Studia Litterarum

Летом 1952 г. в Советский Союз в составе итальянской делегации при- была 75-летняя писательница и поэтесса Сибилла Алерамо (1876–1960). По итогам трехнедельной поездки ею был создан целый ряд разножанро- вых текстов: 25 сентября 1952 г. в газете «Унита», официальном печатном органе Итальянской компартии, вышел короткий очерк «Возвращение из Москвы» (“Ritorno da Mosca”), в специальном номере «Унита» от 7 ноября 1952 г. в честь годовщины Октябрьской революции были напечатаны стихи «Россия — высокая страна»1 (“Russia alto paese”), датированные октябрем того же года [16], а 23 ноября 1952 г. в Культурном кружке Томмази в Ан- коне писательница выступила с рассказом о своем путешествии; в 1953 г. эта речь будет напечатана отдельным изданием вместе со стихотворением «Россия — высокая страна», которое и даст название всей книге. Алерамо приехала в Советский Союз как член Ассоциации «Италия–СССР», создан- ной в 1944 г. в целях развития культурных связей между двумя странами. Ассоциация занималась изданием книг, организацией выставок, лекций, курсов русского языка и поездок в СССР. Однако уже с 1946 г., когда во главе организации встал коммунистический активист Джузеппе Берти, она приобрела очевидно политический характер и работала в прямом контакте с компартиями Италии и Советского Союза, выполняя в том числе и про- пагандистские функции [7, p. 165; 9, рp. 75–77]. Впрочем, с самого начала 1 Фрагмент этого стихотворения вошел в сборник «Из итальянских поэтов» (М.: Изд-во иностранной литературы, 1958. Сост. Г. Брейтбурд) в переводе Б. Гиленсона под названием «Россия — великая страна», однако этот перевод не вполне отражает смысл стихов, построен- ных на взаимодействии двух значений слова «высокий» (alto) — буквального и переносного («возвышенный»): «Высокая страна / даже там, где простирается бескрайняя равнина...» (“Alto paese / anche dove immensa la pianura s’estende...”; здесь и далее пер. с итал. мой. — А.Г.). Мировая литература / А.В. Голубцова 165 большинство членов Ассоциации либо входили в ИКП, либо были близки к левым кругам. Не стала исключением и Алерамо — видный деятель женско- го движения и член ИКП с 1946 г. Период после завершения Второй мировой войны и краха фашист- ского режима в Италии был отмечен резким ростом влияния левых партий. Этому способствовал, с одной стороны, опыт антифашистского Сопротив- ления, ядро которого составили социалисты и коммунисты, с другой — вы- сокий авторитет Советского Союза как страны, победившей Гитлера. Свою роль сыграла и активная внешняя политика СССР, стремившегося поста- вить под свой контроль левые партии других государств. В этот период об- раз СССР на Западе определяют две группы мифологем — элементы «со- ветского» и «русского» мифа: первый сформировался в 1930-е гг. и начал постепенно утрачивать свое влияние после смерти Сталина, второй сложил- ся на Западе еще в XVIII–XIX вв.2, в эпоху господства советского мифа был сильно редуцирован и вытеснен на периферию, однако никогда не исчезал окончательно. Советский миф, как отмечает П. Холландер, в большинстве западных стран достиг расцвета в 1930-х гг. [6, с. 68], однако в фашистской Италии антикоммунистическая риторика официальной пропаганды затор- мозила этот процесс, и в итальянских травелогах о советской России «со- ветские» мифологемы вышли на первый план и оттеснили в сторону эле- менты русского мифа только в послевоенную эпоху3. 2 В итальянском контексте важную роль в формировании «русского мифа» сыграли тра- велог Франческо Альгаротти «Русские путешествия» (“Viaggi di Russia”, 1764) и скандальная книга маркиза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году» (“La Russie en 1839”) с его пред- ставлением о Российской империи как азиатской деспотии; популяризации русской литера- туры послужили такие французские и итальянские работы, как антология Поля де Жюльве- кура «Балалайка. Русские народные песни и другие поэтические отрывки, переведенные стихами и прозой» (“La Balalaika, chants populaires russes et autres morceaux de poesie traduits en vers et en prose”, 1837), критический обзор Микеле Сарторио «Русская поэзия» (“Poesie Russe”, 1839), а также отдельные высказывания деятелей итальянского Рисорджименто — Дж. Мадзини, Н. Томмазео, К. Тенка, — которые проводили определенные параллели между историческими судьбами Италии и России (обе страны страдают под гнетом тиранической власти, в обеих странах идет процесс мучительного обретения своего литературного языка и национального самосознания). В Италии, как и в большинстве стран Запада, контуры европейского «мифа о России» окончательно оформились благодаря резонансной книге Э.-М. де Вогюэ «Русский роман» (“Le Roman russe”, 1886), фактически открывшей европей- скому читателю русскую литературу и «загадочную славянскую душу» (да и сама концепция русской / славянской души также получила популярность благодаря Вогюэ). 3 Подробнее о восприятии советской России в итальянском обществе эпохи фашизма см.: [3]. Studia Litterarum /2023 том 8, № 1 166 По сравнению с довоенным периодом в конце 1940-х – нача- ле 1950‑х гг. число поездок итальянских интеллектуалов в СССР резко уве- личивается, соответственно растет и количество травелогов, однако сами путевые свидетельства становятся более однородными и даже шаблонны- ми. Это объясняется как стандартизацией программ визитов и «техник го- степриимства»4, так и тем фактом, что в этот период в число зарубежных го- стей попадают, главным образом, «друзья» СССР, заведомо положительно воспринимающие советские реалии. Путевые свидетельства Алерамо встраиваются в длинную серию апологетических травелогов, написанных на рубеже 1940–1950-х гг. про- советски настроенными итальянскими писателями и журналистами, среди которых были, например, такие крупные авторы, как Рената Вигано и Ита- ло Кальвино. Все они транслировали в своих текстах один тот же «совет- ский миф», облик которого в тот период определяли две основные группы ценностей: ценности мира и интернационализма и ценности социальной справедливости (а также связанные с ними в единый комплекс ценности свободы, демократии, человеческого достоинства и т. п.). Однако тексты Алерамо выделяются на общем фоне не только своей разнородностью (по- эзия, газетная статья, устное выступление, изданное в виде травелога), но и тем, что за советским мифом в них отчетливо проступают следы прежних мифологизированных представлений о России, что позволяет проследить процесс и механизмы формирования советских мифологем, которые, как правило, складываются на основе элементов старого русского мифа, либо отрицая их, либо развивая и трансформируя. Интересно, что важной со- ставной частью советского мифа у Алерамо оказываются религиозные аллюзии, которые практически отсутствуют в остальных травелогах этого периода, но активно использовались в итальянской путевой прозе об СССР 1920–1930-х гг. (правда, тогда еще — как элементы русского мифа)5. 4 Холландер выделяет в них два основных компонента: «Первый — это подобающее отношение лично к гостю: следует обеспечить его комфорт, благополучие и сделать так, чтобы он чувствовал себя лицом значительным, уважаемым, дать ему понять, что его ценят и любят . Вторым важным компонентом техники гостеприимства выступает выборочное представление “реальности”, объясняющее жесткое планирование и высочайшую орга- низацию политических туров» [6, с. 74–75]. Оба компонента, судя по текстам травелогов, успешно применялись и к итальянским «гостям». Подробнее о техниках «политического гостеприимства» см. также: [4; 5]. 5 Подробнее об этом см.: [1]. Мировая литература / А.В. Голубцова 167 Для Алерамо, как и для многих ее коллег в этот период, поездка в Советский Союз представляла собой то, что П. Холландер называл «по- литическим паломничеством» («пропитанные духом благоговения поезд- ки в политически привлекательные страны» [6, c. 50]). По справедливому замечанию Б. Манетти, религиозная метафорика, лежащая в основе кон- цепции Холландера, хорошо согласуется с «фидеистическим характером» коммунистического мировоззрения С. Алерамо [10, p. 177]. Не случайно сама писательница называет свое мировоззрение «коммунистической ве- рой» (fede comunista) [17, p. 18]6. Алерамо ехала в СССР в поисках вопло- щенной утопии и, по ее собственным словам, прибыв в Москву, чувствова- ла себя как «девочка, только открывающая мир и жизнь» [15]. Более того, в газетном очерке она прямо заявляет, что «уже знала, что увидит там», и все увиденное было воспринято ею как подтверждение заранее сформи- рованного образа (ту же мысль она повторит и в своем выступлении [17, p. 13]). Алерамо описывает свое «паломничество» с восторгом, доходящим до благоговения. Знакомство с советской действительностью восприни- мается ею как религиозное таинство причастия, одновременно духовное и физическое: «Именно этого я и хотела: дышать7 советской атмосферой, почувствовать всем своим организмом, физически, а не только духов- но, реальность чуда (miracolo), которое совершилось там и обновляется и ширится изо дня в день, проникнуть в эту реальность, стать ее частью погрузиться хоть раз, перед тем как навеки закрыть глаза, в несравненный (incomparabile) поток этого существования» [15]. Этот пассаж также будет почти дословно повторен в выступлении Алерамо, вошедшем в издание 1953 г. [17, pp. 13–14]. В свете восторженного восприятия советской действительности им- плицитно присутствующие в путевых свидетельствах Алерамо элементы русского мифа претерпевают радикальную трансформацию. В довоенной 6 Вероятно, в какой-то степени на отношение Алерамо к СССР повлияли дружеские отношения с М. Горьким, завязавшиеся во время его первого пребывания в Италии и про- должавшиеся в течение второго «итальянского» периода, вплоть до возвращения Горького в Россию (см., например: [11, p. 106–109]). Как отмечает сама Алерамо, памятник Горькому в Москве напоминает ей об их последней встрече в Сорренто в 1928 г. [17, р. 15], а директор музея Горького показывает ей ее собственную фотографию, некогда подаренную ею русско- му писателю [17, р. 17]. 7 Курсив С. Алерамо. Studia Litterarum /2023 том 8, № 1 168 путевой прозе Россия традиционно изображается как огромное, дикое, неокультуренное пространство, прямо соотносящееся с потусторонним ми- ром и противопоставленное «цивилизованному» Западу. Стереотипному представлению о «восточном», «примитивном» коллективизме русского народа в парадигме «мифа о России» противостоит индивидуализм запад- ного человека. У Алерамо традиционная антитеза России и Запада инверти- руется, элементы русского мифа, ранее оценивавшиеся отрицательно, при- обретают позитивную окраску. Например, представление о коллективизме русских — то, что Винченцо Кардарелли в 1928 г. в своих путевых очерках пренебрежительно характеризовал как «стремление собираться толпой» [19, p. 769], — в парадигме советского мифа превращается в дух равенства, братства и свободного труда во имя общей цели: «...все чувствуют себя необ- ходимыми друг другу . И разве что какой-нибудь пожилой человек еще смутно припоминает, что такое эгоизм, что значит наслаждаться жизнью за счет чужих страданий, что такое роскошь и нужда, убийственный тяж- кий труд и ядовитая праздность, наглая ухмылка и бессильная ненависть» [17, p. 20]. В глазах Алерамо СССР является образцом и ориентиром для «отсталых» капиталистических стран. В этом смысле показательна данная ею в очерке «Возвращение из Москвы» характеристика советского обще- ства, «где каждый индивид живет не только своей собственной жизнью, но и жизнью всех остальных, в масштабе, абсолютно непредставимом в стра- нах, которые считают себя продолжателями великих цивилизаций (che si reputano continuatori di illustri civiltà)» [15]. Под продолжателями великих цивилизаций, очевидно, имеются в виду западные государства, и в первую очередь Италия как наследница Римской империи, которой Алерамо про- тивопоставляет прогрессивный Советский Союз. Имплицитно транслируя мифологизированное представление о России как молодой цивилизации, которая еще недавно пребывала в архаической дикости, писательница при- дает ему противоположный, позитивный смысл. Еще ярче эта антитеза проступает в анконском выступлении, когда Алерамо, вспоминая о посещении Греции, замечает: «...Греция с ее Пар- феноном, Дельфами и Олимпией говорила мне о почти мифической эпохе, о вершине гармонии, которая была достигнута человеческим гением, но все же не освободила народ от рабства, нищеты и невежества» [17, p. 14]. Античная Греция — это древняя основа западной цивилизации, противо- Мировая литература / А.В. Голубцова 169 весом которой служит цивилизация русская — молодая, но, несмотря на это (или благодаря этому), сумевшая, в представлении Алерамо, искоре- нить основные социальные пороки. Одновременно древним сокровищам античности противопоставляются современные достижения советского строя — новое здание Московского университета, широкие улицы и площа- ди и т. п. Бескрайние и дикие русские просторы — хрестоматийный образ русского мифа — осваиваются и «окультуриваются», деспотическая цар- ская власть — еще одна важная мифологема, ярко представленная, напри- мер, в резонансной книге А. де Кюстина «Россия в 1839 году» (“La Russie en 1839”, 1843)8, — сменяется свободой и братством, а богатства России на- чинают служить общему благу: «Драгоценные камни и золото в прошлом служили для украшения корон, мантий и туфелек цариц : сегодня бо- гатство идет на создание удивительных творений, таких, как недавно от- крытый канал Волга-Дон; на то, чтобы сделать плодородными далекие сте- пи, чтобы основывать на бескрайней территории Советского Союза новые города со школами и университетами» [17, p. 30]. Мотив освоения русских просторов был значим для Алерамо и до по- ездки — так, он завершает описание жизни в СССР в стихотворении «Кар- тины из страны Советов» (“Imagini dal paese dei Soviet”, 1951), написанном еще до поездки — вероятно, под впечатлением от советского фильма: «...до- вольные и гордые трудящиеся / на берегах великих рек или на границе сне- гов, / или в городах, где прежде была степь» [14, p. 50]. Стихотворение «Рос- сия — высокая страна», созданное под впечатлением от путешествия, на- против, начинается с образа бескрайней равнины (“dove immensa la pianura s’estende”9), явно отсылающего к «русскому мифу», а завершается образом Ленина, в котором проступают черты Христа: “Uno di profetica mente e di possente azione”10, где “Uno” не случайно написано с заглавной буквы. По- добно тому, как Христос «один умер за всех»11, Ленин — это Тот, кто один 8 Cм., в частности, рассуждения о «жестокой тирании» и «устрашающей правильности», царящей в России: [12, c. 321]. 9 «...где простирается бескрайняя равнина» [17, p. 5]. 10 Дословно: «Тот, у кого пророческий ум и мощная воля к действию» [17, p. 10]. 11 Цитата из 2-го послания ап. Павла Коринфянам, 5:15: «Христос за всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего», в итальянском переводе — “Ed egli è morto per tutti, perché quelli che vivono non vivano più per se stessi, ma per colui che è morto e risorto per loro” (пер. CEI 2008). Studia Litterarum /2023 том 8, № 1 170 за всех (Uno per tutti) проживает в «пустынном убежище» — соломенном шалаше в Разливе — «канун наивысшего момента человеческой истории»12 [17, p. 10]. Таким образом, стихи Алерамо в зримой форме отображают дви- жение от русского мифа к мифу советскому. Различие между использовани- ем религиозной образности в «советской» путевой прозе итальянских ав- торов довоенного и послевоенного периода хорошо заметно при сравнении стихотворения Алерамо с травелогом «Понимание Ленина» (“Intelligenza di Lenin”, 1930) Курцио Малапарте, посетившего СССР в 1929 г. У Малапар- те, который на момент поездки придерживался профашистских взглядов, вождь революции предстает как Антихрист, христологические черты в его образе «переворачиваются» и пародируются. Он характеризуется как «волк Божий, который взял на себя грехи мира» [20, p. 45]13; его тело в мавзо- лее уподобляется мощам святого, однако автор немедленно развенчивает этот сакральный образ, называя Ленина «искусственным» святым и под- черкивая, что только «в глазах фанатиков» он напоминает святые мощи, которые первые христиане тайно вывозили с Востока: «Ни один корабль не вывезет останки Ленина, не затонув. Мертвецы — тяжелый груз» [20, p. 49]. У коммунистки Алерамо же образ Ленина полностью подменяет собой об- раз Христа как спасителя, освобождающего человечество от рабства и веду- щего его к светлому будущему. В брошюре 1953 г. стихи «Россия — высокая страна» служат торже- ственным вступлением к прозаической части и задают модус восприятия последующего текста. После прибытия итальянских делегатов в Москву их размещают на «вилле» в Серебряном бору, показывают Кремль и би- блиотеку Ленина, музеи и театры, стадионы и фабрики. Писательница также проводит некоторое время в загородном доме отдыха Союза писа- телей и посещает Ленинград. Как и другие просоветски настроенные ита- льянские «гости» СССР, Алерамо подчеркивает благополучие советской жизни (высокие зарплаты и изобилие товаров в магазинах [17, p. 22]), уважение к культуре и тягу к знаниям, рисует идиллическую картину сво- бодного коллективного труда: «...все работают, свободные от железной 12 “...in quella capannuccia di paglia e mota su l’umido suolo / / vissuta fu la vigilia del maggior momento della storia umana”. 13 Аллюзия на Евангелие от Иоанна: «На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. 1:29, синодаль- ный перевод). Мировая литература / А.В. Голубцова 171 пяты капитализма, в согласии, ради непрерывного общего прогресса все обеспечены материальными и духовными благами, все обладают чув- ством собственного человеческого достоинства» [17, p. 19]. Как и другие авторы травелогов того периода, Алерамо неоднократно отмечает особое достоинство советских людей, «спокойствие и сдержанность, излучаемую толпой и отдельными индивидами» [17, p. 20]. Более того, в некоторых случаях это спокойствие приобретает религиозную окраску: так, в глазах женщин, встреченных в доме отдыха Союза писателей, Алерамо видит «глубокую серьезность, словно бы религиозное чувство (serietà profonda, come un senso religioso)» [17, p. 25]. Стереотипный образ дикого и необ- узданного русского варвара в травелоге Алерамо превращается в свою противоположность: советские люди спокойны, дисциплинированны, отличаются благородными, даже аристократичными манерами, тягой к знаниям и уважением к культуре. Это противопоставление четко выра- жено в описании посетителей Эрмитажа: «Проходит русский народ, уже не мужики (mugik), а граждане восхищаясь шедеврами человеческого ге- ния» [17, p. 30]. Алерамо, как и другие путешественники начала 1950 х гг., отмечает популярность библиотек и чтения вообще, очереди в музеи, пол- ные залы театров. Вслед за Итало Кальвино, который побывал в СССР в 1951 г. и опубликовал серию путевых очерков под общим заглавием «Дневник путешествия в Советский Союз» (“Taccuino di viaggio nell’Unione Sovietica”), Алерамо проводит параллели между советским культом писа- телей и культом вождей, однако если Кальвино пишет об этом с легкой иронией («в школах портрет Пушкина встречается почти так же часто, как портреты Ленина и Сталина» [18, p. 2449]), то Алерамо — с восхищени- ем («этот культ развивается параллельно с культом двух великих творцов нового мира, Ленина и Сталина» [17, p. 16]). Правда, если культ вождей революции в ее речи, как и в стихотворении «Россия — высокая страна», обретает религиозные коннотации (не случайно писательница говорит о посещении советскими людьми мавзолея Ленина как о «нескончаемом паломничестве» [17, p. 16]), то культ писателей и литературы ассоциирует- ся не только с литературными музеями и памятниками, но и с сугубо мате- риальными аспектами: так, Алерамо восхищается высокими гонорарами [17, p. 23], комфортабельным домом отдыха для членов Союза писателей [17, p. 21–22], сетует на тяжелое материальное положение поэтов в Ита- Studia Litterarum /2023 том 8, № 1 172 лии [17, p. 31]. Как активистка женского движения Алерамо особо отме- чает равенство полов и отличие «здоровых и крепких» советских женщин от «хрупких» буржуа [17, p. 23]. Интернационализм советского общества подчеркивается поиском точек соприкосновения между СССР и Итали- ей: в СССР смотрят итальянское кино [17, p. 22], поют итальянские песни (в честь Алерамо в доме отдыха Союза писателей исполняют “Bandiera rossa” [17, p. 27]), читают итальянские книги [17, p. 32], а главное — пита- ют братскую любовь к Италии, «потому что знают, как героически стра- дает сегодня наш народ и как он сражается за свободу и мир» [17, p. 33]14. Советская Россия в интерпретации Алерамо описывается как ру- котворный рай на земле. По словам писательницы, для советских людей идеальное будущее лежит не в ином мире, а здесь, «на нашем земном шаре», и они своими руками готовят его для потомков: это будущее, «ко- торое однажды можно будет назвать раем (paradiso), раем человеческих существ, которые будут смотреть на наше время, как мы сегодня смотрим на наших предков-троглодитов» [17, p. 34]. С образом земного рая и соот- ветствующего ему преображенного человека связана главная точка сопри- косновения между Италией и СССР — фигура Леонардо да Винчи, кото- рый изображается как идеалист, который «первым попытался дать людям крылья» [17, p. 34] и мечтал о человечестве, «свободном от преступлений и ненависти», достигающем невероятных высот в своем бесконечном про- грессе [17, p. 35]: по словам Алерамо, тот же идеал вдохновляет поэтов разных стран, «от чилийца Неруды до турка Хикмета», а также Ленина, Сталина и весь советский народ в его великом деле — «преображении при- роды и подчинении ее человеческому гению» [17, p. 35]. В финале речи автор в очередной раз обращается к религиозной риторике, выступая против западных противников коммунизма, которые «не ведают, что тво- рят» (non sanno quello che fanno) и заслуживали бы «евангельского» прощения, если бы не их опасность для дела мира [17, p. 35]. Не зря, как замечает Алерамо, русское слово “mir” рифмуется с латинским “vir” — че- ловек. Случайное созвучие становится воплощением одного из главных 14 Образ СССР как ориентира для Италии раскрывается в стихотворении 1954 г. «Моя Италия однажды» (“Mia Italia un di’”), посвященном П. Тольятти: «Высокая страна, где я побывала и назвала ее высокой, / один шахтер в Карбонии пожелал мне, / чтобы я однажды смогла назвать другое стихотворение “Италия — высокая страна”» [14, p. 80]. Мировая литература / А.В. Голубцова 173 элементов советского мифа: СССР в финале патетической речи предстает главным защитником мира и символом братского единения всех народов. Путевые свидетельства Алерамо выделяются в ряду итальянских травелогов об СССР рубежа 1940–1950-х гг. активным использованием ре- лигиозных кодов для осмысления советских реалий. Еще одна особенность текстов Алерамо заключается в том, что за советскими мифологемами у нее явно проступают следы старого «русского мифа», отсылающего к XIX в. Можно предположить, что обращение к библейским аллюзиям до некото- рой степени детерминировано влиянием русского мифа, одним из важных компонентов которого является особая утонченная духовность и мисти- цизм русских людей. Путевые свидетельства писательницы, в которых от- четливо прослеживается генетическая связь между двумя мифологически- ми комплексами, показывают, что большинство топосов советского мифа, во всяком случае в период конца 1940-х – начала 1950-х гг., представляют собой трансформированные или инвертированные, превращенные в свою противоположность «русские» мифологемы: на смену образу отсталой и варварской России приходит вера в прогрессивность Советского Союза, ко- торый начинает восприниматься как образец и ориентир для капиталисти- ческого Запада; необузданность анархической и противоречивой «русской души» сменяется спокойствием, достоинством, подчеркнутым уважением к культуре; то, что в довоенных травелогах представало как рабский, живот- ный коллективизм, в послевоенную эпоху трактуется как дух товарищества, братства, общего свободного труда во имя великой цели. Если явная связь с русским мифом, в целом несвойственная итальян- ским травелогам той эпохи, составляет специфику путевого творчества Алерамо, то само по себе восторженное отношение к Советскому Союзу среди итальянских левых интеллектуалов рубежа 1940–1950-х гг. являет- ся скорее правилом, чем исключением. Просоветски настроенные авторы, посещавшие СССР, в своих травелогах транслируют один и тот же строго положительный образ советского общества. Причины столь некритическо- го восприятия советской действительности лежат в нескольких плоскостях. Ситуация развивающейся «холодной войны» неизбежно приводила к по- ляризации взглядов, побуждая как противников, так и сторонников СССР к резким и однозначным высказываниям. В Италии противостояние между двумя лагерями обострялось двойственным положением страны в мировой Studia Litterarum /2023 том 8, № 1 174 политике: являясь «точкой контакта между промышленными цивилизаци- ями севера и средиземноморским бассейном», в эпоху «холодной войны» она стала ареной борьбы между США и СССР — «одновременно опорным пунктом атлантической политики НАТО и местом существования самой мощной из западных коммунистических партий» [8]. С другой стороны, вера в советский миф в значительной степени объяснялась и неосознан- ной потребностью в утопии, поисками идеала социально-политического устройства. Как отмечает П. Холландер, идеализация иного общественного строя оказывалась тем сильнее, чем выше была степень неудовлетворенно- сти своим собственным обществом: «...мое исследование обнаружило очень тесную связь между отчуждением от собственного общества и восприим- чивостью к привлекательности (реальной или вымышленной) других об- ществ» [6, р. 64]. И. Кальвино, посетивший СССР незадолго до Алерамо, спустя десятилетия в поздних статьях и интервью неоднократно анализиро- вал причины столь ярой приверженности советскому мифу в итальянских левых кругах. Так, в статье 1979 г. «Я тоже был сталинистом?» писатель признается, что внимание к «успокоительным», «аполитичным», «немону- ментальным» аспектам советской жизни тогда казалось ему способом снять с себя ответственность, сохранив верность идеалам: «…чтобы защититься от реальности, которой я не знал, но в какой-то степени предчувствовал, и которую не хотел называть по имени, своим неформальным стилем я под- держивал официальное лицемерие, изображавшее мирным и радостным то, что в действительности было драмой, напряжением, страданием» [18, p. 2841]. Год спустя в интервью газете «Репубблика» он выскажется еще же- стче: «Мы, итальянские коммунисты, были шизофрениками <…>. Одной своей частью мы были и хотели быть свидетелями правды, мстителями за страдания слабых и угнетенных, защитниками справедливости и про- тивниками произвола. Другой своей частью мы оправдывали страдания, произвол, тиранию партии, Сталина во имя великого Дела» [21]. Возмож- но, эти слова до некоторой степени объясняют и мировоззрение Сибиллы Алерамо, которая до конца жизни хранила верность партии, оставалась в дружеских отношениях с П. Тольятти и с теплотой вспоминала свое первое путешествие в СССР. Даже бурные события 1956 г. — разоблачение культа личности Сталина и подавление Венгерского восстания, — которые вызва- ли смятение и раскол в рядах итальянских левых интеллектуалов, словно Мировая литература / А.В. Голубцова 175 бы не оказали на ее взгляды никакого влияния: в своих дневниках она лишь единожды, в записи от 13 ноября 1956 г., упоминает «серьезные трудности», которые переживает итальянская Компартия «в связи с венгерскими собы- тиями» [13, p. 418], не давая им никакой оценки. Алерамо до самого конца удалось сохранить цельность своей «коммунистической веры»: она ушла из жизни в 1960 г., не увидев краха советского государства и советского мифа.