С. Сергеева 89 This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) Studia Litterarum, vol. 8, no. 4, 2023 BRITISH RECEPTION OF L.N. TOLSTOY’S WORKS IN THE THRESHOLD OF “RUSSIAN BOOM” OF THE 1910s © 2023. Valentina S. Sergeeva A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia Received: February 28, 2023 Approved after reviewing: April 08, 2023 Date of publication: December 25, 2023 Acknowledgements: This paper was prepared with financial support of the Russian Science Foundation, project no. 23-28-00450 “Wholeness / Fragmentation: Leo Tolstoy’s Aesthetics in Philosophical Criticism and Theory of Literature in the First Third of the 20th Century” (https://rscf.ru/en/project/23-28-00450/). Abstract: Foreign literature usually enters the field of the other culture obeying certain rules, including readers’ willingness, due to various reasons (political, social, psychological, etc.) to receive just these or those components. Such fragmentation, more or less, is overcome by the efforts of translators, commentators, researchers, critics; if the interest in the other culture is strong enough, the reader sees a relatively coherent picture, though not necessarily it is absolutely true. For many years Russian literature, first regarded as semi-barbarous and then considered to be high, was such an area of exotic interest for the English-speaking readers. Having entered the British range of reading, Leo Tolstoy became one of the cult foreign figures in the United Kingdom. Tolstoy’s reception included several layers: he was read as a bright representative of a foreign culture mainly known through stereotypes, as a great heir of the tradition of the European novel, as a progressive social activist whose creative work achieved the special meaning in the course of the political struggle, as the personified rebuff to the French naturalism and as an earnest religious philosopher leading the others by his example. Selective reception, namely, what caught the eye of the English-speaking auditory first of all, helps us reveal the specifics of the reading of Tolstoy’s works in Britain. Keywords: L.N. Tolstoy, Russian literature, English culture, translation, reception, critics. Information about the author: Valentina S. Sergeeva, PhD in Philology, Senior Researcher, A.M. Gorky Institute of World Literature of the Russian Academy of Sciences, Povarskaya 25 а, 121069 Moscow, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0003-4693-7723 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. For citation: Sergeeva, V.S. “British Reception of L.N. Tolstoy’s Works in the Threshold of ‛Russian Boom’ of the 1910s.” Studia Litterarum, vol. 8, no. 4, 2023, pp. 88–107. (In Russ.) https://doi.org/10.22455/2500-4247-2023-8-4-88-107 Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 90 Хорошо известна фраза англо-американского писателя, критика и переводчика Джона Курноса: “The Russian boom was on” («русский бум был в разгаре») [13, p. 281] применительно к ситуации 1910-х гг. в Британии, когда по ряду причин, как культурных, так и политических, произошел явный взлет интереса к России. Не последнюю роль здесь сыграл сенсационный успех «Русских сезонов» С.П. Дягилева, а также то, что в Первой мировой войне Россия и Великобритания стали союзницами; сама значимость происходящих событий, в которых обе державы выступали на мировой арене бок о бок, в некоторой мере определяла масштаб «бума»1. Впрочем, этот «русский бум» был не единственным; он отражал очередное (и, в свою очередь, не последнее) обращение англоязычного читателя и зрителя к русской культуре2. В 1910-е – начале 1920-х гг. русское искусство и литература потрясли британцев3, однако один этап 1 Недаром фраза Дж. Курноса полностью звучит следующим образом: “Russia being an ally, the Russian boom was on”. Далее он замечает: «Все новое и оригинальное принималось с распростертыми объятиями». Тем не менее «новое и оригинальное» далеко не всегда было безусловно ново: так, не были беспрецедентными ни лекции по русской литературе и культуре, ни издания и переиздания русских классиков, ни даже попытки основать кафедры славистики в колледжах. Несомненной новинкой было вхождение в британский круг чтения самой современной русской литературы (например, творчества символистов, к которым британцы питали интерес уже не как к «классикам», а как к своим современникам). Однако такие авторы, как Толстой, Достоевский, Тургенев, в Британии были уже хорошо известны, выдержали не одно издание и активно обсуждались на протяжении многих лет. 2 Так, в 2007 г. “The Art Newspaper”, описывая ажиотаж на европейских аукционах в связи с крупными поступлениями русской живописи, употребляет понятие Russian boom. Художник С.Н. Файбисович отмечал, что «русский бум» произошел в 1980–1990-х гг. (см., например: [8]). 3 Трудно переоценить эффект, произведенный русской культурой на таких писателей, как Д. Голсуорси, С. Моэм, Г. Уэллс, Д.Г. Лоуренс, Т.С. Элиот, В. Вулф и др. В частности, Мировая литература / В.С. Сергеева 91 осмысления не отменял предшествующие. Говоря о Толстом в контексте «русского бума», мы говорим скорее о череде «бумов» — о восприятии Толстого при последовательной смене волн интереса к русской культуре. Важные события внутренней и внешней политики России, оказавшиеся в фокусе внимания англичан, как правило, сопровождались не только комментариями в прессе, но и новыми переводами художественной литературы, трудами по истории и экономике России, публичными лекциями и т. д. Иными словами, «русский бум» предстает как более или менее протяженный феномен, объясняющийся регулярными, хоть и не всегда позитивными контактами двух стран. Важной представляется британская рецепция Толстого в ее разви- тии: от особенно не примечательного писателя из загадочной полувар- варской страны к великому литературному мастеру, признанному гением при жизни. Отношение к Толстому Д. Голсуорси, Д.Г. Лоуренса, В. Вулф и прочих во многом было подготовлено рубежом XIX–XX вв., и восприятие Толстого отражало определенные закономерности восприятия русской литературы в целом. Усвоение художественного произведения другой культурой всег- да связано с преодолением определенного порога. Процесс вхождения Л.Н. Толстого в круг английского чтения очень показателен; во-первых, оказавшиеся перед критиками, переводчиками и читателями произведе- ния были оторваны от контекста русской культуры, как художественной, так и бытовой, не считая общей «экзотичности», из которой этот контекст преимущественно и состоял для иностранной аудитории. Во-вторых, пере- веденные произведения неизбежно предстают как элементы, отделенные от корпуса произведений автора (что влияет на возможность адекватного восприятия продолжающихся тем, повторяющихся образов, концепций). В-третьих, свой вклад в «отчуждение» произведения волей-неволей вносит и перевод. Так, «доместизирующие» переводы Констанс Гарнетт4 вводили Голсуорси в своем эссе 1927 г. «Двенадцать книг — и почему» назвал «Анну Каренину» и «Войну и мир» в числе лучших образцов мировой прозы и процитировал Арнольда Беннета, полагавшего, что двенадцать лучших романов в мире принадлежат перу русских авторов. Подробнее см., например: [7]. 4 С 1894 по 1934 гг. Гарнетт перевела почти весь корпус русской классической литера- туры — Достоевского, Гоголя, Гончарова, Тургенева, Герцена, А.Н. Островского, Чехова. Гарнетт придерживалась английских переводческих норм, ставивших во главу угла ясность Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 92 переводимый текст в пространство английской культуры, затушевывали особенности стиля, делали произведение привычным для читателя, вырос- шего на викторианской литературе. Иноязычное произведение оказывается фрагментом, вырванным из своей среды, с невозможностью (более или менее полной) эту фрагментар- ность компенсировать5. Контекст можно восстановить отчасти, если куль- тура, к которой принадлежит произведение, становится объектом интереса. Однако чем объясняются эти вспышки интереса и как внутренние мотивы читателя и критика влияют на восприятие произведения? Самый ранний и, быть может, естественный взгляд на Толстого — это взгляд на представителя далекой экзотической страны. Толстой восприни- мался в контексте общих стереотипов о «восточных варварах», «оседлых монголах» и т. д. Избирательность восприятия прямо связана со стерео- типичностью: в английской культуре представление о России и русских во многом складывалось из отдельных «картинок». Это журнальные карикату- ры, эксплуатирующие, в том числе, знаменитый образ «русского медведя», иллюстрации, фотографии, далеко не всегда соответствующие действитель- ности. Изображение «русских амазонок», якобы отправляющихся на войну, могло в действительности быть зарисовкой сербской свадьбы; иллюстра- ция к сказке про сварливую жену могла сопровождаться комментарием, что в суровые зимы русские крестьяне, жалея лошадей, запрягают в сани супруг. «Чужому» автору, чьи достоинства были пока еще не очевидны чи- тателям, предстояло доказывать свою пригодность для чтения. Так, автор рецензии на «Детство» и «Отрочество» (перевод, далеко не удачный, был выполнен в 1862 г. немецкой писательницей Мальвидой фон Мейзенбуг, воспитательницей детей Герцена) был шокирован откровенным изображе- нием недостатков и слабостей отца Николеньки; для викторианской культу- ры такой подрыв отцовского авторитета был неприемлем. Формально путь Толстого в Англии начался в 1879 г. со статьи в журнале Nineteenth Century; статья, главным образом, представляла пересказ «Войны и мира», и основ- ной причиной для похвалы британского рецензента стала достоверность языка и неброскость стиля. В этом, в частности, ее обвинял И. Бродский: «Причина, по кото- рой англоязычные читатели едва ли могут отличить Толстого от Достоевского, заключается в том, что они не читали ни того и ни другого. Они читали Констанс Гарнетт» [6]. 5 Об этой проблеме применительно к переводам Достоевского см.: [2]. Мировая литература / В.С. Сергеева 93 картин, изображаемых Толстым, правдивый анализ характеров солдат и крестьян [11, p. 651]. Автор рецензии упоминает также «Севастопольские рассказы»; очевидно, что для него Толстой — хороший писатель-баталист, повествующий о важных исторических событиях, о которых англичане так- же осведомлены. Здесь вставал вопрос: воспринимать ли Толстого как «ти- пичного представителя» своей культуры или как нечто выдающееся, и если да — то на каком основании? Так или иначе от творчества Толстого остава- лись «точки», между которыми английский читатель был волен проводить линии, как ему вздумается, самостоятельно (или с помощью рецензентов) определяя, что важно, а что неважно6. Комментарий, которым переводчик и биограф Толстого Эйлмер Мод предварил издание трактата «Что такое искусство?» (1904)7, был необхо- дим. Представления о русских крестьянах, преимущественно почерпнутые из ранних травелогов, нередко представляли мозаику фактов и предубежде- ний. Так, путешественник Джон С. Максвелл (1848) писал о русском кре- стьянине: «Его физическая сила невелика, но пассивное противостояние лишениям и усталости, упрямство при самых жестоких и болезненных на- казаниях почти невероятны» [25, p. 125]. Другие наблюдатели утверждали, что «московиты» ленивы, склонны к пьянству и мотовству. Шотландский врач Роберт Лайалл отмечал, что «русские крестьяне находятся на первой, или земледельческой стадии цивилизации, следовательно они не в состо- янии варварства» [23, p. 40]. Однако он признавал, что Россию не следует сравнивать с другими европейскими странами — «Россию нужно сравни- вать с самой Россией в разные эпохи» [23, p. iv]. Мод пишет: 6 Такого рода рецензии, зачастую без подписи, представляются нам особенно ценными как отражение вкусов и предпочтений «среднего читателя». Если крупные исследователи и критики, наподобие Мэтью Арнольда, могли сформировать восприятие того или иного авто- ра и предложить публике новый ракурс, то многочисленные безымянные статьи и отзывы в британских газетах и журналах скорее фиксировали, чем формировали отношение. 7 Преимуществом Эйлмера и Луизы Мод было то, что они долго жили в России и обща- лись с Толстым. Впервые Э. Мод обратился к творчеству Толстого в 1897 г., когда полностью, без купюр и поправок, сделанных русским цензором, перевел трактат «Что такое искус- ство?». В 1898 г. Мод отправился в Квебек вместе с духоборами, поддерживаемыми Толстым, а после возвращения в Англию близко общался с членами толстовской общины в Эссексе. В 1902 г. Толстой дал Моду разрешение написать свою биографию. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 94 Классовые отличия, о которых постоянно упоминает Толстой, нужда- ются в некоторых пояснениях. Положение низших сословий в Англии и в России различно. В России гораздо больше людей страдает от голода; поло- жение заводских рабочих гораздо хуже, чем в Англии, и есть много вопию- щих случаев жестокости по отношению к крестьянам со стороны чиновни- ков, полиции и военных. При этом в России больше людей живет в деревне, у крестьянина обычно есть собственный дом, и он обрабатывает свой уча- сток общинной земли. <…> Английские труженики, с другой стороны, не так бедны, и у них больше прав; но немало их живет в городах и занимается не- естественным делом. Даже те, кто соприкасается с природой, как правило, просто наемные работники <…>. Тирания петербургской бюрократии более драматична, но менее вездесуща — и, вероятно, менее губительна для спо- собности воспринимать искусство, чем тирания нашего респектабельного, самодовольного, любящего собственность среднего класса [24]. Чем оказывается подобный комментарий — вынужденным упро- щением или важным подспорьем для читателя, который иначе рискует за- блудиться в незнакомом материале? Эйлмер Мод по сути растолковывает и распространяет идеи Толстого — не просто дает английскому читателю необходимый комментарий, но заставляет его обратиться к тем же темам, только на английском материале (положение труженика, жизнь в деревне, отношения работников и хозяев и т. д.). Мод проводит вполне ясные парал- лели — упоминает Бернса, Беньяна, Морриса, Рескина, знакомых англо- язычным читателям, а кроме того, выстраивает систему значимых, на его взгляд, философских сочинений Толстого. К ним он прибавляет «Крейцеро- ву сонату» («неразрывно связанную с тем пониманием жизни, которое вну- шает Толстому преклонение перед Христом, Буддой и Франциском Ассиз- ским» [24]). Все эти произведения объединены такими ключевыми идеями, как религия, правительство, собственность, война, отношения людей друг к другу, к собственной совести и к Богу. С одной стороны, Толстой описывает то, что английскому читателю непривычно и, может быть, непонятно, — и в этом он остается иностранным автором и должен восприниматься как та- ковой, — а с другой — он оказывается универсален, несмотря на все отличия. Сходным образом в 1900 г. журналу Anglo-Russian пришлось защи- щать роман «Воскресение» от обвинений в непристойности. Эти обвине- Мировая литература / В.С. Сергеева 95 ния, по мнению обозревателя, дышали «английскими предубеждениями и условностями». Напоминая о разнице культур, он писал: Ошибка, которую совершают критики и массовый английский чита- тель, заключается в том, что они берутся за книгу русского автора <…> забы- вая, что характеры и язык на берегах Невы не такие, как на берегах Темзы. <…> Некоторые слова, которые присутствуют во всех английских словарях и частенько значатся на вывесках портных, более не в ходу в порядочном ан- глийском обществе <…> но при этом нас не смущает, что толпы британцев обоего пола посещают общественные купальни и часами глазеют на тех, кто щеголяет без «невыразимых». В русском обществе слово «брюки» употре- бляют без малейшего смущения, зато русские сочли бы нескромным любо- ваться их отсутствием [27, p. 377–378]. Еще один важный этап восприятия Толстого состоялся в контексте дискуссий о традициях классического европейского романа. Толстой, Тур- генев и Достоевский в представлении британцев оказались поначалу тесно связаны с течением французских натуралистов, в первую очередь с Золя и Бальзаком, к которым питомцы викторианской культуры относились крити- чески. В 1870–1880-х гг. с произведениями Толстого («Анной Карениной», «Войной и миром») английские читатели знакомились в первую очередь во французских переводах. Путь русского реализма в английской рецепции оказался в том числе связан с отграничением от реализма французского — и все это в викторианской атмосфере, полной споров об искусстве и нрав- ственности. Французские переводы «Войны и мира» и «Анны Карениной» стали предметом живого обсуждения в критике, старавшейся отделить ре- ализм Толстого от реализма современных ему французских романистов. Толстой провозглашался носителем высшего реализма — психологического и духовного, — а не только кропотливым выписывателем бытовых деталей. Убедительность, которую отмечал еще автор рецензии в Nineteenth Century в 1879 г., воспринимается уже не как простая верность фактам. Обозрева- тель Saturday Review превозносил мастерство, с которым Толстой изобража- ет «чувства отдельно взятого солдата, страсть и возбуждение, ужас и ярость» [12, p. 23]. Spectator назвал «Войну и мир» произведением, пронизанным ду- хом терпимости и вызывающим у читателя сочувствие силам добра. «Это Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 96 не отвратительный реализм современной французской школы, который, ка- жется, состоит по большей части в вытаскивании на свет постыдных сторон человеческой натуры, которые долг обязывает нас скрывать» [30, p. 202]. В полемику на страницах Fortnightly вступил Мэтью Арнольд — авто- ритетный критик и философ культуры; его высказывания во многом сфор- мировали отношение к Толстому в Англии. В эссе «Граф Лев Толстой» он объявил, что наследником великой традиции романа в мировой литературе стал русский роман. Французский роман, поначалу заинтересовавший ан- глийского читателя широтой и смелостью социальной проблематики, утра- тил былую привлекательность. «Анна Каренина», по Арнольду, стоит выше стилистически совершенной французской прозы, даже такого шедевра, как «Госпожа Бовари», поскольку роман Флобера выражает лишь «омертвлен- ные чувства» [9, p. 276] — горечь, иронию, бессилие. Обилие персонажей в «Анне Карениной» — пишет Арнольд — не должно пугать читателя, пусть даже оно нарушает единство действия и идеи. «“Анну Каренину” следует воспринимать не как художественное произведение, а как кусок жизни. Это и есть кусок жизни. Автор ничего не изобретал и сочинял, он это видел; все это произошло перед его мысленным взором» [9, p. 260]. Хэвлок Эллис предложил в качестве «точки отталкивания» не фран- цузский роман, а английский, заметив, что русский роман ему во многом противоположен. Английский романист, по Эллису, в основном уделяет внимание построению сюжета, а не персонажам. Для русского писателя че- ловеческое существо священно, неизменно интересно; он устремляет «при- стальный взгляд на все, что есть в человеке, физически и духовно, слабого, гнусного, извращенного, непривлекательного, однако в этом <…> находит больше поводов для любви, чем для презрения» [17, p. 425]8. Количество откликов на русский реализм заметно выросло в 1888– 1890 гг. London Quarterly приписывал этот растущий интерес новым пере- водам Гоголя, Тургенева, Пушкина, Достоевского, Толстого — писателей, принадлежавших либо наследовавших эпохе Байрона, Диккенса, Теккерея и не затронутых, в отличие от французов, «странной слепотой души, ко- торая делает неразличимой добродетель; они не кладут порок под микро- 8 Хэвлок Эллис известен в первую очередь как врач; тем не менее в 1890 г. он выпустил книгу очерков «Новый дух» (The New Spirit), посвященную великим личностям, изменив- шим мир. Одним из героев книги был Л.Н. Толстой [18]. Мировая литература / В.С. Сергеева 97 скоп, чтобы представить нам его чудовищно увеличенный образ» [31, p. 57]. Тайна жизни, любовь к человеку, борьба добра и зла — вот, по мнению обозревателя, основные темы, привлекающие русских реалистов. Толстой признавался первым из современных романистов, в том числе благодаря торжествующей власти духовного начала; его сила заключалась в стремле- нии видеть и отражать жизнь и не сторониться ее тайн. Его искусство так широко, насыщенно и правдиво, что он, очевидно, способен сыграть для своей страны роль Шекспира и Бальзака. Он ничего не упускает, описывает все с одинаковым спокойствием и простодушием <...>. У него нет яростного нигилизма нормандца [Флобера]. Он просто подносит жизнь к свету и говорит: вот какова она [18, p. 250]. Для английской критики, как мы видим, становится важным подчер- кнуть, что Толстой — не Золя, не Флобер и не Бальзак; реализм Толстого тесно связан с религией, с темой человеческих верований, упований, жела- ний. Толстой, в противоположность писателям натурализма, не ударяется в крайности, изображая жестокое или отвратительное; его тема — благород- ство и красота человеческой души. Кроме того, важным элементом в британской рецепции Толстого было его восприятие как социального деятеля. Политические флуктуации, несомненно, в той или иной мере подогревали интерес к России и русским общественным движениям. Победа Александра I над Наполеоном и его ви- зит в Лондон в 1814 г. не вызвали особенного ажиотажа, за исключением отголосков в моде9, однако вышедший в 1821 г. том «Российская антология: стихотворения русских поэтов» Джона Бауринга удостоился теплого прие- ма. Обозреватель Edinburgh Review писал: «Просто удивительно, что такие изящные стихи могли родиться на диких берегах Дона и Волги» [16, p. 323]. Не зная русского языка, Бауринг брал за основу подстрочники и превращал их в стихотворные переложения; успех изданий Бауринга привел к тому, что русская литература стала предметом интереса, пускай поначалу умеренного. В эпоху правления Николая I «русофилия» сменилась враждебно- стью; британская реакция на такие события, как подавление польского 9 Платье «в русском стиле» принцессы Шарлотты, брюки «казаки» (Cossacks) и т. д. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 98 восстания в 1830 г., отличалась небывалой горячностью. Антироссийские настроения, несмотря на некоторое политическое сближение в 1840-х гг., достигли кульминации во время Крымской войны. Реакция, контррефор- мы, возрастающее давление на университеты и прессу, преследование на- циональных меньшинств в эпоху Александра III также находили отражение в английской литературе и публицистике. Англо-русское литературное об- щество, основанное в 1893 г., было вынуждено заявить, что «в английской литературе и журналистике преимущественно муссируется все мрачное, печальное и трагическое в русской жизни <...> однако не все в этой стра- не принадлежат к тайному обществу или навеки ссылаются в Сибирь» [3, p. 22]10. Англичан увлекали сенсационные аспекты революционной деятель- ности в России (тайные организации, взрывы, «нигилизм»). Начало было положено Оскаром Уайлдом в пьесе «Вера, или Нигилисты» (1880), посвя- щенной Вере Засулич. Появляются романы — «Принцесса нигилистов» и «Нарка-нигилистка», Мэри Элизабет Хокер пишет повесть «Мадемуазель Икс» (1891), выходит книга знаменитого автора «для юношества» Дж. Ген- ти «Приговоренный нигилист, или Побег из Сибири» (1893). Примеча- тельно, как главный герой этой повести отстаивает перед своими русски- ми собеседниками достоинства конституционной монархии, старинных английских свобод и прав личности. Несомненно, социальные различия двух монархий осознавались очень остро, позволяя британским авторам изображать Россию как отсталую деспотическую державу. Великобритания и Россия регулярно оказывались соперницами и на политической карте: в частности, конфликт «прогрессивной» и «непрогрессивной» монархий усугублялся столкновением интересов в Азии («Большая игра»). В 1885 г. Россия аннексировала часть Афганистана (так называемый бой на Кушке), и оба государства оказались на грани войны11. 10 На это фрагментарное восприятие сетовала поэтесса и критик Роза Ньюмарш: «Наше любопытство в том, что касается России, зачастую нездорово, а легковерие прискорбно. Каждое отдельное преступление, каждое незначительное волнение <…> проникает в наши газеты, тогда как мы напрасно ищем более широких и точных сведений» [26, p. xi–x]. 11 Русско-японская война вновь поставила Британию и Россию по разные стороны (Британия состояла в союзном договоре с Японией). В 1907 г., после заключения англо-русской конвенции, наступил период мира, продолжавшийся вплоть до революции 1917 г. Политические колебания находили отражение в популярной литературе: так, Ф.С. Брертон, автор приключенческих повестей для мальчиков, в 1902 г. написал «Отважный гренадер» Мировая литература / В.С. Сергеева 99 Критика чуждого общественного строя могла не «отменять» чужой культуры, но вносить в ее восприятие некоторые нюансы. Русские изгнан- ники в Лондоне играли важную роль не только в области революционной пропаганды — они также подкрепляли интерес британского общества к рус- ской литературе. В 1850–1860-е гг. в Лондоне жил Герцен, затем Огарев; в Англию приезжали такие именитые писатели, как Тургенев и Черны- шевский, хотя круг их английских знакомых был узок. Следующий приток политических эмигрантов случился в 1880–1890-е гг. — в их числе были члены кружка Чайковского12. Анархист Петр Кропоткин активно издавал книги по политическим и экономическим вопросам, читал лекции о русской литературе (изд. в 1905 г.), подчеркивая роль Гоголя, Тургенева, Гончарова, Толстого. По инициативе Кравчинского (Степняка) в 1890 г. было создано Общество друзей русской свободы, привлекшее ряд заметных британских деятелей. Среди близких знакомых Степняка была переводчица Констанс Гарнетт13. Толстой воспринимался как человек, бросивший вызов всесильным авторитетам — государству и церкви; его борьба с «подлинным безумием русской цензуры» [22, p. 31] вызывала сочувствие, а издание запрещенных толстовских произведений за границей — энтузиазм и надежду на торже- ство прогресса. Лекция Степняка о Толстом носила название «Граф Тол- стой как романист и общественный реформатор». Методистский священ- ник Джон Колман Кенворти, увлеченный идеями Толстого, в статье 1902 г. «Пророки нашего века» представил русского писателя как своеобразного (о бесстрашных британских солдатах в Крыму), в 1906 г. — «Японский солдат», а в 1916 г. — «С нашими русскими союзниками». 12 Ко времени переписи 1901 г. в Британии находилось больше шестидесяти тысяч быв- ших жителей Российской империи (считая поляков и евреев), а в 1881 г. — меньше четырех тысяч. Эта мощная социальная группа предложила новое критическое прочтение произведе- ний русского реализма и включила литературу в продолжающуюся кампанию по обличению царизма. Организации наподобие Англо-русского литературного общества были вынуждены служить посредниками между двумя крайностями, от О.А. Новиковой, активистки Русской монархической партии, до журналов, организованных радикальными эмигрантами. 13 Однако приоритеты Гарнетт были в первую очередь эстетическими. Как и Мэтью Ар- нольд, она считала достижения русского реализма средством для противодействия француз- скому натурализму и оживления английского романа. Если литература русского критическо- го реализма, с точки зрения радикальных общественных деятелей, изображала Россию слабо цивилизованным деспотическим государством, которое нуждалось в реформах, то Гарнетт давала понять, что современная английская литература уступает русской. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 100 христианского социалиста, проводящего в жизнь библейскую заповедь о любви к ближнему — «те же принципы, которые нашли выражение в вели- ком кличе Французской революции: свобода, равенство и братство» [20]. Р.Л. Лэтимер, автор книги «При трех царях: свобода совести в России» (1909), отметил: «Отлучение графа Толстого от греческой православной церкви знаменует важный этап в движении русского народа к свободе сове- сти благодаря известному обращению писателя к царю с призывом сделать подданным этот бесценный дар» [21, p. 201]. Наконец, Толстой оказался интересен для британских читателей и как религиозный мыслитель, философ, проповедник. Английская литера- тура, создававшаяся в иных социально-политических условиях и ориенти- рованная, как было верно замечено Э. Модом, на респектабельный средний класс, занимала в культуре свою нишу, не претендуя на роль «учительницы жизни». Более того, переводы религиозных сочинений Толстого появи- лись в Британии практически одновременно с переводами романов — для английского читателя Толстой-художник и Толстой-философ не были так разительно отдалены друг от друга, творческий путь длиной в десятилетия предстал сконцентрированным. В результате Толстого восприняли одновременно как пророка, философа, учителя, социального критика и необычного писателя, в значительно большей мере сосредоточенного на соци- альных, философских, религиозных, политических проблемах, чем романист английский. Любимый толстовский персонаж — помещик, пытающийся по- нять смысл жизни, тяготившийся своим богатством и привилегиями — оказал- ся новым для англичан типом личности. <…> В 1890 г. в журнале «Темпл бар» один из читателей высказал свое мнение о книге «Так что же нам делать?»: «После ее чтения ощущаешь себя уже не англичанином или русским, а просто человеком, глубоко взволнованным, с пробудившейся совестью» [1, с. 11]. Помимо исторических событий, описаний природы и собственно ху- дожественных достоинств текста английских читателей впечатляла мораль- ная и философская сторона творчества Толстого. Перед нами во всей своей красе великий иконоборец, суровый цен- зор праздности, кровопролитий, роскоши, лицемерия, всего, что противопо- Мировая литература / В.С. Сергеева 101 ложно учению Христа. Толстой как будто говорит: «Я неразрывно соединю простую и понятную историю, которую мне хочется написать, с простой и понятной проповедью, которую вам неинтересно читать». Поскольку сама жизнь назидательна, произведение становится ее отражением... [29, p. 255]. Таким образом, к концу века литературная репутация Толстого проч- но установилась: его реализм, насыщенный религиозным содержанием, был признан высоким, даже если собственно философское учение вызыва- ло сомнения. Отношение критиков и публики до некоторой степени можно подытожить цитатой из статьи писателя-руралиста Гарольда Мэссингема «Философия святого» в Contemporary Review: Попытке осмыслить «христианство в чувствах и действиях» посвяще- ны жизнь графа Толстого и его интеллектуальное и художественное творче- ство — попытке, которая привела его, как и его Владыку, к столкновению со всеми установленными авторитетами современного мира. <…> Он одновре- менно обвиняет и утешает. С Толстым и такими людьми, как Толстой, Свет приходит в мир, и мы чувствуем, что в его священных лучах повседневная человеческая жизнь преображается и растворяется [14, p. 547]. Уильям Томас Стид, редактор Pall Mall Gazette, побывал в Ясной По- ляне и затем объявил, что «толстовство» (Tolstoyism) превосходит все ли- тературные границы. Духовная автобиография графа [Толстого], — в восторге писал Стид, — когда я ее читал, представлялась мне самой интересной религиозной книгой нашего поколения. <…> Я давно считал, что следующая великая волна религиозного возрождения, которая повлияет на развитие Европы, подни- мется в России. Здесь, в сердце России, возник учитель, который встал на вер- шине культуры своего поколения и провозгласил на странном языке древние слова Ecce homo! [28, p. 405] Стид попытался представить Толстого «сверх-христианином»; пово- рот, который произошел с Толстым после 1880-х гг., очевидно не смутил его, в отличие от тех читателей, которых разочаровало преобладание мо- Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 102 ралиста-проповедника над художником. Писатель и журналист Э.Дж. Дил- лон, который с позволения Толстого поместил в Universal Review пересказ «Крейцеровой сонаты» (сильно сократив философские рассуждения), от- метил, что читатели разделились на два лагеря. Одни приветствовали это произведение как «новое Евангелие, великолепно приспособленное к ну- ждам современности», а другие восприняли его «как отвратительно реа- листическую повесть, недостойную даже упоминания среди порядочных членов общества» [15, p. 293]. В любом случае, «обращение» Толстого вос- пламенило воображение англичан. Критика исследовала «толстовство» и одновременно обсуждала желание Толстого сделать свои произведения орудием социальной и религиозной полемики. Джордж Бернард Шоу пи- сал в рецензии на книгу Эйлмера Мода, называя ее «смесью панегирика с апологией»: Он [Толстой] нарядился в платье мужика, точь-в-точь как Дон Кихот надел рыцарские доспехи. <…> Когда толстовская колония делала из себя посмешище для богов и людей — не потому что организовывала помощь го- лодающим, а потому что приводила сытых к обнищанию — у него так и не пробудилась ирония; он убеждал себя (а иногда даже колонистов), что плохо лишь то, что они недостаточно сумасбродны. В целом, приходится заклю- чить, что воспитание Толстого имело один серьезный и неустранимый недо- статок: ему никогда не приходилось работать и зарабатывать себе на жизнь. <…> В результате Эйлмер Мод вынужден говорить: этот человек так велик, так впечатляющ, что я должен признать его своим вождем даже в тех вещах, в которых он, по сравнению со мной, дитя [10, p. 255, 258]14. Однако в целом английская критика признавала, что у Толстого, более чем у других романистов, есть право проповедовать читателю. Даже самые резкие рецензенты с уважением отмечали, что Толстой верен собственным 14 В 1908–1910 гг. Б. Шоу и Л.Н. Толстой вступают в переписку. Л.Н. Толстой читал не только пьесы Б. Шоу, но и его публицистические работы, в частности очерк «Неприемле- мость анархизма». В декабре 1906 г. Шоу передал Толстому текст пьесы «Человек и сверх- человек». Однако Толстой не принял материалистических воззрений Шоу и его «несерьез- ности»; Шоу, в свою очередь, оспаривал метод толстовской критики Шекспира, полагая, что она обессмысливает художественное произведение. Тем не менее он признавал огромную значимость Толстого. Мировая литература / В.С. Сергеева 103 принципам. Восторжествовало мнение Мэтью Арнольда, который полагал, что религиозные сочинения Толстого не так ценны, как художественные, однако выражал поддержку позиции русского писателя. Можно сказать, до конца дней Толстой продолжал внушать английским критикам надежду, что увлечение проповедничеством однажды пройдет, и он вновь напишет под- линно художественное произведение. В Британии возникло несколько толстовских общин (самыми вли- ятельными представителями английского толстовства были Эйлмер Мод, Перси Редферн, Эдвард Карпентер и др.). Учение Толстого вызывало инте- рес у неортодоксально настроенных людей из самых разных кругов. Джон Колман Кенворти создал в Кройдоне в 1894 г. Церковь Братства, а затем стал одним из основателей толстовской общины в графстве Эссекс. Его «Братское издательство» сыграло важную роль в распространении про- изведений Толстого. Журналисты, писатели, ученые искали в русской ли- тературе одновременно «спасительную крестьянскую мудрость Степей» и привычный «образ викторианского мудреца и пророка вроде Карлайла и Рескина» [4, p. 7, 6]. Образ России представал расколотым: от варварства, жестокости и нецивилизованности — к высокой мудрости и образцовому христианству. На страницах «Свободной России» — журнала, редактируемого Степняком- Кравчинским, — русские крестьяне приобретали привлекательный облик. Степняк писал о феноменальном росте массовой грамотности, развитии са- мосознания, появлении в России новой массовой литературы. Всего за одно поколение, по словам Степняка, земледельцы стали «учредителями библи- отек, чтецами, авторами книг для крестьянства, даже популярными лекто- рами по научным вопросам» [5]. Инстинктивное чувство братства, прису- щее деревенской общине, представало как средство борьбы с разобщением, неизбежным в индустриальной цивилизации. В какой мере читали Толстого ради самого Толстого? Романист и критик Э.М. Форстер в 1915 г. предупредил английских читателей: «Рус- ская литература вряд ли станет [для нас] сама собой, пока мы не перестанем искать в ней русский дух. Мы по-прежнему читаем ее ради информации, так же, как читали французскую литературу ради сведений об их местном продукте — la femme» [19, p. 373]. На протяжении второй половины XIX в. и в начале XX в. Толстой и русская культура в целом в английской рецеп- Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 104 ции сперва дробятся, а затем как будто складываются из фрагментов заново в привычную и понятную читателю картину (например, в контексте евро- пейского романа, социальной критики и т. д.) — или же картину непонят- ную, но осознаваемую как «экзотичная», а значит также в какой-то мере ожидаемую. Мировая литература / В.С. Сергеева 105 Список литературы Исследования 1 Красавченко Т.Н. Лев Толстой в пространстве британской культуры // Человек: образ и сущность. Гуманитарные аспекты. 2019. № 3 (38). С. 9–42. 2 Сергеева В.С. О некоторых переводах эпиграфического комплекса «Из поэзии Н.А. Некрасова» («Записки из подполья») // «Записки из Подполья» Ф.М. До- стоевского в культуре Европы и Америки / отв. ред. Е.Д. Гальцова. М.: ИМЛИ РАН, 2021. С. 123–141. 3 A People Passing Rude: British Responses to Russian Culture / ed. by A. Cross. Cambridge: Open Book Publishers, 2012. 348 p. 4 Davie D. Introduction // Russian literature and modern English fiction: A Collection of critical essays / ed. by Davie D. Chicago. London: University of Chicago press, 1965. P. 3–17. 5 Peaker C. We are not Barbarians: Literature and the Russian Émigré Press in England, 1890–1905 // Interdisciplinary Studies in the Long Nineteenth Century. 2006. № 3. URL: https://www.researchgate.net/publication/276842100_We_are_not_ Barbarians_Literature_and_the_Russian_Emigre_Press_in_England_1890-1905 (дата обращения: 20.02.2023). 6 Remnick D. The Translation Wars // The New Yorker. 2005. November 7. URL: https://www.newyorker.com/magazine/2005/11/07/the-translation-wars (дата обра- щения: 25.02.2023). 7 Soboleva O., Wrenn A. From Orientalism to Cultural Capital: The Myth of Russia in British Literature of the 1920s. Oxford: Peter Lang AG, 2017. 338 p. Источники 8 Файбисович С. Два эссе // Знамя. 2007. № 11. URL: https://znamlit.ru/publication. php?id=3433 (дата обращения: 20.03.2023). 9 Arnold M. Count Leo Tolstoy // Essays in Criticism. London: Macmillan and Co, 1911. P. 253–299. 10 Bernard Shaw’s Book Reviews: 1884–1950: in 2 vols. University Park: Penn State Press, 1991. Vol. 2 / ed. by B. Tyson. 588 p. 11 Count Leo Tolstoy’s Novels // Nineteenth Century. 1879. V. April. P. 650–669. 12 Count Tolstoy’s Novels // Saturday Review. 1887. LXIII. Jan. 1. P. 23–24. 13 Cournos J. Autobiography. New York: G.P. Putnam’s Sons, 1935. 344 p. 14 Decker C. Victorian Comment on Russian Realism // PMLA / Publications of the Modern Language Association. 1937. Vol. 52, № 2. Jun. P. 542–549. 15 Dillon E.J. The Kreutzer Sonata // Universal Review. 1890. VI. March. P. 293–311. 16 Doctor Bowering’s Poetical Translations // Edinburgh Review. 1830–1831. № 70. P. 322–325. 17 Ellis H. The Genius of Russia // Contemporary Review. 1901. LXXX. P. 419–433. Studia Litterarum /2023 том 8, № 4 106 18 Ellis H. The New Spirit. New York: Houghton Mifflin, 1926. URL: https://www.gutenberg.org/cache/epub/55878/pg55878-images.html (дата обращения: 15.02.2023). 19 Forster E.M. Short Stories from Russia // New Statesman. 1915. 24 July. P. 373–374. 20 Kenworthy J.C. Prophets of the Century: Leo Tolstoy. 1902. URL: https://www. marxists.org/archive/tolstoy/about/1902/prophets-of-the-century-tolstoy.html (дата обращения: 20.03.2023). 21 Latimer R.S. Under three tsars: liberty of conscience in Russia, 1856–1909. London: Morgan and Scott, 1909. 244 p. 22 Literature and Art // Anglo-Russian. 1897. September. P. 31. 23 Lyall R. The character of the Russians and a detailed history of Moscow. London: T. Cadell, 1823. 639 p. 24 Maude A. Introduction // Leo Tolstoy. What is Art? New York: Funk and Wagnalls Company, 1904. URL: https://www.gutenberg.org/files/64908/64908-h/64908-h. htm (дата обращения: 14.02.2023). 25 Maxwell S.J. The Czar and His People. London: T. Nelson, 1854. 200 p. 26 Newmarch R. Poetry and Progress in Russia. London; New York: J. Lane, 1907. 116 p. 27 Prelooker J. Russia in Tolstoy’s Latest, Reflections on “Resurrection” // Anglo-Russian. 1900. June. P. 377–379. 28 Stead W.T. Truth About Russia. London: Cassel and Co, 1888. 464 p. 29 Tolstoy’s New Novel // Academy. A weekly review of literature and life. 1899. LVII. Sept. 9. P. 255–256. 30 Tolstoy’s War and Peace // Spectator. 1887. LX. Feb. 5. P. 202–205. 31 Two Russian Realists // London Quarterly Review. 1888. LXX. P. 55–73. Мировая литература / В.С. Сергеева References 1 Krasavchenko, T.N. “Lev Tolstoi v prostranstve britanskoi kul’tury” [“Leo Tolstoy in the Space of British Culture”]. Chelovek: obraz i sushhnost’. Gumanitarnye aspekty, no. 3 (38), 2019, pp. 9–42. (In Russ.) 2 Sergeeva, V.S. “O nekotorykh perevodakh epigraficheskogo kompleksa ʽIz poezii N.A. Nekrasova’ (ʽZapiski iz podpol’ia’)” [“About Some Translations of the Epigraphic Complex ʽN.A. Nekrasov’s Poem’ (ʽNotes from Underground’)”]. Gal’tsova, E.D., editor. “Zapiski iz Podpol’ia” F.M. Dostoevskogo v kul’ture Evropy i Ameriki [F.M. Dostoevsky’s “Notes from Underground” in European and American Culture]. Moscow, IWL RAS Publ., 2021, pp. 123–141. (In Russ.) 3 Cross, Anthony, editor. A People Passing Rude: British Responses to Russian Culture. Cambridge, Open Book Publ., 2012. 348 p. (In English) 4 Davie, Donald. “Introduction.” Davie, Donald, editor. Russian Literature and Modern English Fiction: A Collection of Critical Essays. Chicago, London, University of Chicago Press, 1965, pp. 3–17. (In English) 5 Peaker, Carol. “We are not Barbarians: Literature and the Russian Émigré Press in England, 1890–1905.” Interdisciplinary Studies in the Long Nineteenth Century, no. 3, 2006. Available at: https://www.researchgate.net/publication/276842100_We_are_ not_Barbarians_Literature_and_the_Russian_Emigre_Press_in_England_1890-1905 (Accessed 20 February 2023). (In English) 6 Remnick, David. “The Translation Wars.” The New Yorker, november 7, 2005. Available at: https://www.newyorker.com/magazine/2005/11/07/the-translation-wars (Accessed 25 February 2023). (In English) 7 Soboleva, Olga, and Angus Wrenn. From Orientalism to Cultural Capital: The Myth of Russia in British Literature of the 1920s. Oxford, Peter Lang AG, 2017. 338 p. (In English)