Studia Litterarum

Studia Litterarum /2022 том 7, № 2 102 РЕФЛЕКСИЯ НАД ПОНЯТИЕМ HONNÊTE HOMME1 В КОМЕДИИ МОЛЬЕРА «МИЗАНТРОП» © 2022 г. С.Ю. Павлова Саратовский национальный исследовательский государственный университет им. Н.Г. Черны- шевского, Саратов, Россия Дата поступления статьи: 05 ноября 2021 г. Дата одобрения рецензентами: 19 декабря 2021 г. Дата публикации: 25 июня 2022 г. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2022-7-2-102-119 Аннотация: Комедия Мольера «Мизантроп» (1666) рассматривается в контексте придворно-салонной культуры XVII в., для которой понятие honnête homme было одним из наиболее значимых. Прослеживается изменение этого идеала под влиянием галантности как поведенческой нормы, утвердившейся с началом единоличного правления Людовика XIV и ставшей для знати, которая утратила политическую самостоятельность после поражения Фронды, формальным маркером элитарности. Доказывается, что рефлексия драматурга над трансформацией этой поведенческой модели во второй половине столетия определила направленность и характер его смеха. Анализ места действия, сюжета и системы персонажей «Мизантропа» в соотнесении с концепцией honnêteté выявляет неоднозначность происходящего в пьесе и объясняет своеобразие образа главного героя. Проведенное исследование позволяет сделать вывод о том, что Мольер не ставил под сомнение этическую основу рассматриваемого понятия и в целом разделял поведенческий кодекс французских придворных, но при этом посредством иронии и насмешки показал, что культивируемое в галантном обществе «искусство нравиться» могло с легкостью обернуться лицемерием, обманом и попустительством пороку. Комедия «Мизантроп» стала свидетельством того, что во второй половине XVII в. галантная эстетика начала преобладать над этикой honnête homme, следствием чего стало постепенное размывание этого идеала. Ключевые слова: Мольер, «Мизантроп», honnête homme, галантность, комедия, французская литература XVII в. Информация об авторе: Светлана Юрьевна Павлова — доктор филологических наук, профессор, Саратовский национальный исследовательский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского, ул. Астраханская, д. 83, 410012 г. Саратов, Россия. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-7870-2772 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. Для цитирования: Павлова С.Ю. Рефлексия над понятием honnête homme в комедии Мольера «Мизантроп» // Studia Litterarum. 2022. Т. 7, № 2. С. 102–119. https://doi.org/10.22455/2500-4247-2022-7-2-102-119 1 Как верно отметил в своих рассуждениях об honnête homme еще шевалье де Мере, «французы обладают преимуществом обозначить одним единственным словом то, что не- возможно выразить на других языках» [25, p. 2]. В силу отсутствия точного русского эквива- лента, мы оставляем это словосочетание без перевода. Научная статья / Research Article https://elibrary.ru/BNSWLJ УДК 821.133.1.0 ББК 83.3(4Фра) Мировая литература / С.Ю. Павлова 103 MOLIÈRE’S REFLECTIONS ON THE CONCEPT OF “HONNÊTE HOMME” IN THE MISANTHROPE © 2022. Svetlana Yu. Pavlova Saratov State University, Saratov, Russia Received: November 05, 2021 Approved after reviewing: December 19, 2021 Date of publication: June 25, 2022 Abstract: The author of the article examines Molière’s comedy The Misanthrope (1666) within the context of the 17th century courtly and salon culture, where the idea of “honnête homme” was one of the most significant. Under Louis XIV, gallantry became a norm for aristocracy following its defeat in the Fronde, which marked the loss of aristocracy’s political independence. The article shows how the rise of gallantry influenced “the honnête homme” ideal and how Molière’s reflections on transformations of this modes of behavior guide the objects and nature of his comedy. The article reveals the ambiguity in the play’s content and in the central character with review of the space, the plot, and characters of The Misanthrope in the light of “the honnêteté” concept. Molière, though not questioning the ethical basis of the concept and generally sharing the court standard of behavior, nevertheless by means of irony and mockery shows how easily “the art to please”, cultivated in the gallant society, turns into hypocrisy, deception, complicity in vice. The Misanthrope is the evidence of the fact that in the second half of the 17th century gallant aesthetics was winning over the ethics of “honnête homme”, which in its turn was gradually fading out. Кeywords: Molière, The Misanthrope, honnête homme, gallantry, comedy, 17th century French literature. Information about the author: Svetlana Yu. Pavlova, DSc in Philology, Professor, Saratov State University, Astrakhanskaya 83, 410012 Saratov, Russia. ORCID ID: https://orcid.org/0000-0001-7870-2772 E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript. For citation: Pavlova, S.Yu. “Moliere’s Reflections on the Concept of ‘Honnête Homme’ in The Misanthrope.” Studia Litterarum, vol. 7, no. 2, 2022, pp. 102–119. (In Russ.) https://doi.org/10.22455/2500-4247-2022-7-2-102-119 This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution 4.0 International (CC BY 4.0) Studia Litterarum, vol. 7, no. 2, 2022 Studia Litterarum /2022 том 7, № 2 104 Комедия Жан-Батиста Мольера «Мизантроп, или Желчный влюбленный» (1666) — это «самое личное, самое выстраданное и самое философское про- изведение <…>, наиболее полно выразившее его мировоззрение» [3, с. 16]. Пьесу можно с полным основанием считать и самой дискуссионной в твор- ческом наследии великого французского драматурга. Интерес к «Мизантро- пу» не ослабевает потому, что «это шедевр, и как всякий шедевр, он открыт для любых критических подходов, которые теория литературы предлагает интерпретаторам» [14, p. 457]. Восприятие комедии менялось от века к веку, что отразилось в оцен- ках как именитых писателей, так и профессиональных литературоведов. На смену хвалебным словам теоретика классицизма Буало [15, с. 94] при- шел взгляд просветителей, сместивших акценты в интерпретации обра- зов пьесы в сторону возвеличения принципиальной позиции Альцеста и неприятия компромиссной морали Филинта [19, с. 93–100; 20, p. 32–33]. Движение в этом направлении продолжила университетская критика пери- ода III Республики, видевшая в главном герое одинокого бунтаря, проте- стующего против социальных устоев [8, p. 516]. Такой подход по понятным идеологическим причинам был подхвачен советскими литературоведами, сделавшими Альцеста едва ли не сторонником народных интересов [1, с. 41; 2, с. 152]. Современная французская мольеристика акцентирует значимость придворно-салонной культуры для понимания комедии «Мизантроп» [7; 14; 6 etc.]. В фокусе внимания исследователей закономерно оказывается важнейший для Великого века идеал honnête homme, в соотнесении с ко- торым рассматриваются образы героев. В русле такого подхода к комедии Мировая литература / С.Ю. Павлова 105 проанализируем направленность мольеровского смеха как способа реакции на трансформацию этого понятия во второй половине XVII в. Как известно, во Франции представление об honnêteté, восходящее к итальянским образцам Бальдассаре Кастильоне и Джованни делла Каза, было наиболее основательно осмыслено Николя Фаре и шевалье де Мере. Автор трактата «Honnête homme, или Искусство нравиться при дворе» (1630) описал этот поведенческий образец прежде всего для людей благо- родного происхождения и подвел под него твердую этическую основу, что соответствовало общественной роли французской знати в первой половине XVII столетия. Согласно Фаре, honnêtes hommes — это в высшей степени до- стойные люди, поддерживающие представление «о чистых и невинных нра- вах». Они «учтивы и вежливы», в беседе «внимательны и никогда не преры- вают», их обращение «легкое и приятное», а душа обнаруживает «столько честности, речи столько здравого смысла», что это привлекает к ним всех [21, p. 191–192]. С трактатом Фаре, переизданном до премьеры «Мизантро- па» четыре раза, Мольер наверняка был прекрасно знаком (см.: [9, p. 45]). Произведения шевалье де Мере вышли после постановки комедии, но его взгляды были разлиты в атмосфере эпохи, которую драматург чутко улавливал. К этому времени само понятие honnête homme претерпело из- менения. Ш. Сорель в 1671 г. отмечал, что если ранее оно использовалось для обозначения «человека, наделенного всеми совершенствами и доброде- телями», то с тех пор, как появилась одноименная книга Фаре, «вполне обо- снованно наполнилось более широкими смыслами» (цит. по: [24, p. 547]). В «Беседах» (1670) и рассуждениях, включенных в «Посмертные со- чинения» (1700), Мере адаптировал концепцию honnêteté к новым реалиям, связанным с усилением абсолютистской политики Людовика XIV и измене- нием положения знати после поражения Фронды. Важной составляющей этих процессов стало утверждение галантности как поведенческой нормы, наиболее отвечавшей запросам молодого короля и его двора. Французские вельможи, утратившие политическую самостоятельность, отныне стреми- лись сохранить свое влияние посредством совершенствования галантных практик светского общения. Успешное владение ими стало в большей сте- пени определять элитарное положение знати, чье отличие отныне «будет носить скорее эстетический, чем моральный характер, чья функция будет менее важной, чем форма» [5, p. 72]. Studia Litterarum /2022 том 7, № 2 106 По этой причине Мере, называя honnêteté «квинтэссенцией всех до- бродетелей» [25, p. 8], не довольствуется простым наличием таких качеств у человека, а настаивает на умении их демонстрировать и использовать ради того, чтобы достичь успеха при дворе. Он утверждает, что «величай- шая забота» honnêtes hommes «состоит в том, чтобы стремиться заслужить уважение и заставить себя любить» [25, p. 4]. Смещение акцента с самоценных достоинств придворного на его коммуникативные свойства привело к тому, что в представлениях об honnêteté, изначально неразрывно связанных с честностью и прямотой, на первый план вышла способность к гибким формам поведения, основанным на этическом компромиссе. В результате идеал honnête homme все больше смешивался с близкой, но не тождественной поведенческой моделью га- лантного человека (galant homme), предполагавшей не столько верность твердым моральным принципам, сколько умение произвести благоприят- ное впечатление посредством утонченного владения навыками светской беседы, ухаживания за дамами, выбора и ношения модных нарядов, куль- турного проведения досуга (сочинительства, разгадывания шарад, музици- рования, хореографии, театральной игры). Такое сближение зафиксировал «Словарь Французской академии» (1694), где, помимо основного значения, связанного с честью, добродетелью и честностью, второго, указывавшего на приятность в общении, появилось дополнительное: «…это человек, в ко- тором видят только приятные манеры и светские качества; в этом смысле honnête homme равнозначен галантному человеку, хорошему собеседнику и компаньону» [22, p. 570]. Трансформация понятия означала, что в эпоху короля-солнце honnêtes hommes все чаще культивировали не аристократи- ческий кодекс чести, а придворное искусство нравиться (“l’art de plaire”). Мольер принадлежал к числу тех, кто это искусство демонстрировал и на сцене, и при дворе, даже несмотря на то что его внутренний склад и обстоятельства частной жизни мало тому способствовали. «В двух своих функциях актера и придворного он был призван играть роль, но для обеих этих ролей принципиальным критерием было одно и то же — умение нра- виться королю» [4, p. 27]. Как потомственный обойщик и камердинер Мо- льер искусно выполнял придворные обязанности. Как талантливый драма- тург и актер с блистательным даром комического перевоплощения он умело развлекал Людовика XIV и его двор. Мировая литература / С.Ю. Павлова 107 Галантный дух эпохи прекрасно отразили комедии-балеты Молье- ра, в которых с удовольствием танцевал сам король. Идеал honnêteté также нашел воплощение в его творчестве и, думается, был близок ему самому, на что указывали уже современники. В одном из основных источников для изучения биографии Мольера — «Предисловии» к первому посмертному изданию пьес 1682 г., осуществленному Лагранжем и Жаном Виво, отме- чается: «При дворе его считали <…> человеком учтивым и достойным, <…> умеющим приспосабливаться к нравам тех, с кем ему приходилось жить, обладающим прекрасной и щедрой душой, одним словом, проявляющим все имеющиеся у него качества совершенного honnête homme» [27, n. p.]. О том, что для самого Мольера означал идеал honnêteté, можно судить по комедии «Мизантроп». Первое издание пьесы 1667 г. сопровождалось «Письмом о коме- дии Мизантроп», авторство которого приписывается Жану Донно де Визе. В этом своеобразном предисловии, где критика нравов века предстает одной из важнейших задач Мольера-драматурга, утверждается, что Альцест «за- ставляет смеяться honnêtes gens, не прибегая к пошлым и низким шуткам, как это обычно происходит в комических пьесах» [23, n. p.]. Такая формулиров- ка позволяет заключить, что комедия предназначалась именно для honnêtes gens. Еще в «Критике “Школы жен”» (1663) Мольер писал, что заставить их смеяться — «это дело нелегкое» [18, с. 508]. Вместе с тем, именно honnêtes gens составляли ту часть аудитории, которая могла воспринять и по досто- инству оценить новое качество мольеровской пьесы, вызывавшей смех не в силу комизма положений, а благодаря своеобразию характеров и нравов. Комедия «Мизантроп» предлагала утонченное развлечение смеяться «менее громко», «смеяться в душе» [23, n. p.], реагируя на неочевидное — тонкую шутку, мягкую иронию, а порой и горькую насмешку. Эти градации комического возникают не просто в процессе рас- крытия характеров героев, но по мере соотнесения их образов с нравами. По словам С. Витановика, в этой пьесе «комизм возникает из-за их несо- вместимости. И чтобы понять эту несовместимость, необходим четко опре- деленный критерий оценки принципов и правил поведения в обществе. Вот почему мысль Мольера, как и мысль его аудитории, должна основываться на понятии honnêteté, другого исторически обоснованного решения не су- ществует» [14, p. 467]. Studia Litterarum /2022 том 7, № 2 108 Контуры образа honnête homme Мольер-драматург и персонаж очер- тил в «Версальском экспромте» (1663) в наставлениях Брекуру: «…вам над- лежит держать себя с достоинством, говорить совершенно естественно и по возможности избегать жестикуляции» [17, с. 524]. В «Мизантропе» при- веденная краткая характеристика переросла в глубокую рефлексию. Об этом можно судить уже по составу действующих лиц комедии. Все они, за исключением слуг и гвардейца, в той или иной степени связаны с ко- ролевским двором, а значит, являются носителями представлений о нормах светского поведения, основанных на honnêteté. Местом действия «Мизан- тропа» Мольер делает салон Селимены, т. е. такое пространство, в котором во второй половине XVII в. культивировались нормативные поведенческие модели. Сюжет комедии развивается в ходе сцен-бесед с участием двух или нескольких лиц. Умение вести беседу было важным качеством honnête homme, особенно в общении с дамами. Под влиянием галантной культуры оно приобрело еще большую значимость, а также изысканность за счет уси- ления эстетической составляющей. Беседа была призвана выявить лучшие свойства ума и вкуса ее участников, сделать совместный досуг интересным и приятным. Но в салоне Селимены беседа лишь отчасти отвечает этим вы- соким критериям и принимает разные формы: не только учтивого обмена мнениями, взаимных комплиментов, остроумных перепалок, литературных дискуссий, но и злоязычной болтовни, горячего спора, ссоры, нарушающих этический и эстетический кодекс как honnêteté, так и «прекрасной галант- ности» (belle galanterie) [13, p. 31]. Диалоги персонажей строятся вокруг чувств и особенностей пове- дения, присущих как им самим, так и другим представителям придворного общества. Уже в словесном поединке между Альцестом и Филинтом, от- крывающем пьесу, обнаруживаются две противоположных точки зрения на то, чем прежде всего надлежит руководствоваться человеку в общении с другими, — стремлением быть самим собой или правилами приличия. По- веденческий кодекс honnêtes gens в том понимании, которое было присуще французским придворным второй половины XVII в., формулирует Филинт: Mais quand on est du monde, il faut bien que l’on rende Quelques dehors civils, que l’usage demande. <…> Мировая литература / С.Ю. Павлова 109 La parfaite raison fuit toute extrémité, Et veut que l’on soit sage avec sobriété. (Acte I, 1; 65–66; 151–152)2 Вращаясь в обществе, мы данники приличий, Которых требуют и нравы и обычай. <…> Благоразумие от крайностей бежит И даже мудрым быть умеренно велит3. На протяжении всего действия Филинта отличает разумность, сдер- жанность, благопристойность, порядочность. Разделяя взгляды главного героя на порочность современных нравов, он ратует за снисхождение к че- ловеческой природе и проявляет терпимость, в том числе к гневным вы- падам собеседника в свой адрес, которые вполне в духе галантной беседы стремится смягчить самоиронией или литературными аллюзиями. Филинт старается помочь Альцесту в делах, достойно ведет себя в ситуации сопер- ничества с ним за сердце Элианты, проявляет искреннюю обеспокоенность его судьбой. Эти положительные качества и поступки, соответствующие образу honnête homme, вызывают уважение к герою, но не делают его по- ведение образцовым. Как известно, в сцене с сонетом Оронта Мольер иро- нически изображает восторги Филинта по поводу весьма посредственного творения новоявленного поэта, таким образом вскрывая опасные грани га- лантной любезности, легко переходящей в лесть и обман. Альцест не приемлет компромиссной морали Филинта и, на первый взгляд, чужд идеалу honnêteté. О нежелании героя адаптироваться к но- вым нравам свидетельствуют следы архаичности в его образе (от зеленых бантов, давно вышедших из моды, до старинной песни, которую он пред- почитает галантным сонетам). Речь и поведение Альцеста отличают безжа- лостная прямота, нарочитая серьезность, чрезмерная горячность, катего- ричность, желчность (даже по отношению к возлюбленной, на что точно указывает подзаголовок), отсутствие заботы о чувствах других — все то, что 2 Французский текст «Мизантропа» цит. по: [26]. 3 Здесь и далее перевод Т. Щепкиной-Куперник. Обратим внимание, что в этом и других русских переводах (Ф. Кокошкина, В. Курочкина, Н. Холодковского) словосочетание honnête homme передается с помощью различных синонимов (порядочный, честный, человек чести и т. д.), не отражающих в полной мере смысл понятия. Studia Litterarum /2022 том 7, № 2 110 противоречило благопристойному и любезному поведению honnêtes gens. Эти черты ослепляют Альцеста и делают смешным. Утрируя их, Мольер высмеивает поведенческие крайности, идущие вразрез со здравым смыс- лом и гуманностью. И все же общеизвестно, что образ протагониста далеко выходит за рамки комического и является сложным как для сценической, так и для литературоведческой интерпретаций, поскольку мольеровский персонаж отстаивает близкие самому автору морально-этические ценности. Не случайно его роль в комедии исполнял сам драматург. Система ценностей Альцеста на поверку оказывается тесным об- разом связана с honnêteté. На это обратил внимание Донно де Визе еще в момент первого издания комедии: «Мизантроп, несмотря на свое безу- мие, если так можно определить его нрав, обладает характером honnête homme» [23, n. p.]. Мольер наделил героя такими качествами, которые ле- жали в основе этического кодекса honnêtes gens, что подтверждает его про- тотип. Принято считать, что им был герцог де Монтозье, имевший среди современников репутацию принципиального, честного и чистосердечного человека. В мемуарах Данжо есть упоминание о его реакции на главного героя комедии после спектакля. Герцог сказал, «что, если Мольер думал о нем, создавая Мизантропа, обладавшего характером самого совершенного honnête homme, то оказал ему этим огромную честь, которую он никогда не забудет» (цит. по: [12, p. 13]). Показательно, что именно Альцест с уважением и чаще других пер- сонажей комедии употребляет словосочетание “honnête homme / honnêtes gens” или слово honnêteté (семь раз из десяти). При этом он протестует про- тив неразборчивой учтивости и проявляет себялюбие, которое под маской приличия не «надеется что-нибудь выгадать» [16, с. 156], а хочет быть от- личным от других, что нарушает галантный принцип всеобщей дружеской приветливости. Альцест настаивает на необходимости быть правдивым в отношениях с людьми, называя такое поведение единственно приемле- мым для человека чести (homme d’honneur). Согласно «Словарю Француз- ской академии», в основе этой родственной honnête homme поведенческой модели лежат добродетель и честность (см.: [22, p. 568]). Уже в первом мо- нологе, порицающем дружеские излияния Филинта в адрес малознакомого господина, Альцест апеллирует к человеку чести, а затем в чеканном дву- стишии так формулирует свой главный жизненный принцип: Мировая литература / С.Ю. Павлова 111 Je veux qu’on soit sincère, et qu’en homme d’honneur, On ne lâche aucun mot qui ne parte du coeur (I, 1; 35–36). <…> Быть правдивыми, и знать прямую честь, И говорить лишь то, что в вашем сердце есть. Главный герой ставит в один ряд человека чести и honnête homme, а противопоставляет им модников и фатов. Первых он наделяет достоин- ством, добродетелью, разумом, правдивостью, справедливостью. Характе- ристика вторых в монологах Альцеста строится на скрещении лексики, вхо- дящей в семантическое поле двух слов: «галантность» (civilités / приличия, compliments / комплименты, estime / уважение, tendresse / нежность, éloge / похвала, complaisance / услужливость) и «обман» (contorsions / кривля- нья, flatterie / лесть, injustice / несправедливость, intérêt / расчет, trahison / измена, fourberie / коварство, masque / маска). Такое сближение выявляет взаимосвязь между галантностью и обманом, проблематизирует этический аспект придворно-салонной культуры, задает критический модус ее оценки. Альцест дает наглядный пример того, к чему приводит учтивость на грани беспринципности, описывая своего оппонента по судебному процессу, от- кровенного негодяя, которого, свет, однако, ставит выше honnête homme: Sur le plus honnête homme, on le voit l’emporter (I, 1; 140). Порядочных людей он перегонит всех. Поступки протагониста продиктованы верой в приоритет мораль- ных ценностей, которые он считает объективными, непреложными, непод- властными воздействию извне и более значимыми, чем правила учтивости. По этой причине Альцест отказывается нанести визит судьям по своему процессу, хотя их посещение было общепринятой практикой в XVII в., сво- его рода «долгом вежливости» [10, p. 120] (Селимена, тоже вовлеченная в судебное разбирательство, именно для этого ищет поддержки у Клитан- дра). Ради отстаивания нравственных принципов он готов проиграть су- дебный процесс, понести существенный финансовый урон, даже удалиться от света. Именно убеждения не позволяют Альцесту хвалить посредствен- Studia Litterarum /2022 том 7, № 2 112 ный сонет Оронта и объясняют стремление до последнего защищать свою позицию перед трибуналом маршалов, призванным решать вопросы чести между дворянами. Победа его оппонента в суде и самоуверенность Оронта знаменуют для героя торжество не просто лицемерия и несправедливости, но и основанных на этих принципах социальных порядков, к которым он не желает быть причастным. Ценности, защищаемые Альцестом, лежат в основе этики honnêtes gens, на что указывает он сам, объясняя нежелание обманывать Оронта и изменять правде: Et parce que j’en use avec honnêteté <…> (V, 1; 1511). Так только потому, что я был прям и смел <…>. Примечательно, что автора сонета «Надежда» он дважды называет honnête homme, при этом, однако, оба раза ссылаясь на мнение двора [26, p. 132, 194]. Герой его прямо не опровергает, но и не солидаризуется с ним, что создает ощущение неоднозначности самой характеристики, которая может быть истолкована по-разному. В обоих случаях понять смысловые оттенки определения honnête homme применительно к Оронту помогает контекст. Первый раз Альцест называет его так не прямо, а косвенно во время спора из-за сонета, когда выражает свое возмущение страстью придвор- ных к сочинительству (“Cette soif a gâté de fort honnêtes gens” (I, 2; 360) / «Вконец испортила порядочных людей») и предупреждает Оронта о том, что стихоплетство может сделать honnête homme посмешищем. Суть про- тивостояния героев в этом споре определяется не только разной оценкой художественных достоинств сонета, но и носит более глубинный характер. В галантную эпоху умение сочинять стихи стало значимым элементом при- дворно-салонного общения, а значит, важным навыком honnête homme. Альцест выступает явным противником таких перемен. Свое отношение к сочинительству он обозначает еще раз перед трибуналом маршалов: On peut être honnête homme, et faire mal des vers; Ce n’est point à l’honneur, que touchent ces matières (IV, 1; 1144). Мировая литература / С.Ю. Павлова 113 Прекрасный человек ведь все-таки при этом Отлично может быть посредственным поэтом. Думается, эта мысль, повторяющаяся в пьесе дважды, отражает мо- льеровское понимание honnêteté как основы нравственности придворных, которую не должна подменять внешняя, эстетизированная сторона их жиз- ни. Вторая характеристика Оронта как honnête homme содержится в мо- нологе главного героя, произнесенном после приговора суда. Рассказывая о подлости своего оппонента, распространявшего лживые слухи о том, что он является автором некоей гнусной книги, Альцест называет в числе его подручных Оронта: Lui, qui d’un honnête homme, à la cour tient le rang <…> (V, 1; 1507). Оронт, которого считает честным двор <…>. Причастность к низости и клевете, постыдная согласно этическому кодексу honnêtes gens, делает поведение Оронта недостойным и превраща- ет слова протагониста о нем в горькую насмешку. Мольер таким образом подчеркивает явное выхолащивание исконных представлений об honnêteté среди французских придворных. В комедии Альцест предстает не антиподом honnête homme, а, ско- рее, противником того ослабления этических критериев, которое стало следствием влияния на эту поведенческую модель галантной культуры. Та- кое понимание объясняет и неоднозначность образа героя, и его специфи- ческий комизм, существенно осложненный возвышенным компонентом, и прохладную реакцию двора на мольеровского «Мизантропа». Расхождение между словом и поступком, между «быть» и «казаться», которое Альцест не приемлет, но постоянно видит среди тех, кого свет считает honnêtes gens, в полной мере раскрывает сюжет комедии. События, происходящие в пьесе (ссора из-за сонета, известие о не- благоприятном исходе судебной тяжбы, обнародование писем), позволя- ют Мольеру изобразить нравы и показать, насколько галантные манеры посетителей салона Селимены согласуются с их нравственными качества- Studia Litterarum /2022 том 7, № 2 114 ми. Персонажи демонстрируют способность быть учтивыми, однако мера проявления этой важной для honnêtes gens черты оказывается различной. Она колеблется от робких попыток Альцеста избежать необходимости оце- нивать сонет «Надежда» или его молчаливого согласия побыть с Арсиноей, неуклюжей в своих потугах соблюдать приличия, через любезность Филин- та или приветливость Элианты до склонности Оронта к нарочитой похвале или до беззастенчивых комплиментов маркизов Селимене, легко переходя- щей от вежливости к злословию. Учтивое поведение выглядит естествен- ным для всех персонажей, кроме Арсинои и Альцеста. Первой оно дается с трудом в силу ханжеского характера и, по всей видимости, более низко- го происхождения, а второму — из-за принципиального неприятия любых форм неискренности. За исключением Альцеста, все герои комедии явно ориентируются на то понимание honnêteté, которое возобладало в эпоху правления Лю- довика XIV под влиянием галантных нравов. Они видят в общении прият- ное и взаимовыгодное времяпрепровождение, стараются составить о себе хорошее впечатление, по крайней мере до тех пор, пока не сталкиваются с поступками, выходящими за рамки общепринятого галантного кода. Так, Оронт восхищается Альцестом, полагая, что подобным образом добьется его расположения и желанных для себя ответных похвал. Однако после ссо- ры из-за сонета он отбрасывает былую любезность и обращается в трибу- нал маршалов с жалобой на главного героя. Столь же недостойно Оронт по- ступает и по отношению к Селимене, когда, узнав об ее истинных чувствах, не обходится без колкостей. Похожим образом ведут себя Акаст и Клитандр. Маркизы льстиво восторгаются Селименой и ищут ее благосклонности, но после обнаро- дования писем, в которых она откровенно высмеивает обоих, переходят к унижениям и даже угрозам. В этих сценах Мольер, сбрасывая с персона- жей маску галантной учтивости, высмеивает ее поверхностный и обманчи- вый характер. Лицемерным оказывается и любезное поведение дам — Селимены и Арсинои. Драматург блестяще это демонстрирует, обыгрывая их речь. Во время визита Арсинои к Селимене героини, следуя правилам приличия, обмениваются любезными фразами и, казалось бы, не преступают границ вежливости. При этом интонационные регистры, которые окрашивают их Мировая литература / С.Ю. Павлова 115 речь, различаются: Селимена использует легкую тональность галантных оборотов, тогда как Арсиноя избирает дружески-нравоучительный тон. Од- нако по ходу развития диалога становится понятно, что устойчивые форму- лы вежливости лишь маскируют взаимную неприязнь. Арсиноя, прикры- ваясь мнением неких весьма добродетельных особ, которому она якобы пыталась противостоять, без стеснения порицает поведение Селимены и дает ей наставления. Остроумная хозяйка дома отвечает ей той же монетой. Она тонко пародирует напыщенную речь Арсинои, умело вплетая в свой монолог слова и выражения, характерные для лицемерных святош. Пользу- ясь ее же приемом, Селимена под видом чистосердечного дружеского уча- стия рисует весьма нелицеприятный портрет этой ханжи. Как и в случае с мужскими персонажами, Мольер использует при- ем саморазоблачения для усиления комического эффекта. Двуличный нрав Арсинои раскрывается в сцене с Альцестом, которому она сначала без оби- няков сообщает об обмане его возлюбленной и своей «подруги», а затем предоставляет доказательства ее неверности. В финальном действии пове- дение Арсинои и вовсе выглядит откровенно неприличным, поскольку само ее появление у Селимены может быть объяснено только желанием насла- диться разоблачением хозяйки дома. Она надменно обличает Селимену и защищает Альцеста, но, получив от него отпор, уже не скрывает своей язви- тельности и злобы. Далеким от естественной доброжелательности honnêtes gens предста- ет и характер Селимены. Она злословит о придворных (Клеонт — смешон, Тимандр — всегда занят без повода, Адраст — напыщенный гордец и т. д.), дает весьма жесткую характеристику Арсиное, наконец, отнюдь нелестно высказывается о своих ухажерах в письмах, неожиданно ставших всеобщим достоянием (Акаст — самый незначительный человек, Альцест — самый несносный, Оронт — ударившийся в остроумие, Клитандр — слащавый). В образе Селимены проявляются те неочевидные грани галантно- сти, которые противоречат исконным представлениям об honnêteté. В пол- ном соответствии с галантным духом героиня стремится нравиться всем и с успехом влюбляет в себя многочисленных кавалеров, в том числе благо- даря своим остротам. Но они постоянно переходят в злословие, что под- рывает уважение к человеку и делает поведение Селимены недостойным с точки зрения этики honnêtes gens. Однако Мольер этим не ограничивается Studia Litterarum /2022 том 7, № 2 116 и показывает более сложные нюансы восприятия злословия в галантную эпоху, когда в салонной беседе оно нередко воспринималось благосклонно. Такое отношение к словесным колкостям определялось их адресацией: по- рицания об отсутствующих вполне допускались и даже подчеркивали спо- собность говорящего нравиться окружающим. Во второй половине XVII в. «злословить об отсутствующих — значит доставлять удовольствие присут- ствующим, которые склонны естественным образом полагать, что избегают осуждения, выносимого другим» [11, p. 869]. Вот почему гости Селимены подхватывают ее остроты в адрес тех, кого нет среди посетителей салона, и не прощают ей язвительных выпадов по поводу самих себя. В ряду женских персонажей только Элианта оказывается чужда злословия, чистосердечна, по-настоящему добра и терпима. Она вызыва- ет симпатию благодаря тому, что ее такт и доброжелательность согласу- ются с порывами сердца. Неспособность к лицемерию и честность сбли- жают героиню с Альцестом, тогда как любезность и заботливое внимание к другому — с Филинтом. Наряду с ним, Элианта руководствуется в своих действиях не столько собственными желаниями, сколько чувствами люби- мого человека. В этом плане они оба в полной мере воплощают ключевую для honnêteté «этику дара, исключающую себялюбие, ратующую за сти- рание “я” перед другими, практикующую искусство нравиться без всякой корысти» [11, p. 885]. Вместе с тем, по контрасту с Филинтом, именно эта героиня, чьи слова и поступки не противоречат чувствам и мыслям, вновь доказывает, что драматург не оправдывает льстивой снисходительности, равнозначной обману. В образе Элианты гармонично соединяются высокие моральные до- стоинства и безукоризненные манеры honnêtes gens. Такое идеальное соче- тание качеств представляется Мольеру желанным, совершенным, образцо- вым, но при этом, по всей видимости, трудно соотносимым с человеческой природой. Не случайно в художественном отношении образ кузины Сели- мены наименее выразителен, а счастливая сюжетная развязка ее истории выглядит не до конца убедительной. Возможный союз двух honnêtes gens — Элианты и Филинта — кажется разумным и правильным, но не отменяет отмеченных выше расхождений между ними и чувства героини к Альцесту, который, в отличие от его друга, восхищает ее благородной и героической искренностью. Мировая литература / С.Ю. Павлова 117 Соотнесение сюжета и системы персонажей комедии «Мизантроп» с концепцией honnêteté свидетельствует о рефлексии Мольера над важ- нейшими для второй половины XVII в. проблемами, связанными с тем, как соотносятся честность и учтивость, добродетель и себялюбие, искрен- ность и любезность, принципиальность и вежливость; какая грань отделяет комплимент от лести, острословие от злоязычия, терпимость от бесприн- ципности; каким образом можно уравновесить нормы морали и галантное «искусство нравиться». Проблематика комедии придает ей философ- скую глубину, позволяющую открыть в Мольере «художника, сравнимого с Ларошфуко и Паскалем по способности проникнуть в человеческую при- роду» [11, p. 881]. «Мизантроп» Мольера отразил трансформацию понятия honnête homme под влиянием галантных нравов. Не ставя под сомнение этическую основу honnêteté и в целом разделяя нормативные поведенческие представ- ления придворно-салонной культуры, драматург посредством иронии и на- смешки показал, что культивируемое в галантном обществе искусство отто- ченных благопристойных манер может с легкостью обернуться обманом, лицемерием и попустительством пороку. Комедия Мольера «Мизантроп» стала свидетельством того, что во второй половине XVII в. галантная эсте- тика начала преобладать над этикой honnête homme, следствием чего стало постепенное размывание этого идеала. Список литературы Исследования 1 Бояджиев Г.Н. Жан-Батист Мольер // Мольер Ж.Б. Собр. соч.: в 2 т. М.: Худож. лит., 1957. Т. 1. С. 5–54. 2 Обломиевский Д.Д. Мольер // История всемирной литературы: в 8 т. М.: Наука, 1987. Т. 4. С. 146–152. 3 Разумовская М.В. «Мизантроп» Ж.-Б. Мольера как интеллектуальная драма // Французский интеллектуальный театр. Тезисы докладов. СПб.: [б. и.], 1993. С. 16–18. 4 Caldicott C.E.J. La carrière de Molière: entre protecteurs et éditeurs. Amsterdam; Atlanta: Rodopi B.V., 1998. 224 p. 5 Dickson J. Honnêteté et idéologie dans Le Misanthrope // Cahiers du dix-septième siècle. Journal of the Southeast American Society for French Seventeenth Century Studies. 1989. № 2. Р. 71–81. Studia Litterarum /2022 том 7, № 2 118 6 Grimm J. Le Misanthrope, portrait du siècle // Littératures classique. 2000. №°38. P. 51–61. 7 Jasinski R. Molière et Le misanthrope. Paris: Colin, 1951. 326 p. 8 Lanson G. Histoire de la littérature française: en 2 t. Paris: Librerie Hachette et Cie, 1895. T. 1. 1158 р. 9 Lop É., Sauvage A. Introduction // Molière. Le Misanthrope. Paris: Éditions Sociales, 1963. P. 7–107. 10 Lop É., Sauvage A. Notes // Molière. Le Misanthrope. Paris: Éditions Sociales, 1963. P. 7–209. 11 Mesnard J. “Le Misanthrope” mise en question de l’art de plaire // Revue d’Histoire Littéraire de la France. 1972. № 5–6. P. 863–889. 12 Roux Ph.-J. Réflexions sur Le Misanthrope. Bordeaux: Impr. de G. Gounouilhou, 1866. 30 р. 13 Viala A. La France galante. Essai historique sur une catégorie culturelle, de ses origines jusqu’à la Révolution. Paris: Presses Universitaires de France, 2008. 540 p. 14 Vitanovic S. Le Misanthrope de Molière et les théories de l’honnête homme // XVIIe siècle. 1990. № 169. P. 457–467. Источники 15 Буало-Депрео Н. Поэтическое искусство / пер. с фр. Э.Л. Линецкой. М.: Гослитиздат, 1957. 231 с. 16 Ларошфуко Ф. де. Максимы и моральные размышления / пер. с фр. Э.Л. Линец- кой // Ларошфуко Ф. де. Мемуары. Максимы. Л.: Наука, 1971. С. 149–234. 17 Мольер Ж.Б. Версальский экспромт / пер. с фр. А.М. Арго // Мольер Ж.Б. Собр. соч.: в 2 т. М.: Худож. лит., 1957. Т. 1. С. 515–536. 18 Мольер Ж.Б. Критика «Школы жен» / пер. с фр. А.М. Арго // Мольер Ж.Б. Собр. соч.: в 2 т. М.: Худож. лит., 1957. Т. 1. С. 489–514. 19 Руссо Ж.-Ж. Письмо к д’Аламберу о зрелищах / пер. с фр. Д.А. Горбова // Руссо Ж.-Ж. Избранные сочинения: в 3 т. М.: Гослитиздат, 1961. Т. 1. С. 65–177. 20 Chamfort. OEuvres: en 4 t. Paris: Impr. des sciences et des arts, 1794. T. 1. P. 1–58. 21 Faret N. L’honneste-homme ou L’art de plaire a la court. Paris: Chez du Bray, 1630. 268 p. 22 Le dictionnaire de l’Académie françoise, dédié au Roy: en 2 t. A-L. Paris: Veuve J.B. Coignard et J.B. Coignard, 1694. T. 1. 761 p. 23 Lettre écrite sur la comédie du Misanthrope // Molière J.B.P. de. Le Misanthrope. Paris: Chez Jean Ribou, 1667. [n. p.]. 24 Lexique de la langue de Molière comparée à celle des écrivains de son temps aves des commentaires de philologie historique et grammaticale par Ch.-L. Livet: en 3 t. Paris: Imprimerie nationale, 1896. T. 2. D–L. 666 p. Мировая литература / С.Ю. Павлова 25 Méré. De la vraie honnêteté // Méré. OEuvres posthumes. Paris: Chez Jean et Michel Guichard, 1700. P. 1–44. 26 Molière. Le Misanthrope // Molière. Le Misanthrope. Paris: Éditions Sociales, 1963. P. 109–209. 27 Préface // Molière. Les oeuvres de Monsieur de Molière ([Reprod.]). Paris: Chez Denys Thierry, Claude Barbin, Pierre Trabouillet, 1682. [n. p.]. References 1 Boiadzhiev, G.N. “Zhan-Batist Mol’er” [“Jean-Baptiste Molière”]. Mol’er, Zh.B. Sobranie sochinenii: v 2 t. [Collected Works: in 2 vols.], vol. 1. Moscow, Khudozhestvennaia literatura Publ., 1957, pp. 5–54. (In Russ.) 2 Oblomievskii, D.D. “Mol’er” [“Molière”]. Istoriia vsemirnoi literatury: v 8 t. [History of World Literature: in 8 vols.], vol. 4. Moscow, Nauka Publ., 1987, pp. 146–152. (In Russ.) 3 Razumovskaia, M.V. “‘Mizantrop’ Zh.-B. Mol’era kak intellektual’naia drama” [“‘The Misanthrope’ by Molière as an Intellectual Drama”]. Frantsuzskii intellektual’nyi teatr. Tezisy dokladov [French Intellectual Theater. Abstracts]. St. Petersburg, 1993, pp. 16–18. (In Russ.) 4 Caldicott, Edric John. La carrière de Molière: entre protecteurs et éditeurs. Amsterdam, Atlanta, Rodopi B.V., 1998. 224 p. (In French) 5 Dickson, Jesse. “Honnêteté et idéologie dans Le Misanthrope.” Cahiers du dix-septième siècle. Journal of the Southeast American Society for French Seventeenth Century Studies, no. 2, 1989, pp. 71–81. (In French) 6 Grimm, Jurgen. “Le Misanthrope, portrait du siècle.” Littératures Classique, no. 38, 2000, pp. 51–61. (In French) 7 Jasinski, René. Molière et Le misanthrope. Paris, Colin, 1951. 326 p. (In French) 8 Lanson, Gustave. Histoire de la littérature française: en 2 t., t. 1. Paris, Librerie Hachette et Cie, 1895. 1158 р. (In French) 9 Lop, Éduard, Sauvage, André. “Introduction. Molière.” Le Misanthrope. Paris, Éditions Sociales, 1963, pp. 7–107. (In French) 10 Lop, Éduard, Sauvage, André. “Notes. Molière.” Le Misanthrope. Paris, Éditions Sociales, 1963, pp. 7–209. (In French) 11 Mesnard, Jean. “‛Le Misanthrope’ mise en question de l’art de plaire.” Revue d’Histoire Littéraire de la France, no. 5–6, 1972, pp. 863–889. (In French) 12 Roux, Philippe-Jacques. Réflexions sur Le Misanthrope. Bordeaux, Impr. de G. Gounouilhou, 1866. 30 р. (In French) 13 Viala, Alain. La France galante. Essai historique sur une catégorie culturelle, de ses origines jusqu’à la Révolution. Paris, Presses Universitaires de France, 2008. 540 p. (In French) 14 Vitanovic, Slobodan. “Le Misanthrope de Molière et les théories de l’honnête homme.” XVIIe siècle, no. 169, 1990, pp. 457–467. (In French)