Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 254 БЕЛОРУССКИЕ И УКРАИНСКИЕ ЗАГОВОРЫ ОТ ПЕРЕЛОГОВ: МЕЖЖАНРОВЫЕ ПЕРЕКЛИЧКИ © 2022 г. Т.А. Агапкина Институт славяноведения Российской академии наук, Москва, Россия Дата поступления статьи: 9 марта 2022 г. Дата одобрения рецензентами: 27 апреля 2022 г. Дата публикации: 25 декабря 2022 г. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2022-7-4-254-275 Аннотация: В народной ветеринарии некоторых регионов Восточной Славии известно слово перелоги (укр. перелоги, бел. пералогi, перэлогi), обозначающее болезнь скотины и лошадей. Статья посвящена анализу этого явления в фольклоре и традиционной культуре белорусов и украинцев, которое рассматривается с точки зрения его терминологии, сопутствующих верований, магических практик и многочисленных заговоров, применяемых для лечения животных. Заговоры, которые принято читать против перелогов, основаны на сюжете «Три (два) персонажа делят между собой найденное; черту достаются перелоги». В статье исследуются возможные фольклорные истоки этого сюжета, а также обстоятельства появления в нем фигуры черта, что крайне нетипично для восточнославянских лечебных заговоров. Автор приходит к выводу о том, что основную роль в этом сыграли сказки об одураченном черте и особенно ATU/СУС 1030 «Дележ урожая». Кроме того, на сложение сюжета, скорее всего, повлияли такие обстоятельства, как соматический «параллелизм» черта и животного и вторичная мифологизация термина перелоги. Эти два обстоятельства поддержали ключевую для этого сюжета фигуру черта, используя элементы фольклорной образности, рифму, культурную семантику ключевого слова и другие факторы. Ключевые слова: фольклор восточных славян, заговоры, болезни скота, сказки. Информация об авторе: Татьяна Алексеевна Агапкина — доктор филологических наук, главный научный сотрудник, Институт славяноведения Российской академии наук, Ленинский пр., д. 32 а, 119991 г. Москва, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-8098-7471 E-mail: agapi‑Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. Для цитирования: Агапкина Т.А. Белорусские и украинские заговоры от перелогов: межжанровые переклички // Studia Litterarum. 2022. Т. 7, № 4. С. 254–275. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2022-7-4-254-275 Научная статья / Research Article https://elibrary.ru/YWESYB УДК 398 ББК 82.3(4Беи) + 82.3(4Укр) Фольклористика / Т.А. Агапкина 255 BELARUSIAN AND UKRAINIAN CHARMS AGAINST PERELOGI: INTER-GENRE ROLLCALLS © 2022. Tatyana A. Agapkina Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia Received: March 09, 2022 Approved after reviewing: April 27, 2022 Date of publication: December 25, 2022 Abstract: The word perelogi (Ukrainian перелоги, Belarusian пералогi, перэлогi) ‘livestock and horses disease’ is mentioned in the folk veterinary medicine of some regions of Eastern Slavia. The article is devoted to the analysis of this phenomenon in folklore and traditional culture of Belarusians and Ukrainians. It is considered from the point of view of its terminology, accompanying beliefs, magical practices and numerous charms used to treat animals. The charms that are commonly read against perelogi are based on the plot “Three (two) characters share what they find among themselves; the devil gets the perelogi.” The article explores the possible folklore origins of this plot, as well as the circumstances of the devil’s appearance in it, which is extremely atypical for East Slavic healing charms. The author comes to a conclusion that the main role in this was played by tales about the fooled devil and especially by ATU/СУС 1030 “Harvest Division.” In addition, the plot was most likely influenced by such circumstances as the somatic “parallelism” of devil and animal and the secondary mythologization of the term perelogi. These two circumstances supported the figure of devil which is key for this plot, using elements of folklore imagery, rhyme, cultural semantics of the keyword and other factors. Keywords: folklore of the Eastern Slavs, charms, tales, livestock diseases. Information about the author: Tatyana A. Agapkina, DSc in Philology, Director of Research, Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences, Leninsky Ave., 32 a, 119991 Moscow, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-8098-7471 E-mail: agapi‑Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. For citation: Agapkina, T.A. “Belarusian and Ukrainian Charms Against Perelogi: Inter-genre Rollcalls.” Studia Litterarum, vol. 7, no. 4, 2022, pp. 254–275. (In Russ.) https://doi.org/10.22455/2500-4247-2022-7-4-254-275 This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) Studia Litterarum, vol. 7, no. 4, 2022 Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 256 В народной ветеринарии некоторых регионов Восточной Славии известно такое понятие, как перелоги (укр. перелоги, бел. пералогi, перэлогi). Так при- нято называть болезнь скотины и лошадей. Настоящая статья посвящена исследованию этого явления, рассматриваемого с точки зрения его терми- нологии, сопутствующих верований, магических практик и многочислен- ных заговоров, применяемых для лечения животных. Термин +перелоги, обозначающий недуг скотины, распространен на ограниченной территории области Войска Донского, в Гомельской и в вос- точных районах Брестской обл. Белоруссии, а также на Украине (в Полесье, на Левобережье, а также в Поднепровье). В диалектных и этимологических словарях слово фиксируется край- не редко. Основным значением этого слова в аспекте народной ветеринарии являются внутренние боли у животного, корчи и судороги1. Приведем фраг- ментарно несколько основных словарных статей, посвященных перелогам. Рус. дон.: Перелоги [пирилоги]. 1. Боли в животе (у животного). Пирилоги — эта када жывот забалить, и конь катаица на спине; 2. Болезнь (перестают действовать задние ноги у животных). Идет карова и упадеть, как 1 На этом фоне довольно сходных языковых свидетельств о значении в.-слав. +перелоги особняком стоит суждение Б.Н. Проценко, высказанное им в коммен- тарии к заговору от перелогов, которые, по его сведениям, на Дону называются также коровья гулька. Проценко полагал, что перелог — это яловость, бесплодие скотины [36, c. 134]. По его мнению, это объясняется таким распространенным у всех восточных славян значением слова перелоги, как ‛необрабатываемая по тем или причинам земля; земля, оставленная под паром, брошенная’. Таким образом Проценко провел прямую аналогию между не приносящей урожая землей и яловой скотиной. Фольклористика / Т.А. Агапкина 257 дохлая, пирилоги, значить, ф кастрицах балить [11, с. 361]. Термин (перелоги болят в неясном значении) встречается в лечебнике Лахтина [25, № 321–323, 327–332], хотя и не отмечен в Словаре XI–XVII вв. в интересующем нас зна- чении. Бел.: <…> перэлога, перэлогi ‛хвароба на жывот у коней i буйной ра- гатай жывёлы’ <…>, ‛рожа ў свiней’ <…>, пэрэлогi ‛хвароба свойскай жы- вёлы’ <…>, ‛курч, сутарга’ <…> [8, т. 9, с. 59]. Укр.: Перелоги <…> Корчи. Судороги. Болезнь у лошадей и волов. См. Чемер [10, с. 277]. В редких случаях перелоги диагностируются у человека, имеющего схожий набор симптомов: Бел.: Пералогi ‛эпилепсiя’ [8, т. 9, с. 59]. Укр.: Перелоги [перелоги], мед. ‛хворобливий стан, коли людину ло- мить, при цьому вона часто пoзixaє’. Вступит в котовило, то будут’ перелоги [9, т. 2, с. 38]. В разы полнее и разнообразнее перелоги предстают в этнографиче- ских описаниях. По наблюдениям А. Подбереского, украинцы называли пе- релогами конвульсии у волов, когда вол сучил и бил ногами, дрожал, трясся, падал и подыхал [46, s. 72]. В.П. Милорадович обращал внимание на то, что аналогичные заболевания встречаются также у людей и лошадей: желу- дочные колики или резь у коров (т. е. собственно перелоги) соответствуют конскому чемеру и сояшницам у людей. Симптомы болезни те же: «Як на- падут перелогы на скотину, то вона бьется, пада, качается, дрыга ногами». Перелоги «нападают» на животное, если скотина перейдет через то место, на котором каталось какое-либо животное, рождающееся слепым, — соба- ка, кот, заяц или волк ([29, c. 281–282], Полтавская губ.). Основным способом лечения животного от перелогов было оглажи- вание или перетягивание его штанами, которым — по их связи с телесным низом — придавалась апотропеическая сила. Как писал тот же Милорадо- вич, от перелогов больную скотину обвязывали штанами, также обводили ими трижды поперек животного от спины под животом [29, c. 281–282]. Если скотина потягивалась, шаталась, качалась, пятилась назад, ее пере- Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 258 тягивали первыми штанами мальчика через передние ноги, живот, задние ноги и спину [13, c. 265]. Впрочем, могли использоваться и другие предметы одежды — шапка, а также рукавицы. Такое перетягивание осуществлялось разными способами. Иногда животное перетягивали по кругу, обычно трижды — вдоль или поперек ту- ловища, тем самым как бы заключая его в магический круг. В других случа- ях обводили или обтирали теми же штанами, только крест-накрест. В жи- томирском Полесье рассказывали, как местная знахарка вылечила корову, на которую напустили перелоги: «Вонa ее штанaми од риг да по-пуд сподом да так — тры разы. Крест такий назывaецця»2. Еще один способ заключал- ся в том, что болезнь как бы вытягивали от головы и со шкуры животного наружу — в конечности, копыта и хвост (а иногда и в обратном направле- нии), оглаживая его теми же предметами одежды: «Бере стару шапку абож рукавыцю й проймае по-пид хорымы ногамы» ([17, с. 42], Киевская губ.); из того же Каневского у. в 1920-е гг. сообщали: «Коли нападуть перелоги на корову або на теля, то беруть шапку, протягають їю од рiг до хвоста i пiд черевом тягнуть вiд шийки до хвоста й шепчуть» [30, c. 11]. Наконец, ри- туал мог состоять из нескольких разнонаправленных действий: «…ударить больную скотину шапкой навкрест по вздыхвинам около кряжа, по голове и по кряжу; потом три раза протянуть шапку между передними и задними ногами, наконец отойти и плюнуть» ([45, c. 16], Херсонская губ.), как гово- рится в одном заговоре: «Шапкою або штанями поміз задніми ногами» ([32, № 88], Екатеринославская губ.). Разумеется, практиковались и более общие, неспециальные спосо- бы избавления скотины от перелогов — раздача милостыни, жертвование домовому, обтирание скотины освященным холстом, пролезание первого и последнего ребенка под брюхом коровы («Як ребьёнок последний, а скоти- на заболее, то три рaза под чэрэвом пролезaть. Это назывaеца перэлоги»3). Таков общий контур болезни крупного рогатого скота (коров, волов) и лошадей, называемой перелогами, а также способов ее лечения в народ- ной ветеринарии. Теперь мы перейдем непосредственно к заговорам и по- стараемся выявить состав мотивов, которые характерны для этих загово- 2 Полесский архив Института славяноведения РАН (далее — ПА), с. Вышевичи Радо- мышльского р-на Житомирской обл. 3 ПА, Нобель Заречнянского р-на Ровенской обл. Фольклористика / Т.А. Агапкина 259 ров, определить степень их специфичности и связь с магической практикой и традиционными верованиями. В общей сложности в нашем распоряжении имеется около 110 за- говоров с упоминанием перелогов: 2 донских, около 50 белорусских (из них 2 приходятся на территорию современной Брянской обл.) и по- рядка 60 украинских. Они фиксируются в компактной зоне Могилевской и восточных районов Минской обл., в Гомельской и в восточных районах Брестской обл.; в обл. Войска Донского и западных районах Брянской обл.; в украинском Полесье вплоть до Ровенщины, а также в Поднепровье (в Дне- пропетровской, Черкасской, Киевской обл.) и на Левобережье (в Харьков- ской, Полтавской и Черниговской обл.). Разумеется, плотность фиксаций заговоров от перелогов крайне неравномерная — в центре этого ареала она выше, на окраинах — ниже. За его пределами отдельные заговоры отмечены у русинов в Галиции, а также на Херсонщине4. Эта довольно репрезентативная коллекция делится приблизитель- но поровну. Одну ее часть составляют заговоры, базирующиеся на общих, так называемых полифункциональных сюжетах и мотивах (составляющих основу заговоров от самых разных болезней), другую — заговоры более специфические, которые собственно и станут объектом нашего внимания. Несколько слов о заговорах с полифункциональными мотивами. Бóльшая их часть — типичные отгонные заговоры, основанные на мотивах обратного счета, изгнания недуга в далекие места, где ничего нет, или туда, где хорошо, а также мотивах «пусть недуг не мучает тело животного», «пти- ца выклевывает / уничтожает недуг у животного», «Богородица помогает избавиться от недуга» и др. [37, c. 124–130, № 1, 6, 7, 8, 14, 15, 16, 17, 20, 22, 23, 25, 33; 37, с. 191, № 13 и др.]. Заговоры читают от перелогов как у скоти- ны, так и у лошадей. Заметно, что в таких полифункциональных заговорах перелоги нечасто упоминаются сами по себе; обычно это название встреча- 4 В русской традиции слово перелоги встречается в рукописном заговоре: «На море на Окияне, на острове Буелане, стоит каменна изба; в каменной избе — светла горница; в светлой горнице — двенадцать столов, двенадцать убраных, накрытых скатертями белыми, браными, ткаными; за теми столами сидят двенадцать логов, двенадцать перелогов, двенад- цать чемеров, едят Божию хлеб, соль. Ой, вы, логи, вы, перелоги, и вы, чемера, пейте, ешьте и гуляйте, доколи я к вам не приду и молитвы не сотворю» [14, вып. 1, с. 63, № 81]. Заговор входит в небольшой сборник, переписанный в 1904 г. у пастуха из Тотемского у. Вологод- ской губ. Судя по составу текстов, сборник предположительно испытал влияние южных (украинских или южнорусских) заговоров. Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 260 ется в перечне других болезней скота: чамярница, западница, паралоги ([37, c. 128, № 23], Гомельский у.); облоги, пералоги, потницы, животницы и че- мяр ([37, c. 124, № 1], Гомельский у.); чемер, потница, еленица и перелог [37, c. 191, № 13] и т. д. Аналогичная картина наблюдается и в украинской традиции. Почти половина заговоров от перелогов здесь — это тексты апотропеического ха- рактера, в основе которых лежат такие полифункциональные мотивы, как «перечисление причин и источников недуга» [12, c. 294]; «изгнание недуга туда, где ничего нет», «в пустынные места», «туда, где хорошо и роскошно» [13, c. 265; 18, № 62, 63]; «птица уничтожает недуг» [32, № 91], «изгнание не- дуга из частей тела животного» [27, c. 235, № 40; 17, с. 42]; «ветер уносит не- дуг» [20, c. 178, № 12 б], а также заамнинивание недуга [17, с. 321], формулы невозможного («Литѣл орел сизокрилий дай сѣл на колючей груши; як тую грушу нельзя без сокири срубати, без огня спалити, чтоб так не можно пере- логам жолтой косты, червовой крови какой шерсти ломиты» [16, c. 72]) и др. Среди заговоров от перелогов, которые основаны на более специфи- ческих мотивах, можно выделить две неравные группы. Первую составляет около полутора десятков заговоров, которые представляют собой вербальную реализацию ритуальной практики, когда болезнь символически «вытягивают» из тела животного, проводя штанами или шапкой по спине от головы до хвоста (о этом мы упоминали выше). Этой практике соответствует фольклорный мотив последовательного выве- дения / выхода недуга из тела животного, который строится на перечисле- нии разных частей тела: Пералоги, пералоги, идеть на роги, [с рог] на шыю, с шыи на спину, с спины на крыж, а с крыжa на хвост, с хвостa на ворота, а ворота упaли, пе- ралоги пропaли5; или на акцентировании крайних «точек выхода» болезни из тела: Перелоги, кинтеся в ноги <…> в резвыя ноги, из резвых ног в черныя копыта, из копыт в сырую землю ([34, c. 723], обл. Войска Донского); Iдiть 5 ПА, Тхорин Овручского р-на Житомирской обл. Фольклористика / Т.А. Агапкина 261 соби, перелоги, на чотири дороги, iз рiг та в спину, а з спини та в хвiст, а з хвоста та в лiс ([30, c. 11], Киевская губ.). Обратим внимание на то, что конечной точкой движения бо- лезни в этих формулах изгнания оказываются крайние части тела — хвост / ноги / копыта (откуда болезнь и уходит вовне) или рога: У поли грушка-кодрушка, курка неслася, она яйца не несла, только пе- релоги гнала. Перелого-перелого, з ног да у роги, да и пропали перелоги ([35, № 826], Гомельская обл.). Вторую, гораздо более многочисленную группу составляют загово- ры, в основе которых лежит сюжет «Три (два) персонажа делят между со- бой найденное; черту достаются перелоги». Ролевая структура этого сюжета четко поляризована. На одном ее полюсе оказываются христианские пер- сонажи (Бог, Христос, Спас, апостолы, Петр, Павел), священнослужители (поп, дьяк), должностные лица и служилые люди (судья, судейский, пересуд, сударь, рассудки, атаман, войт [городской или сельский староста]), а также мужик, на другом — черт (под разными именами) и другие демонические персонажи (черт, чертица, ураг, ворог, дьявол, лукавый, черный, лихой, дiдь- ко, Юда, Ирод): Эти персонажи идут по дороге: Iшов Господь, Петро й Павло ([13, c. 266], Киевcкая обл.); Ишов Бог с апостолами по дорози, лижить ураг на дорози [37, c. 127, № 21]; Ишло их три дорогаю: ишов войт, и чорт, и мужик ([37, c. 191, № 15], Могилевская губ.); Ишов пип и дяк, третiй чорт [22, c. 112, № 23]. По другой версии, персонажи сидят в некоем месте (часто за столом) и также делят что-нибудь. Поляризация персонажей «визуализируется» в процессе развертывания нарратива. Когда они куда-то идут, персонажи первой группы (сакральные и иже с ними) называются вначале, а черт — всегда последним; если же персонажи сидят, то сакральные лица находятся за столом или в красном углу (т. е. в более «высокой» позиции), черт — под столом или на пороге: Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 262 Сыдыть судья на покути, а судейский пид покутей, а чорт пид полом [45, c. 16]; Сидит войт и атаман в концѣ стола, а діавол под столом [28, c. 127]; В чистим поли престол, за престолом Маты Хрыстова и Спас. За столом свя- тый Петро, а перед столом лукавый у порозi6. Затем в распоряжении этих персонажей оказываются три предмета (они находят их, некто дает им эти предметы и т. д.), которые персонажи делят между собой, причем если первым двум (одному) достается что-то полезное, то последнему — черту (Юде) — исключительно перелоги, кото- рые нужно унести куда подальше: Сыдыть пип на покути, а дяк на лави, чорт на порози. Попови чачавы- ця, а дякови рукавыця, а чортови перелогы — в ёго велыки рогы. Вин болотом затрясе и перелогы понесе ([29, c. 281, № 6], Полтавская губ.); Через синє море лежала дорога. По тій дорозі йшли Петро, Павло, третій диявол. Знайшли вони три знахiдки: Петро — рукавицi, Павло — ногавицi, а диявол — перелоги. Бери тiї перелоги у велике болото ([41, c. 18], Житомирская обл.); Иде пип, чытае, дяк замичае. Попови горщык, дякови каша, жыдови перелогы меж ногы ([29, c. 281, № 7], Полтавская губ.); На морi, на киянi <…> Туди йшлы три братенцi дорогою широкою, долиною глубокою, найшли рукавицi и ногавицi, третi пе- релоги. Тобi, судирь, рукавицi, тобi, пересуди, ногавицi, а тобi, Юдо, перелоги, понеси на тьма, на очерета ([38, c. 289], Черниговская губ.). Такое деление добычи описывается иногда как судебное «заседание»: Сидять судді за столами, а розсудки під столамі; судді судять, а розсуд- ки розсуждають, суддям на гриці, розсудкам на рукавиці, а чортові перелогі між роги от сірої масті, от білої кості, тут вам не бувати, серця не сушити, білої кості не ломити ([32, № 94], Екатеринославская губ.)7; Сидит войт и атаман 6 Иванов П.В. Знахарство. Шептания и заговоры. (Материалы для характеристики миросозерцания крестьянского населения Купянского уезда Харьковской губернии) // Архив Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Ф. ОЛЕАЭ. Д. 169. Л. 47 об. 7 Большое количество судейских персонажей, возможно, объясняется тем, что на Украине до введения волостей в каждом селе были старики, называемые судцы, которые по поданной жалобе собирали вместе в корчме виновного и обвинявшего и под угощение иска- Фольклористика / Т.А. Агапкина 263 в концѣ стола, а діавол под столом. Стали судити, кому что удѣлити: атаману рукавицы, войту нагайлицы, а жиду перелоги ([28, c. 127], XVIII в.). Описанная версия сюжета получила наибольшее распространение в украинских заговорах, в то время как в белорусских популярна несколь- ко усеченная схема, в которой отсутствуют три персонажа и дележ между ними, хотя перелоги все равно чаще всего достаются черту: <…> сядить чартища. Нутя думать и гадать, кому пэрэлоги отдать? Отдали пэрэлоги старшому (чорту) у ноги, нехай нясе за мхи, за болота, за ницыя лозы, за крутыя горы ([37, c. 128, № 24], Гомельский у.); Ницыя лозы, выгоняйтя вы з праваго боку вярбинкою, з леваго боку лозинкою, а пералоги чорту на роги, ступай па дороги [37, c. 192, № 19]. Среди предметов, которые делят между собой персонажи, — прежде всего рукавици (они фиксируются по крайней мере в 15 заговорах), а также другие предметы одежды и обуви: ногавици (укр. диал. ногавици «холоши; суконные штаны» [39, т. 5, с. 439]), наговици (дон. «варежки с одним паль- цем» [36, c. 135]), наголици, штани «штаны» (более 5 раз); чаботы, чареви- ки, валяныци (укр. валянцi «валенки»); по одному разу встречаются сорочка, горшок, каша и совсем непонятные мольнички, маковички, голевици, вязёнка и др. Таким образом устанавливается прямая корреляция между ритуаль- ной практикой, в которой используются отдельные предметы одежды, и текстом заговора. Некоторые описания убедительно показывают эту соот- несенность слова и ритуала: Ишов Господь из землею, а чорт ишов с судiею, пришли воны в одну хату, шоб порѣшиты пораду. И сив Господь за столом, судья же став пред сто- лом, а чорт засив пид столом. Стали думаты-гадаты, кому из них що бы даты и що кому из них взяты. Господь узяв руковицы, а судiя голевицы, а чорт узяв рогы, щоб булы ему впидмоги. — При этом знахарь шиплет 3 раза шерсть: спереди, сзади и боков и продолжает: — Возьму я Божьи руковицы та ущепну ли решение проблемы, обычно предлагая мировую (Дыминский А. Описание Каменецкого и Проскуровского уездов Подольской губ. // Архив Русского географического общества. Разр. 30. Оп. 1. № 23. Л. 46). Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 264 сей шерстицы и брошу я на землыцю, подай нам, Боже, пользыцю: щоб ско- тына не хворала, а бигала та брыкала, хозяина потишала, щоб святый хлиб робыла, та щоб всих вона кормыла. Беру я сiи шерстыны с Божiей скотыны: з лоба, бокив и хвоста, щоб вона була товста. Брошу я сiю шерстыну на Бо- жую скотыну, а вси перелогы чортови на роги! — При этом трижды крестит скот и столько же сплевывает в сторону ([26, c. 2], Харьковская губ.). Справедливости ради укажем, что в редких случаях фигура черта в подобных заговорах может и отсутствовать, что скорее всего объясняется порчей текста (например: [19, № 209, 1255]). В завершении обзора заговоров отметим, что исследуемые сюжеты и мотивы иногда встречаются в заговорах не только от перелогов, но так- же и от других болезней скота. У белорусов сюжет «Три (два) персонажа делят между собой найденное; черту достаются перелоги» отмечен в заго- ворах от потниц (когда корова сильно мокреет): «На мори, на кіяни стоить дуб, на том дуби сядить чартица; табе, чартицы, потницы, а мне рукавицы» ([37, c. 126, № 11], Гомельский у.). Мотив последовательного выведения не- дуга из тела животного фиксируется в заговорах от разных болезней скота (у русских чаще в заговорах от ноктя); он широко известен в европейских (в том числе в славянских традициях) (см. о нем: [1, c. 112–114]). *** Теперь, если мы попытаемся рассмотреть эти тексты сквозь призму восточнославянской заговорной традиции, то скорее всего испытаем неко- торые трудности. Дело в том, что сюжет «Три (два) персонажа делят между собой найденное; черту достаются перелоги» явно выбивается из общего ряда, и, как нам кажется, связано это с фигурой черта, которому в сюжете отведено заметное место. Ведь для восточнославянских лечебных загово- ров фигура черта, как и другой бесовской силы, совершенно нехарактерна. Исключением являются заговоры на порчу, а также те, что направле- ны на подчинение одного человека воле другого: у русских черт выступает иногда в качестве протагониста в заговорах на порчу оружия [7, c. 238]; де- рущиеся между собой черт с чертовкой — типичные образы русских загово- ров, направленных на разлучение влюбленных; черт, насылающий тоску и любовные муки на человека, характерен и для украинских заговоров: Фольклористика / Т.А. Агапкина 265 На морі на океяні на острові на Буяні там стоить баня, в тій бані есть доска, то ви, черти и получерти, подимите доску принисите тоску, то ми ее вдунем и вставим рабѣ или рабу (имя очаровиваемаго), чтобы она по мнѣ рабу (имя очарователя) тосковала и с ума не спускала» ([23, c. 281], Кубань); Трясу, трясу кладкою, кладка водою, а вода купиною, а купина чортами, а чорти козаком N, щоб ёго трясли, трясли та й до мене принесли, до нарожден- ноі, хрещенноі и молытвянноі рабы Божоі дівчини Марусі ([42, c. 91], Пол- тавская губ.). Подобные примеры обнаруживаются даже в заговорах на роды, где женщина просит черта помочь ей разродиться, обещая, что впоследствии черт сможет вселиться в тело умершего, и тот превратится в ходячего по- койника ([35, № 33], Брестская обл.). Однако в лечебных заговорах к помо- щи черта практически никогда не прибегают. Напротив, лечебные заговоры обращены главным образом к сакральным силам: на них имярек полагается в надежде на выздоровление и благополучие — свое и домашней скотины. Единственным системным исключением из общего правила являют- ся заговоры от перелогов, и ниже мы попытаемся объяснить этот феномен. Прежде всего обратим внимание на то, что черт как персонаж заго- вора мог быть «вызван к жизни» посредством образа самого животного, коровы. Корову и черта объединяет наличие у них ног (копыт) и рогов, причем те и другие постоянно фигурируют в соответствующих ритуалах и заговорах. Перелоги входят в животное через ноги или рога: Iшов перелог, напав на рог, з рог на спину, з спини на хвост, хвост отпав, у корови перелог пропав ([15, c. 284], Житомирская обл.); Ишли пе- ралоги по широкой дороги да коню ў ноги ([37, c. 129, № 27], Горецкий у.); через ноги же перелоги выходят из коровы: Ідзеце, пералогі, да з ног у рогі, з рог упалі да і прапалі ([19, № 214], Гомельская обл.); Перелоги, перелоги, упадзице з боку да ў ноги. А з ног да до дому. Перелоги упали, на сыру землю пропали ([35, № 827], Гомельская обл.); Перелоги, кинтеся в ноги <…> в резвыя ноги, из резвых ног в черныя копыта, из копыт в сырую землю ([34, c. 723], обл. Войска Донского), Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 266 и передаются черту: «чараз коньския ноги чорту паралоги» ([37, c. 127, № 18], Рогачевский у.). Одновременно ноги и рога черта становятся инструментом уничто- жения перелогов. Перелоги насаживают черту на рога: лукавому перелогы на рогы; анафемскому Юди (дiяволу) в рогы пере- логы; ты, враже, беры перелогы на свои рогы; вси перелогы чортови на роги; iдiть перелоги до чорта на роги; перелогы, дітьку в рогы, идить собѣ на мха; чортови перелогы — в ёго велыки рогы; пералоги чорту на роги; перелоги чортови в рогы; схватыв перелогы та кынув нечыстому миж рогы; беры, чор- те, перелогы в рогы; нечистому перелоги надівать на роги; чортові перелогі між роги; а также бросают под ноги или меж ногами: отдали пэрэлоги старшому (чорту) у ноги; чорт i чарцiца… забярыце ад гэтай каровы логi ў свае ногi; перелоги дидькови у ноги; я вас высылаю Иродови в ногы; жыдови перелогы меж ногы; вы, перелоги; идить соби чор- тови у ногы; вы, пырылогы, дiаволови пид ногы; тыйи перелогы да лыхому в ногы; чорте, чорте! тоби пырылогы в ногы; пырылогы лукавому миз ногы; перелоги чортови пид ногы; ци перелогы Iюди на здорови ногы; ції уроки і перелоги чортові між ноги; черевички кидав ворогу під ноги, шоб потоптав сірої (або інчої) масті перелоги. Учитывая же, что под перелогами часто понимается болезнь, пора- жающая задние ноги животного (особенно лошадей), отсылка перелогов c ног животного под ноги черта становится знаковой деталью соответству- ющих заговоров. Такая соматическая соотнесенность образов коровы и черта, обы- грывание в тексте «ног» и «рогов», усиленное постоянной рифмой ноги – роги – перелоги, — все это способствует удержанию образа черта в заговорах от перелогов. Второе основание, поддерживающее образ черта в заговорах от пе- релогов, можно усмотреть в семантике самого слова перелоги. В свое вре- мя, рассматривая смысловую динамику рус. чемер (как названия болезни), Фольклористика / Т.А. Агапкина 267 Н.И. Толстой констатировал сдвиг в семантике этого слова — от ‛болезни скота’ к ‛злому духу’; он также обратил внимание на то, что значение ‛злой дух’ проявлялось «почти исключительно в устойчивых сочетаниях-клише бранного свойства» [5, c. 280]; аналогичные явления описывают и другие исследователи славянской мифологической лексики. Фактически тот же процесс вторичной мифологизации названия болезни мы фиксируем в от- ношении белорусских и в меньшей степени украинских слов +перелога, пе- релоги. Здесь у слова перелоги имеются значения ‛злая сила’, ‛черт’, ‛плохой человек’, ‛плохое настроение’, отмечаемые также в основном в проклятиях и угрозах: Бел.: перэлог м. Чорт (у праклёнах i пагражальных выразах). Якога перэлога ровеш! Iдзi к перэлогу, а я з дзецьмi буду. Тонеж [24, c. 97]; пералога ‛нягоднiк’ [8, т. 9, с. 59]; перэлога, перэло’гi мн. Лiхаманка (часцей у праклёнах i шшых зваротах як выказ нежадання, злосцi). Перэлогi узелi корову! На перэлогу вона мне! Тураў. Перэлога ix знае! [43, т. 4, с. 35]; укр. перелоги напали на кого. Хто-небудь перебуває у станi депресiї, мае поганий настрiй [40, c. 496]. На основании этого с известной долей осторожности можно пред- положить, что заговоры от перелогов следуют принципу similia similibus curantur: лечение болезни перелоги осуществляется через ее передачу одно- именному черту-перелогу. И, наконец, еще одно обстоятельство, которое, на наш взгляд, объ- ясняет появление образа черта в заговорах от перелогов. Хорошо извест- но, что заговор представляет собой в значительной степени гетерогенный жанр, который вобрал в себя формы, клише, сюжеты и мотивы, характер- ные в том числе для иных жанров и составляющих их текстов. В данном случае речь идет о взаимодействии заговора и сказки, на которое раньше уже указывали исследователи8. На наш взгляд, заговорный сюжет «Три (два) персонажа делят меж- ду собой найденное; перелоги достаются черту» и сказку ATU/СУС 1030 8 В частности, заговорной формуле в сказке в свое время была посвящена специальная статья Е.Н. Елеонской: [2]. Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 268 «Дележ урожая»9 [4] связывает глубокое родство. Сюжет сказки вкратце таков: человек (медведь) на пару с чертом (лисой) обрабатывают землю, сеют репу, картофель и вместе собирают урожай, причем при его дележе черт соглашается забрать себе вершки, а человек получает корешки. На сле- дующий год, когда они так же сообща сеют пшеницу или мак, недовольный черт требует себе корешки, а человеку достаются вершки. Это сказка, ши- роко распространенная в Европе и за ее пределами, хорошо известна в том числе и восточным славянам, с той лишь разницей, что в русской и белорус- ской традициях бóльшую известность получил сюжет с участием человека и животных (медведя, лисы) [21, № 70], а вот в украинской — напротив, сюжет, в котором чаще всего действуют черт и баба, и так же, собственно, называется и сама сказка (см. варианты: [31, вып. 1, с. 52–54, № 29], «Чорт и баба», Киевская губ. Уманский у.; [33, c. 312–314, № 66], «Баба i чорт», Полтавская губ. Лубенский у.; [44, c. 247, № 105], «Баба и черт», Галиция, и др.). Напомним, что заговоры на сюжет «Три (два) персонажа делят меж- ду собой найденное; черту достаются перелоги» получили наиболее широ- кую известность как раз в украинской традиции. Сказку «Дележ урожая» сближает с рассматриваемым заговором именно глубинная сюжетная основа: два (три) персонажа делят между со- бой добычу (урожай или найденные предметы); при этом положительные персонажи (человек, мужик, баба, апостол, судья и др.) берут себе нечто по- лезное и одурачивают черта, оставляя ему что-то вредное или бесполезное. И хотя общий антураж этой схемы сильно разнится (соответствуя жанро- вым установкам сказки и заговора), это не отменяет сходства лежащих в их основе их типовых структур. На наш взгляд, именно это сюжетная близость сказки и заговора и объясняет определенную чужесть заговоров от перелогов всей восточнос- лавянской традиции лечебных заговоров, обращенных исключительно к сакральным персонажам, востребующих их помощи или ссылающихся на связанные с ними прецедентные события. Другое дело, что ни сказочный, ни заговорный материал не дают ответа на вопрос о том, как формирова- лось подобное сюжетное сходство, имело ли место перетекание сюжета из сказки в заговор, учитывая международный характер этого сказочного сю- 9 А также сюжет ATU/СУС 1036 «Дележ свиней» [4], зафиксированный всего в двух записях, украинской и белорусской. Фольклористика / Т.А. Агапкина 269 жета. Вместе с тем мы полагаем, что с учетом различий между этими жан- рами имело место не прямое заимствование сюжета из сказки в заговор; скорее можно предположить существование в памяти традиции некоего промежуточного звена, посредством которого сказочный по сути сюжет был воспринят заговорами. Аналогов таким сюжетным параллелям между сказкой и заговором нам до сих пор не встречалось, кроме, пожалуй, одного украинского заго- вора от другой скотской болезни, в котором присутствует намек на тот же сказочный сюжет. Разница лишь в том, что этот заговор «заимствует» из сказочного сюжета не мотив дележа урожая, а мотив полевых работ, кото- рые в сказке человек выполняет вместе с чертом: Збіраются Бех і Бешіха [персонификации болезни] в поле орати, а чорт іде їм помагати. Не іди ти, скверний, поганий, — ми сами будемо орати, бо у нас плуг золотий і чапігі золоті <…> і вся снасть золота! Не йди ж ти, скверний, поганий, ми будем сами орати! ([32, c. 57, № 104], Від беха, скот- ская болезнь; Екатеринославская губ.). Начальная фраза заговора: «Збіраются Бех і Бешіха в поле орати, а чорт іде їм помагати» прямо указывает на пересечение со сказкой ATU/ СУС 1030, хотя последующее развитие сюжета осуществляется в соответ- ствии с украинской заговорной традицией с ее активным использованием сквозных эпитетов и т. п. Наконец, еще одна параллель к заговорному сюжету «Три (два) пер- сонажа делят между собой найденное; черту достаются перелоги». В начале прошлого века В. Мансикка в статье «Представители злого начала в русских заговорах» обратил внимание на соответствующие украинские заговоры от перелогов. Вот что он писал по их поводу: Некоторые белорусские и украинские заговоры от перелогов высы- лают болезнь черту в ноги после эпической части, где говорится о Боге или каком-нибудь святом, идущим вместе с чертом или сидящим с ним за одним столом. Любопытны случаи, когда черта заменяет Иуда или Ирод. Понятно, что эпизод с предателем восходит к евангельскому рассказу о Тайной вече- ре <…>. Как видно, подобран тот момент, когда предатель покидает своего Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 270 учителя, после того как дьявол вселился в нем, и поэтому становится ясным, почему болезнь вообще отсылают черту в ноги [3, c. 14–15]. Выдвинутое Мансиккой предположение было основано фактически на единственном харьковском заговоре, обнаруженном им в архиве РГО. Приведем этот текст целиком по другой, более полной рукописи П.В. Ива- нова: На гори, на окiяни, на острови Буяни стоит калыновый стовп; на тим стовбi калыновый мист, на тим мости стоить стил, на тим столи стоить чаша вына и просквира, пид столом лежит Iюда, и ци перелогы Iюди на здорови ногы10. Следующим в рукописи помещен еще один заговор, в котором также называется Иуда: В чистом поли шлях навхрест дорогы лежыть; на тим хресту стол и престол, а за тым престолом Iисус Христос с Петром сыдыть. Iисус Христос Петрови говорить и свидительствует: Чым будуть дарыты? — Iисусу Хри- сту — рукавыци, Петру валяныци, а анафемскому Юди (дiяволу) в рогы пере- логы, от нынѣ и до вику11. Без всякого сомнения, упоминание стола и престола, чаши вина, просфоры и Иуды указывает на сюжет Тайной Вечери и установление таин- ства евхаристии, и в этом отношении мы полностью разделяем трактовку, предложенную Мансиккой. Однако подчеркнем еще раз, что среди всей мас- сы текстов на этот сюжет имеются лишь два заговора, прямо отсылающих к соответствующему эпизоду Священного Писания, тогда как большинство заговоров таких аллюзий не содержат. Точка зрения, высказанная Мансиккой, не случайна: ученый после- довательно возводил многие фольклорные сюжеты к мотивам и образам 10 Иванов П.В. Знахарство. Шептания и заговоры. (Материалы для характеристики миросозерцания крестьянского населения Купянского уезда Харьковской губернии) // Архив Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Ф. ОЛЕАЭ. Д. 169. Л. 48. Харьковская губ. 11 Там же. Фольклористика / Т.А. Агапкина 271 христианского и апокрифического предания. Развивая идеи А.Н. Веселов- ского о судьбе христианского наследия и его роли в формировании русской культуры, В. Мансикка стремился показать, что своим содержанием русские заговоры обязаны не фольклору или пережиточным языческим веровани- ям, а миру христианских образов и церковной словесности, иконографии и литургики. Однако, как заметил А.Л. Топорков, «среди устных заговоров имеется обширный пласт текстов, которые весьма слабо затронуты книж- ной традицией или вовсе ею не затронуты. Навязывать и этим текстам цер- ковное происхождение и христианскую символику — напрасная трата вре- мени» [6, c. 288–289]. Заканчивая рассмотрение возможных причин, объясняющих сложе- ние сюжетного типа «Три (два) персонажа делят между собой найденное; черту достаются перелоги» и появление в нем фигуры черта, выскажем сле- дующее предположение: основную роль здесь сыграли сказки об одурачен- ном черте и особенно ATU/СУС 1030 «Дележ урожая». Что же касается двух других обстоятельств, о которых говорилось выше (соматический «парал- лелизм» черта и животного; вторичная мифологизация термина перелоги), то они, на наш взгляд, лишь поддержали ключевую для этого сюжета фигу- ру черта, используя элементы фольклорной образности, рифму, культурную семантику ключевого слова и другие факторы. Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 272 Список литературы Исследования 1 Агапкина Т.А. Восточнославянские лечебные заговоры в сравнительном освеще- нии: Сюжетика и образ мира. М.: Индрик, 2010. 824 с. 2 Елеонская Е.Н. Заговорная формула в сказке // Елеонская Е.Н. Сказка, заговор и колдовство в России. Сб. тр. М.: Индрик, 1994. С. 69–78. 3 Мансикка В. Представители злого начала в русских заговорах // Живая старина. 1909. Вып. 4. С. 3–30. 4 Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка / сост. Л.Г. Бараг, И.П. Березовский, К.П. Кабашников, Н.В. Новиков. Л.: Наука, 1979. 440 c. 5 Толстой Н.И. Откуда дьяволы разные? 4. Чемер // Н.И. Толстой. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике / сост. С.М. Тол- стая. М.: Индрик, 1995. С. 280–288. 6 Топорков А.Л. К 100-летию со дня выхода в свет книги В. Мансикки “Über russische Zauberformeln mit Berücksichtigung der Blut- und Verrenkungssegen” // Антропологический форум. 2009. № 10. С. 279–296. 7 Топорков А.Л. Охотничьи заговоры на порчу оружия у восточных славян // Ethnolinguistica Slavica. К 90-летию академика Никиты Ильича Толстого. М.: Индрик, 2013. С. 234–252. 8 Этымалагiчны cлоўнiк беларускай мовы / ред. Г.А. Цыхун. Мiнск: Навука і тэх- ніка, 1978–. Т. 1–. Источники 9 Аркушин Г.Л. Словник захiднополiських говiрок. Луцьк: Ред.-вид. вiдд. «Вежа» Волин. держ. ун-ту iм. Лeci Українки, 2000. Т. 1, 2. 10 Бiлецький-Носенко П. Словник української мови / пiдготував до видання В.В. Нiм- чук. Київ: Наукова думка, 1966. 424 с. 11 Большой толковый словарь донского казачества / отв. ред. В.И. Дегтярев. М.: Русские словари; Атрель; АСТ, 2003. 608 с. 12 Ветухов А.В. Из этнографических рукописных материалов предварительного комитета XII археологического съезда // Сборник Харьковского историко-филологического общества. 1905. Т. 16. С. 292–298. 13 Ви, зорi-зорицi. Українська народна магiчна поезiя (Замовляння) / упор. М.Г. Василенка, Т.М. Шевчук. Київ: Молодь, 1991. 334 с. 14 Виноградов Н. Заговоры, обереги, спасительные молитвы и проч. (по старинным рукописям и современным записям). СПб.: Тип. М-ва путей сообщения, 1907– 1909. Вып. 1–3. 15 Гладкий М. Скотарськi замовляння полiщукiв // Полiсся України: матерiали iсторико-етнографiчного дослiдження. Вип. 2: Овруччина, 1995 / ред. С. Павлюк, М. Глушко. Львiв: Ін-т народознавства НАН України, 1999. С. 273–292. Фольклористика / Т.А. Агапкина 273 16 Гринченко Б.Д. Из уст народа. Малорусские рассказы, сказки и пр. Чернигов: Зем- ская тип., 1901. 488 с. 17 Гринченко Б.Д. Этнографические материалы, собранные в Черниговской и сосед- них с ней губерниях. Чернигов: Тип. губернского земства, 1896. Т. 2. 436 с. 18 Ефименко П. Сборник малороссийских заклинаний. М.: Унив. тип., 1874. 64 с. 19 Замовы / уклад., сiстэмат. тэкстаў, камент. Г.А. Барташэвiч. Мiнск: Навука i тэх- нiка, 1992. 600 с. 20 Иващенко П.С. Шептанья. Приложение к реферату: «Следы языческих верова- ний в южнорусских шептаньях» // Труды 3-го Археологического съезда в 1874 г. Киев: В тип. Имп. ун-та св. Владимира, 1878. Т. 2. С. 171–181. 21 Казкi пра жывёл i чарадзейныя казкi / склад. К.П. Кабашнiкаў. Мiнск: Навука i тэхнiка, 1971. 496 с. 22 Комаров М. Нова збирка народних малоруських прыказок, прысливъив, помовок, загадок и замовлянь. Одесса: Фесенко, 1890. 125 с. 23 Короленко П. Черноморские заговоры // Сборник Харьковского историко-филологического общества. 1892. Т. 4. С. 274–282. 24 Кучук I.M., Малюк А.К. Палескi слоўнiк: Лельчыцкi раён. Мазыр: МазДПI iмя Н.К. Крупскай, 2000. 156 с. 25 Лахтин М.Ю. Старинные памятники медицинской письменности. М.: Печатня А.И. Снегиревой, 1911. 176 с. 26 Любарский Н. О деревенских знахарях и их заговорах // Южный край. 1890. № 3172. С. 1–2. 27 Малинка А. Сборник материалов по малорусскому фольклору. Чернигов: Тип. губернского земства, 1902. 388 с. 28 «Малорусские суеверия, коим мало кто верил, собранные 1776 года» (Рукопись А.И. Чепы) / публ. Н.В. Стороженко // Киевская старина. 1892. Т. 36. С. 119–130. 29 Милорадович В. Житье-бытье Лубенского крестьянина // Українцi: народнi вiру- вання, повiр’я, демонологiя. Київ: Либiдь, 1991. С. 170–341. 30 Народнi повiр’я, що вiдносяться до корови // Побут. 1928. № 1. С. 9–12. 31 Народные южнорусские сказки / изд. И. Рудченко. Киев, 1869–1870. Вып. 1–2. 32 Новицкий Я. Твори: у 5 т. Запорiжжя: Тандем-У, 2007. 508 с. 33 Оповiдання Р.Ф. Чмихала / зiбр. В. Лесевич // Етноґрафiчний збiрник. 1904. Т. 14. 337 с. 34 Орлов В. Нашептывания и наговоры так называемых знахарей // Донские епар- хиальные ведомости. 1879. № 18. С. 678–684; № 19. С. 716–726. 35 Полесские заговоры в записях 1970–1990-х гг. / сост. Т.А. Агапкина, Е.Е. Левки- евская, А.Л. Топорков. М.: Индрик, 2003. 752 с. 36 Проценко Б.Н. Духовная культура донских казаков. Заговоры, обереги, народная медицина, поверья, приметы. Ростов н/Д: Изд-во Ин-та массовых коммуника- ций, 1998. 324 c. Studia Litterarum /2022 том 7, № 4 274 37 Романов Е.Р. Белорусский сборник: в 9 вып. Витебск: Типо-лит. Г.А. Малкина, 1891. Вып. 5: Заговоры, апокрифы и духовные стихи. 450 с. 38 Сборник Ирины Антоновны Семенцовой, доставленный из с. Будниц Кролевец- кого у. Черниговской губ. // Сборник Харьковского историко-филологического общества. 1892. Т. 4. С. 285–288. 39 Словник української мови. Київ: Наукова думка, 1970–1980. Т. 1–11. 40 Словник фразеологiзмiв української мови / вiдпод. ред. В.О. Винник. Київ: Наукова думка, 2003. 788 с. 41 Таємна сила слова: Заговори, замовляння, заклинання / [упор. Г. Бондаренко]. К.: Дніпро, 1992. 67 с. 42 Труды Этнографическо-статистической экспедиции в Западно-русский край, сна- ряженной Русским географическим обществом: Юго-зап. отдел: Материалы и исслед., собр. д. чл. П.П. Чубинским. СПб.: [б. и.], 1872–1977. Т. 1–7. 43 Тураўскi слоўнiк / склад. А.А. Крывiцкi, Г.А. Цыхун, I.Я. Яшкiн. Мiнск: Навука i тэхнiка, 1982–1987. Т. 1–5. 44 Яворский Ю.А. Памятники галицко-русской народной словесности. Киев: Тип. С.В. Кульженко, 1915. Вып. 1. 336 с. 45 Ястребов В.Н. Материалы по этнографии Новороссийского края, собранные в Елисаветградском и Александрийском уездах Херсонской губернии. Одесса: Тип. Штабного Одесского военного округа, 1894. 202 с. 46 Podbereski A. Materiały do demonologii ludu Ukraińskiego // Zbiór wiadomości do antropologii krajowe. Kraków, 1880. T. 4. S. 3–82. Фольклористика / Т.А. Агапкина References 1 Agapkina, T.А. Vostochnoslavianskie lechebnye zagovory v sravnitel’nom osveshchenii: Siuzhetika i obraz mira [Eastern-Slavic Magical Healing Spells in Comparative Studies: Plots and the Image of the World]. Moscow, Indrik Publ., 2010. 810 p. (In Russ.) 2 Eleonskaia, E.N. “Zagovornaia formula v skazke” [“Incantation Formula in a Fairy Tale”]. Eleonskaia, E.N. Skazka, zagovor i koldovstvo v Rossii [Fairy Tale, Incantation and Witchcraft in Russia]. Мoscow, Indrik Publ., 1994, pp. 69–78. (In Russ.) 3 Mansikka, V. “Predstaviteli zlogo nachala v russkikh zagovorakh” [“Representatives of the Evil Inclination in Russian Incantations”]. Zhivaia starina, issue 4, 1909, pp. 3–30. (In Russ.) 4 Sravnitel’nyi ukazatel’ siuzhetov: Vostochnoslavianskaia skazka [Comparative Index of Plots: East Slavic Fairytale], comp. by L.G. Barag, I.P. Berezovskii, K.P. Kabashnikov, N.V. Novikov. Leningrad, Nauka Publ., 1979. 440 p. (In Russ.) 5 Tolstoy, N.I. “Otkuda d’iavoly raznye? Chemer” [“From Where Devils are Different? Chemer”]. Iazyk i narodnaia kul’tura: Ocherki po slavianskoi mifologii i etnolingvistike [Language and Folk Culture: Essays on Slavic Mythology and Ethnolinguistics], comp. by S.M. Tolstaya. Moscow, Indrik Publ., 1995, pp. 280–288. (In Russ.) 6 Toporkov, A.L. “K 100-letiiu so dnia vykhoda v svet knigi V. Mansikki ‛Über russische Zauberformeln mit Berücksichtigung der Blut- und Verrenkungssegen’.” [“To the 100th Anniversary of the Publication of the V. Mansikka’s Book ‛Über russische Zauberformeln mit Berücksichtigung der Blut- und Verrenkungssegen’.”]. Antropologicheskii forum, no. 10, 2009, pp. 279–296. (In Russ.) 7 Toporkov, A.L. “Okhotnich’i zagovory na porchu oruzhiia u vostochnykh slavian” [“Hunting Incantations for Damage to Weapons Among the Eastern Slavs”]. Ethnolinguistica Slavica. K 90-letiiu akademika Nikity Il’icha Tolstogo [Ethnolinguistica Slavica. To the 90th Anniversary of Academician Nikita Ilyich Tolstoy]. Moscow, Indrik Publ., 2013, pp. 234–252. (In Russ.) 8 Cyhun, G.A., editor. Jetymalagichny slownik belaruskaj movy [Etymological Dictionary of the Belarusian Language], vol. 1–. Minsk, Navuka і tjehnika Publ., 1978–. (In Belarusian)
4 Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка / сост. Л.Г. Бараг, И.П. Березовский, К.П. Кабашников, Н.В. Новиков. Л.: Наука, 1979. 440 c.
8 Этымалагiчны cлоўнiк беларускай мовы / ред. Г.А. Цыхун. Мiнск: Навука і тэхніка, 1978–. Т. 1–.
11 Большой толковый словарь донского казачества / отв. ред. В.И. Дегтярев. М.: Русские словари; Атрель; АСТ, 2003. 608 с.
13 Ви, зорi-зорицi. Українська народна магiчна поезiя (Замовляння) / упор. М.Г. Василенка, Т.М. Шевчук. Київ: Молодь, 1991. 334 с.
19 Замовы / уклад., сiстэмат. тэкстаў, камент. Г.А. Барташэвiч. Мiнск: Навука i тэхнiка, 1992. 600 с.
21 Казкi пра жывёл i чарадзейныя казкi / склад. К.П. Кабашнiкаў. Мiнск: Навука i тэхнiка, 1971. 496 с.
28 «Малорусские суеверия, коим мало кто верил, собранные 1776 года» (Рукопись А.И. Чепы) / публ. Н.В. Стороженко // Киевская старина. 1892. Т. 36. С. 119–130.
30 Народнi повiр’я, що вiдносяться до корови // Побут. 1928. № 1. С. 9–12.
31 Народные южнорусские сказки / изд. И. Рудченко. Киев, 1869–1870. Вып. 1–2.
33 Оповiдання Р.Ф. Чмихала / зiбр. В. Лесевич // Етноґрафiчний збiрник. 1904. Т. 14. 337 с.
35 Полесские заговоры в записях 1970–1990-х гг. / сост. Т.А. Агапкина, Е.Е. Левкиевская, А.Л. Топорков. М.: Индрик, 2003. 752 с.
38 Сборник Ирины Антоновны Семенцовой, доставленный из с. Будниц Кролевецкого у. Черниговской губ. // Сборник Харьковского историко-филологического общества. 1892. Т. 4. С. 285–288.
39 Словник української мови. Київ: Наукова думка, 1970–1980. Т. 1–11.
40 Словник фразеологiзмiв української мови / вiдпод. ред. В.О. Винник. Київ: Наукова думка, 2003. 788 с.
41 Таємна сила слова: Заговори, замовляння, заклинання / [упор. Г. Бондаренко]. К.: Дніпро, 1992. 67 с.
42 Труды Этнографическо-статистической экспедиции в Западно-русский край, снаряженной Русским географическим обществом: Юго-зап. отдел: Материалы и исслед., собр. д. чл. П.П. Чубинским. СПб.: [б. и.], 1872–1977. Т. 1–7.
43 Тураўскi слоўнiк / склад. А.А. Крывiцкi, Г.А. Цыхун, I.Я. Яшкiн. Мiнск: Навука i тэхнiка, 1982–1987. Т. 1–5.