Studia Litterarum

Статья продолжает начатую некоторое время назад тему, посвященную «человеку внутреннему», а именно тому, в каких категориях и понятиях восточнославянского фольклора описывается человек разумный, чувству- ющий и волевой. К настоящему моменту нами написаны три работы — о славе, о сердце (в аспекте его эмоциональности и духовности) и о биноме «хитрый-мудрый» [1; 2; 3]. Известно, что важнейшие концепты традиционной культуры реали- зуются в фольклорных текстах как их жанровые проекции [9, c. 23], кото- рые значительно разнятся при переходе от жанра к жанру. Поэтому моей за- дачей, собственно, и является изучение фольклорной семантики концепта в его жанровых проекциях, о чем говорилось уже не раз1. Считается, что многозначность слова, в том числе фольклор- ного, должна исследоваться в совокупности языковой (диалектной) и контекстной семантики. Кроме того, как замечал А.Т. Хроленко, фоль- клорное слово следует рассматривать с учетом всей его семантической информации, включая синонимы, антонимы, эпитеты, предикаты, ассо- циативные ряды и мн. др. [12, c. 18–19]. Принимая же во внимание хоро- шо известную многозначность фольклорного слова, его семантическую широту и неопределенность, диффузность его значений [12, c. 63 и далее; 8, с. 559], фольклорные концепты предпочтительно изучать в макси- мально полном составе контекстов употребления, поэтических сюжетов и мотивов, клишированных оборотов и других устойчивых языковых единиц. А поскольку важнейшей особенностью фольклорного слова и 1 В частности, С.Е. Никитина называет это жанровой концептуализацией фольклорного мира [9, c. 36]. Фольклористика / Т.А. Агапкина 261 тем более концепта является его оценочность, аксиологическая окра- шенность, тот факт, что каждый концепт занимает вполне определенное место в иерархии ценностей жанровой картины мира [12, c. 71 и далее], эта оценка также должна учитываться при описании базовых фольклор- ных концептов. В данной статье речь пойдет о концепте воли в восточнославянском фольклоре2. Основным критерием отбора материала для исследования яв- ляется частотность слова воля и соответствующего лексического гнезда в разных жанрах. Иначе говоря, мы будем рассматривать фольклорные кон- тексты, в которых эти слова встречаются относительно часто и формируют круг регулярных значений3. Такие контексты присутствуют в нескольких жанрах — былинах, похоронных, рекрутских и свадебных причитаниях, лирических песнях, пословицах и духовных стихах. Едва ли не самое большое количество контекстов, относящихся к концепту воли, обнаруживается в русской свадебной причети. Это объяс- няется тем, что воля — ключевое название обязательного атрибута север- норусской свадьбы4, символ девичества во всей широте его понимания, а также один из основных персонажей свадебных причитаний. На наш взгляд, в самом общем виде в свадебной причети (и отча- сти свадебной лирике) воля символизирует девичью жизнь до замуже- ства, представляемую в идеализированном виде, исполненную свободы, гуляний, безмятежности5, девичьей дружбы, жизнь, не связанную с каки- ми-либо негативными переживаниями и защищенную родительской забо- 2 Общеязыковым и диалектологическим аспектам слов воля и свобода посвящено немало лингвистических работ, см. специально: [4; 5; 7; 11], а также указанную в них литературу вопроса. 3 Поскольку речь идет о фольклорных текстах, мы пользуемся понятием «частотность» в относительном смысле, имея в виду бóльшую или меньшую употребляемость слова в тех или иных значениях. Контексты, приводимые в статье, берутся нами как из наиболее извест- ных источников по тому или другому жанру, так и из источников более редких, но не менее репрезентативных. При этом никаких статистических подсчетов мы не проводим и полагаем их неприемлемыми для фольклористических исследований. 4 На большей части территории Русского Севера воля — украшенная лента или другой головной убор, носимый на голове девушкой (и иногда называемая также крáсотой). 5 Такое восприятие воли находит частичное соответствие в некоторых диалектных зна- чениях этого слова, которые характерны для слов этого лексического гнезда и при этом не связаны с узкосвадебной тематикой, например с.-рус. вольница «молодые ребята, болтающи- еся без дела», вольничать «бездельничать» и некоторые др. [41, т. 2, с. 179]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 262 той. Не случайно воля, вольный и иные слова того же лексического гнезда последовательно соотносятся в причети с понятиями, несущими высокую положительную оценку вне зависимости от того, к чему конкретно она от- носится: к пространству ли (приволье — раздолье): «Вейся, вейся, хмелюш- ко… / Ко мне во зеленый сад: / Во зеленом садику / Привольице вольное, / Раздолье широкое» [36, т. 1, № 550] или к жизни в целом (вольный — бесцен- ный): «Я у родителя своего, у батюшки… / Буду упрашивать да умаливать, / Чтобы… оставил бы во вольной волюшке, / В бесценном во девичестве» [30, с. 126]. Впрочем, в отдельных случаях воля получает вполне материальную оценку: «Стали спрашивать про белую лебедушку, / Оценять стали бажону вольну волюшку… / Эта волюшка во сто рублей …» [37, т. 3, с. 6]. Едва ли не основной ассоциацией (или парным словом) воли в при- чети является нега, душевное и физическое состояние довольства, блажен- ства и беззаботности: «Не забыла я, матушка, / Свои золоты ключи, / А за- была я, матушка, / Свою волю у батюшки, / А негу у матушки» [36, т. 1, с. 760]; «Проспала млада, продрёмала / Всю приволеньку свою волю, / Всю принежню-ту девью негу, / Житьё девье-то да бес пецели…» [13, № 422]. А основным синонимом воли/волевания становится крáсотá/красование: «Поприжму я красну красоту… / Я ко сердцу-то ретивому: / Хоть я час да по- красуюся, / Хоть другой я поволююся…» [37, т. 3, с. 107]; «Проиграла красна девица душа / Свою вольную волюшку, / Украшенну девью красоту…» [36, т. 1, № 27]; «Молоду в чужи люди отдали, / Не дали мне русой косой покра- соваться, / Девичьей воле нагуляться» [36, т. 1, № 735]. Говоря о воле как персонаже свадебной причети, обратим внимание на ближайшее «окружение» этого слова — приписываемые воле действия (воля летает, красуется, гуляется, ликуется), а также эпитеты, которыми ее наделяют, — прежде всего вольная (словосочетание вольная воля — одно из самых частотных), а также желанная, любимая, бажоная и т. п. Они по- вышают аксиологический статус воли и поддерживают его в поэтическом дискурсе. Есть еще один аспект концепта воли в свадебной причети, который уточняет высказанное наблюдение о воле как квинтэссенции девичьей жиз- ни, — это ее связь с понятием судьбы. В некоторых случаях воля вершит судьбу девушки, улетая подобно птице и выбирая себе дерево, чтобы по- селиться на нем: если воля садится на березу, то девушку ожидает счастли- Фольклористика / Т.А. Агапкина 263 вое будущее, если на осину, то печальная судьба, поэтому девушка просит ее: «Не садись-ка, вольна моя волюшка, / На прокляту деревиночку — / На горькую осиночку» [37, т. 3, с. 76]. Совсем иным поворотом темы является устойчивая привязка воли к девичеству — но уже не как счастливой поре, а как к состоянию и статусу стародевичества. Девушка пытается отдать свою волю подруге, но та отка- зывается из опасения остаться старой девой: «Уж не возьму твою бажону вольну волюшку, / Уж как будут меня ругать да все соседки спорядовы: / — Уж куды с волями ты, девушка сбираешься, / Уж в монастырь, верно, в мо- нашки собираешься?» [30, с. 219]. Согласно логике традиционного свадебного обряда, смена головного убора и расставание с волей (крáсотой) сигнализирует о переходе девуш- ки в другой статус замужней женщины и прощании с девичеством, а также определяет содержание основных контекстов причети, касающихся воли. Девушка упрекает родителей за то, что ее лишили воли: «Променяли мою вольную-то волюшку… / Пропились да промоталися, / Прогуляли мою во- люшку» [37, т. 3, с. 11]; «…мой родитель-батюшко / Тут снял волюшку с бла- дой головушки» [37, т. 3, с. 32], а также винит и саму себя в потери воли: «Я у дубового стола да постояла, / Свою волюшку с головушки да потеря- ла. / Я запродала волю вольную / На честны дороги подарочки…» [37, т. 3, с. 42]; «Первой раз я поклонилась — / Моя волюшка с головушки укатила- ся…» [37, т. 3, с. 27]. Вместе с мотивами потери воли в свадебной лирике появляется ее смысловой и эмоциональный оппозит — неволя, и актуализируется соот- носимое с этим словом лексическое гнездо (невольный, поневолить, обне- волить, невольница, безволье и т. п.). Это слово становится основой авто- номинации просватанной девушки: «Мне-ка сесть было, невольницы, / Дай по-старому, по-прежнему…» [37, т. 3, с. 28], «Вы не в вольной-от дом взошли, / Меня, невольницю, здись нашли» [27, c. 199]. Под «характеристи- ку» соответствующими глаголами подпадает также просватанье как один из начальных этапов обряда: «Обневолили родители вольну волюшку в не- волюшку» [37, т. 3, с. 14]. В поэтических терминах неволи в причети опи- сывается и противоположная сторона — сторона жениха и будущей семьи. Неволей в лирике называют жениха: «Злодейка неволя великая» [31, с. 98], а также замужнюю жизнь в целом — подобно тому как под волей понимается Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 264 жизнь девушки в девичестве. Негативная оценка неволи подчеркивается ее постоянным эпитетом лютая и более редким — непохвальная: «Испосажена люта ознобна сторонушка / Лютой неволей великою, / Наполивана чужая ознобна сторонушка / Горькими слезами горючими…» [37, т. 3, с. 86]; «Как за мной-то, за душой красной девушкой / Ходит лютое безволье великое» [37, т. 3, с. 92]. Впрочем, причеть идет дальше, трансформируя мотив не- воли как несвободы выбора в мотив физической несвободы, заточения: «Я (говорит свекровь. — Т.А.) срублю здесь малу клеточку, / Посажу не- вольну красну девицу / И не выпущу до самой теплой веснушки, / До кре- стьянской до работушки» [30, c. 126]. Синонимом неволи и, соответственно, еще одним постоянным оппо- зитом воли оказывается забота, с которой ассоциируется будущая жизнь де- вушки: «Рука о руку ударили… / Во заботушку меня озаботили, / Меня, де- вушку, обневолили» [37, т. 3, с. 8]; «По сегодняшнему денечку / Быть саду да полоненному, / Всему роду покоренному, / Волюшке быть в неволюшке, / Девушке быть в заботушке» [37, т. 3, с. 56]. Как уже упоминалось, воля является едва ли не главным персона- жем свадебной причети, вокруг которого, собственно, и разворачивается поэтический сюжет. Это особенно заметно в олонецких причитаниях, где описываются сетования девушки по поводу расставания с волей: «Улетела моя любимая вольная волюшка, за горушки высокие… / Обневолили меня желанные родители за чужого чужанина… / Мне недолго красоваться во- люшкой у своих родителей… / Выйду я, бедная девушка, в зеленую дубро- вушку… / Не увижу ли я, где летает моя любимая волюшка?.. / Ах любимые подруженьки! / У вас цветут желанные волюшки на буйных головушках, / У меня, а у бедной горюшницы… нет моей вольной волюшки!» [34, c. 46]. В другом сюжете олонецких причитаний говорится о том, как девушка сама отпускает свою волю, чтобы не дать жениху поймать или подстрелить ее: «Придет млад отэцкой сын, / Он увидит мою волюшку, / Станет волюшку подбрасывать… / Пойдем лучше с волей вольною / На перено на крыле- чушко, / Отпущу я волю вольную / Я во темны леса лисицею… / Я не место тут удумала / Своей да дорогой воле: / Как покладут шелковые петелки, / Изымают мою вольную волюшку… / Уж как ходит млад отэцкой сын / Со винтовкой самострельноей, / Он застрелит волю вольную… / Есте неводье шелковое… / Он изловит мою вольную волюшку… / А спущу я свою воль- Фольклористика / Т.А. Агапкина 265 ную волюшку / Под небесы под высокие… / Пускай воля наволюется, / Пу- скай красная наликуется…» [37, т. 3, с. 59]. Таким образом, воля как ключевое понятие свадебной причети обо- значает девичью жизнь до замужества (в совокупности разных ее аспек- тов)6 и реализуется в ряде устойчивых поэтических контекстов. Допустимо предположить, что, будучи важнейшим понятием севернорусской свадеб- ной причети, воля неразрывно связана с ключевым атрибутом этой свадь- бы — одноименным девичьим головным убором. Вместе с тем эта связь не может быть единственным, что повлияло на формирование концепта воли в свадебном обряде. Немалую роль в этом процессе сыграло само слово воля (и всё его лексическое гнездо), взятое в своих основных значениях, пре- жде всего таких, как «право выбора», близкое к нему «желание, хотение» и «свобода». В поэтическом дискусе свадебной причети воля, оцениваемая сугубо положительно и коррелирующая с простором, негой, свободой пове- дения и т. п., существует между тем не сама по себе, а в устойчивом противо- поставлении неволе как состоянию несвободы (моральной, эмоциональной и физической), соотносимой, в свою очередь, с заботой, а также печалью, горем и т. п. Иными словами, в свадебном дискурсе концепт воли обнаруживает семантическую емкость и цельность, в отличие, как мы увидим ниже, от других фольклорных жанров, демонстрирующих большее разнообразие значений воли в рамках одной жанровой проекции. В народной лирической песне (обрядовой, в том числе свадебной, и необрядовой) концепт воли реализует несколько значений и в отдельных своих проявлениях пересекается с эпосом, причетью и другими жанрами. Со свадебным дискурсом лирику роднит представление о том, что безмятежная и никем не регламентируемая жизнь (воля) возможна толь- ко в девичестве: «Поиграйте вы, девушки, / Попляшите, молóденьки, / Во своей воли у батюшки / <…> в неги у маменьки» ([13, № 405], игровая), в то время как замужество сопряжено с потерей воли и беззаботной жиз- ни: «Ты не плачь, не плачь, красна девица! / У меня будешь жить вольно: / 6 В этом отношении наша точка зрения близка мнению А.В. Гуры, см. [6, с. 272–273]; о разнообразии частных значений воли в свадебном фольклоре см. [10]. Так же и по наблюде- ниям Т.И. Вендиной, «ВОЛЯ может осмысляться и в темпоральном аспекте, как временной отрезок в жизни человека, причем применительно к женщине воля — это время до замуже- ства (ср. дёвья воля ‘время до замужества’…)» [5, с. 22]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 266 Куда пойдешь, спросишься; / Отколе придешь, скажешься. / — Что ж у вас за воля? / У меня у батюшки вольнее: / Куда пойду, не спрошуся; / Отколе приду, не скажуся» ([36, т. 1, № 520], Калужская губ.); «У мойго татки кру- тыя горы, мне гуляти доволи, / У мойго свекорки всюды ровно, мне гуляти не вольно» ([39, c. 72], Гомельский у.). В связи с темой внутренней свободы в лирике появляется выражение своя воля, которое вводит дополнительные оттенки значения воли как права на выбор поведения, которым обладают девушки: «Де ж ти, дівчинонько, бувала? / Де ж, моя доню, ти гуляла?.. / — Моя мати, що ж казати? / Була в полі, в своїй волі» ([48, c. 223], украинская лирическая); «Уж ты, мил, ты, мил мой сердечный друг, / Ты едну-ли меня сушишь, крушишь? — / Я сушу, крушу восемь девушек… / У восьми девок своя воля: / Их журить-бранить некому, / Любить-жаловать есть кому» ([36, т. 2, вып. 1, № 1243], Архан- гельская губ.), хотя и не только они: «Мой-ет миленький-хороший / Своей волей занимался… / Мил на Волгу собирался…» ([19, т. 5, № 82], Казанская губ.). К теме своеволия мы еще вернемся. Поскольку объектом описания в лирике является широкий круг персонажей (девушка, парень, жена, муж, мать, отец, дочь, сын, заключен- ный, рекрут, солдат, матрос и др.), а также весь спектр испытываемых ими эмоциональных переживаний, их внутренний мир, концепт воли вмещает в себя представление об внешних обстоятельствах неодолимой силы, кото- рые управляют человеком и его судьбой, ограничивают его теми или иными рамками, — как говорится в солдатской песне: «Ах ты, воля наша, волюшка, / От весны воля до осени!.. / Будеть большое солдатствие, / Большое, преве- ликое …» ([19, т. 6, № 30], Вологодская губ.). В связи с этим в лирической песне ярко проявляются понятия несвоей / чужой воли, равной власти чужого, постороннего, субъектом ко- торой может быть — Бог: «Устань, устань, мая мамулька, не ляжы, / Мне, сіротачцы, хоць адзін дзянёчак памажы… / Ат, адстань, адстань, мая дачушачка, … / Не мая воля — самога Бога. / Рада б я ўстаці к сваяму дзіцяці благаславенне даці: / Грабовыя дошкі сціснулі ножкі — не магу ўстаці» ([20, c. 231], Минская обл.); — царь: «Сторона ли ты моя сторонушка… / Я не сам-то я на тебя за- шел, / Занесли-то меня неволюшка, / Власть господска, воля царска» (Ки- реевский 2/2, № 1614, Тульская); Фольклористика / Т.А. Агапкина 267 — командир: «Ох, ты глупая красна девица, / Не своей волей я кораб- ли снастил: / По указу государеву, / По приказу я командирскому» ([36, т. 2, вып. 2, № 1828], Калужская губ.); — люди: «Я недавно и вдовою стала, / Да богато горя и спознала; / Злые люди мене исбивали: / — Иди замуж, добре табе буде. / Я людскую волю учинила, / Пошла замуж…» ([39, c. 160], Гомельский у.); — злая жена (милого): «Заезжай, милый, проститься хоть со мной. / — Я заехал бы, мне воля не своя: / Навязалась зла-негодная жена…» [37, т. 3, с. 143], — муж (молодой жены): «Поиграйте-ко вы, девушки… / Покуль воля, воля батюшкова… / Будет волюшка — чужа сторона… / Либо старой, либо малой муж, / Либо ровнюшка пьяница-дурак: / Не отпустит он на улицу гулять» ([36, т. 2, вып. 1, № 1289], Архангельская губ.) и т. д. В других контекстах воля персонифицирована в меньшей степени, и источником неодолимой силы становятся, например, любовь: «Без по- ры-то, безо время / Стала травка сохнуть; / Без причины друг Ванюша / В иную влюбился, / Что в иную-то влюбился, / Волюшки лишился» [36, т. 2, вып. 1, № 2643]; пьянство: «Оповадился Ваня за реку ходит в кабак… / С этой водочкой он сделался пьянешенек. / Он не сам зашел, не своей охо- тою, / Занесло его силою невольную, / Завела молодца неволюшка…» [37, т. 3, с. 153] и др. Разумеется, в лирике присутствует и представление о воле как физи- ческой свободе, к которой стремится заключенный: «Вижу: девушки ходят по воле, я сижу во неволе, / Во неволюшке сижу я, братцы, в белокаменном остроге» [36, т. 2, вып. 2, № 2842], или солдат: «Ой ти чула моя доля, что не быть молодцу дома, / Быть молодцу в неволи, в солдатском набори» ([39, c. 159], Гомельский у.), ср. показательное называние солдат невольниками (подобно тому как просватанная девушка называет себя в причети неволь- ницей): «Перва рота шла — всё охотнички, / Другая рота шла — всё неволь- нички» [39, c. 159]. В подобных контекстах изредка появляется и слово сво- бода: «Ты, молодой палач, постой, обожди меня наказывать! / Что с меня ты хочешь взять… / Хочешь взять ты пятьсот рублей? / Если мало тебе того, возьми всю тысячу, / Только отпусти погулять на волю-свободушку!» ([19, т. 6, № 464], Терская обл.), в целом совершенно чуждое фольклорному дис- курсу. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 268 Есть еще один аспект концепта воли, которого мы до сих пор не ка- сались и который проявляет себя довольно слабо. Этот аспект реализует значение воли как ничем не сдерживаемой и выходящей за рамки обще- принятых норм свободы. Воля как вседозволенность (потакание своим желаниям) и даже разнузданное поведение приписывается в лирике в ос- новном молодежи: «Травка мурава, мурава, девушка молода, / Девушка молода за гульбой пошла, / За гульбой, гульбой, гульбой, за охотою, / За охотою, своей волею» ([19, т. 7, № 243], Костромская губ.) и прежде всего тем, кто находится в лиминальном социально-возрастном стату- се, например, рекрутам: «Приводили молодца в приемную, / Становили разудалого / Под меру казенную / И обрили добру молодцу / Кудри ру- сые… / Уж не будет добру молодцу / Гульбы, волюшки» ([36, т. 2, вып. 2, № 2500], Саратовская губ.). Показательно, что если в свадебной причети парным к воле является слово нега, то в лирике это преимущественно слово гульба. Несколько слов о том, кто и чтó еще (помимо человека) является но- сителем воли в традиционной лирике (кого и чтó называют вольным). Этот перечень довольно короткий и включает объекты, явления и природные стихии, действия которых по определению ничем и никем не регламенти- рованы. Вольными называют — птиц, свободно передвигающихся в самой свободной стихии, а именно воздухе: «А я млада-младешенька замешкалася / За утками, за гуся- ми, за лебедями, / За вольною за пташкою за журышкою» ([36, т. 2, вып. 2, № 2519], Оренбургская губ.), — и, соответственно, человека, уподобляющегося птицам: «Печаль- ное сердечушко беcпрестанно тужит, / Тоскует-горюет, все по прежней воле. / Кабы мне, молодчику, нажить прежню волю, / Нажить прежню волюш- ку — мне сизые крылья… / Павиные перышки, — взвился бы высоко я, / Взвился бы высоко я, улетел далеко…» [19, т. 5, № 571], — а также ветер, связанный с той же стихией: «Нам постелечка — мать сыра земля, / Нам зголовьице — зло кореньице, / Одеялышко — ветер вольный» [36, т. 2, вып. 2, № 2710]; — месяц на небе, движение которого ограничено разве что небес- ным сводом: «Просвети, светел месяц, свети, вольный, молодой, / Про- Фольклористика / Т.А. Агапкина 269 свети дороженьку, куда мой милый пошел!» ([19, т. 5, № 116], Казанская губ.)7; — и воду: «Разлилась, разлелеялась / По лугам вода вольная» [36, т. 1, № 760], ср. в заговоре: «Вода, вода, матушка вольная!» ([44, c. 144], Забайкалье). Что касается воды, то, по нашим наблюдениям, эта стихия как бы проецирует вольность во вне, на тех, кто попадает в орбиту ее влияния: «А на синем море часты островы; / А на островах казаки живут, / Казаки, братцы, народ вольный все» ([19, т. 6, № 377], Урал); «На Дону-то все жи- вут, братцы, люди вольные, / Люди вольные живут — то донские казаки» [19, т. 6, № 375]. В былинах концепт воли также обнаруживает несколько взаимосвязанных значений, которые можно условно расположить на шкале между правом выбора в исполнении желаний, с одной стороны, и свободой и не- зависимостью — с другой, иными словами, между свободой как таковой и правом на нее (или его отсутствием). Воля понимается прежде всего как свобода выбора и поведения, как право распоряжаться своей или чужой судьбой, право, сопрягаемое с ос- новным для диалектного дискурса значением слова воля, а именно с «же- ланием». Таково право жены, муж которой долго не возвращается домой и считается погибшим, выбрать судьбу по своему усмотрению. В былине «Добрыня и Алеша» Добрыня, уезжая из дома надолго, наказывает жене: «Гой еси моя молода жена! / Пройдет как ведь времечка шесть годов, / Ни вести не будет, ни грамотки, / Так тебе, Авдотья, своя воля: / А хошь ты, Авдотья, вдовой сиди, / А хошь ты, Авдотья, замуж поди» ([33, № 306], «Добрыня и Алеша»). Аналогичное значение воли обнаруживается в дру- гих контекстах былин: «В ту пору, познав посадники свою беду неубежную и завидев гибель скорую, бросаются в Новгород, во теремы тайницкие, они пишут крепки записи, чтоб быть Василью Богуслаевичу князем над всем Новым-градом, землей Славенскою и Русскою, брать пошлины, каки он хо- чет, и владеть ему своею волею» ([14, c. 239], «Повесть о Василии Богуслае- 7 Подобное называние вольными объектов, связанных с воздухом, возможно, соотно- симо с диалектными данными: с.-рус. вольный «внешний, обращенный наружу, в открытое пространство», ср. вольный воздух «свежий воздух» [41, т. 2, с. 179], а также вольный свет-батюшка в заговоре [47, c. 192]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 270 виче»). Значение воли как права и свободы выбора выражается через такие устойчивые обороты, как быть в своей воле, владеть своей волей и т. п. Вместе с тем эта воля как право на свой выбор часто регулируется чужой властью или силой, волей старшего или более сильного. Подобное ограничение в правах передается выражениями дать кому-л. волю, нахо- диться в чьей-л. воле, быть под чьей-л. волей и др. Право богатыря отпра- виться воевать с иноземцами дарует ему князь своей волей: «Говорил-то Михайлушко таковы реци… / — Розгорелось моё-то да ретиво серьцо, / Роскипелось у мня серьцо богатырьскоё. / Мне дай-ко ты, князь, да волю вольнюю / Мне-ка съездить впереди всих во цистó полё, / Мне попробо- вать побить-то силу татарскою» ([13, № 12], «Михайло Данилович»). Мор- ской царь, во власти которого оказывается Садко, предлагает ему выбрать себе жену, на что Садко отвечает: «А й топерь как волюшка твоя надо мной в синём мори» ([33, № 70], «Садко»). Оксёнышко, желая наказать жену за пьянство и растрату, спрашивает совета у матери и слышит в ответ: «Как твоя-та жона — да как твоя воля», после чего отрубает жене голову ([13, № 191], «Оксёнышко»). Именно в рамках «ограничения в правах» и проявления права силь- ного в былинах появляются такие понятия, состояния и способы действия, как неволя, подневольный, неволить (обневолить), быть не в своей воле, во- лей/неволей и т. п. Один богатырь объясняет свои действия тем, что «не своей я волей к вам в гости зашел, / Прислал меня сам батюшка Володи- мир-князь» ([18, c. 251], «Данило Ловчанин»); другой отказывается причи- нять вред тем, кто противостоял ему не по своей воле: «И вас, мужики, не трону я не единого, / Ваше дело поневольнёё» ([33, № 282], «Хотен Блудо- вич»); разбойник пытается отобрать коня у Ильи Муромца: «Отдай-ко ты нам коня богатырскаго, / Да волею отдашь, да мы волею возьмем, / А волею не отдашь, так мы неволею возьмем» ([33, № 120], «Первые подвиги Ильи Муромца»). Тема принуждения к поступкам, совершаемым не по своей воле, при- сутствует и в свадебных эпизодах русского былевого эпоса, что отражает практику заключения традиционного брака вопреки воле молодых и пере- кидывает мостик между былинами и свадебным фольклором. Илья Муро- мец, сообщая Добрыне о том, что его жена вышла замуж за Алешу, говорит: «Да твоя-то хозяйка за мýж пошла, / За премладаго Алёшу за Поповича, / Фольклористика / Т.А. Агапкина 271 На силу-де ей князь а поневолил-де пойти…» ([33, № 222], «Добрыня и Але- ша»); Чурила рассказывает о своей женитьбе так: «Поженил-то меня ба- тюшко а неволею, / И женила меня матушка не охвотою…» ([33, № 127], «Чурило»). Другое значение в рамках концепта воли, регулярно присутствующее в русском эпосе, — это воля как физическая свобода, противопоставляемая неволе и заключению. В былинах, повествующих прежде всего о воинских подвигах богатырей и их борьбе с врагами за свободу Святой Руси, не по- следнее место занимает тема личной свободы, которая развивается в том числе в рамках концепта воли. Воля как свобода проявляется в двух основ- ных контекстах — в ситуациях ее обретения или потери. Илья Муромец освобождает узников: «Э уж теперь вам, братцы, воля-та, воля вольная, / И хоть подите вы теперь домой на свою родину…» ([14, № 94], «Поездка Ильи Муромца во чистое поле»). Добрыня отпускает на волю Змея: «А спу- стил-то он змею да на свою волю» ([33, № 59], «Добрыня и змей»). Враги стремятся поработить богатыря: «Да теснить стали его татара-ты поганыи, / Хотят обневолить они стараго казака Илью Муромца» ([33, № 75], «Илья Муромец и Калин царь»)8. Для эпического героя потеря свободы страшнее смерти, поэтому противопоставление воли и неволи (как свободы и порабощения) часто принимает форму оппозиции воли и смерти. Так, Илья Муромец спраши- вает у «неверных царей»: «А уж вы ой, три царя да три неверные! / А да под меч ле вас склонить, у вас голова срубить. / Голова ле срубить — ле вас на волю спустить?..» ([15, № 107], «Три поездки Ильи Муромца»), а За- хар Григорьевич Чернышов, оказавшись в плену у прусского короля (Фри- дриха Великого), требует: «Уж ты гой еси Прускóй король!.. / Прикажи на волю выпусьтить; / Не прикажошь на волю выпусьтить, / Прикажи-ко меня скорó сказьнить…» [13, № 334]. Помимо этих двух основных значений, в концепте воли можно усмот- реть рефлексы других значений, более репрезентативно проявляющих себя в иных жанрах. В частности, это касается русского понятия воли/красоты 8 В украинских песнях противопоставление воли и неволи иногда приобретает коми- ческий оттенок за счет словесной игры внутри лексического гнезда воли, ср. диалог отца с сыном, сидящим в неволе: «Що жь бы, сынку, за тя дати?.. / — Ч’тыре коровки риженькiи… / — Волѣю тя, сынку, в неволенцѣ споминати, / Нêжь так дорого за тя дати!» [32, т. 1, с. 47], ср. укр. волiти «предпочитать; желать, хотеть». Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 272 как символа девичества. Связанные с девичьей волей контексты встреча- ются не только в свадебном фольклоре (см. выше), но также и в былинах, рассказывающих о девичестве героини. Так, Марья лебедь белая, описы- вая свою свободу в девичестве, говорит отцу: «Да ай же ты да мой родной батюшко, / А царь ты Вахрамей Вахрамеевич! / А дал ты мне прощенья благословленьица / Летать-то мне по тихиим заводям… / А белой лебедью три году. / А там я налеталась, нагулялася, / Еще ведь я наволеваласе» ([33, № 52], «Михайло Потык»)9. На периферии былинного дискурса обнаруживается еще одно значе- ние воли (и всего лексического гнезда однокоренных слов), понимаемой как проявление распущенности, нескромности, буйного поведения. Вольницей называют здесь бурлаков: «Ай же, бурлаки вы вольница!» ([33, № 164], «Хо- тен Блудович»)10, а эпитет вольный присваивается также разбойникам: «Люди вольные все разбойнички…»11 ([15, № 108], «Три поездки Ильи Муромца»). Таким образом, в русском эпосе воля предстает в двух своих основ- ных значениях; ее оппозитом выступает неволя (или чья-то воля), а сино- нимы фактически отсутствуют. Более чем в половине эпических контекстов воля появляется в составе устойчивых выражений и словосочетаний, в том числе имеющих параллели в русских диалектах. Среди них наиболее частотно словосочетание вольный белый свет, используемое для обозначения сущего мира, окружающего человека на протяжении жизни, которого он вынужденно лишается из-за болезни, за- ключения или смерти, см. об Илье Муромце: «Он тридцать лет тут без ног сидел / И не видел свету белого, вольного» ([17, № 40], «Исцеление Ильи»), или возглас опутанного цепями Дуная: «Ты прошай-просьти да белой воль- нёй свет! / Просьти, душоцька Настасья королевисьня!» ([13, № 217], «Ду- най»). Здесь вольный, на наш взгляд, объединяет такие диалектные значе- ния, как «находящийся вне чего-л., внешний», «предоставляющий, дающий волю, свободу» [42, т. 5, c. 86]. Тема расставания с вольным светом получает развитие в похорон- ных причитаниях, см. обращение к умершему: «Разговорился бы с нами 9 Ср. рус. волеваться с пометой фольк. в значении «пользоваться свободой, волей», зафиксированное на русском северо-западе [42, т. 5, с. 38]. 10 Ср. рус. диал. вольница «Вольная братия, гулливая толпа, скопище шаловливой молоде- жи; своевольная, буйная шайка» [25, т. 1, s.v. Воля]. 11 Ср. рус. диал. вольничать «2. Грабить на проезжих дорогах» [43, т. 5, c. 88]. Фольклористика / Т.А. Агапкина 273 да разбаялся / Про свое то про свое житье, / Хорошо ли тебе там со вольной волюшки, / Со житья-бытья хорошего?.. / Только б жить тебе да вóлевать!» ([22, с. 114], Тверская губ.); «Надоел, знать, тебе вольный свет, / Что так рано убираешься» ([43, с. 98], Костромская губ.). Вольный свет / вольная воля выступают синонимами жизни (житья прекрасного, житья-бытья хорошего), а отсутствие воли, ее потеря, лишение ее сигнализируют о пре- бывании в загробном мире: «Не покажешси ты, не откликнешси, / С того светушки загробного: / Нет тебе, видать, там волюшки» ([44, с. 12], Влади- мирская губ.), подобно тому как это было и в былинах. В причети концепт воли реализует также значение физической сво- боды. Такие контексты обычно встречаются в причитаниях, адресован- ных рекрутам и заключенным. Уходя на службу, рекрут прощается с волей: «Вси прощайте-ко, поля да хлебородныи, / Зеленыи луга да сенокосныи… / И теперь вся прощай нас, вольня волюшка!» ([28, c. 144], Олонецкая губ.); мать прощается с сыном-рекрутом: «Ты прощай-ка, мое роженое, милое дитятко… / Как обневолили тебя не в порушку, да не во времячко, / Моего полетнаго, яснаго сокола…» ([23, c. 114], Олонецкая губ.), или оплакивает сына, отправляемого на поселение: «Вси-то людюшки на волюшки, / Один ен ведь под неволюшкой… / Не суди Господь, не приведи / Никому роду хрещеному / Идти в пецяльнюю дороженьку, / Не в вольню — в уголовную» ([50, c. 3], Пудожский у.). В похоронных причитаниях, оплакивающих потерю старшего — мужа или отца, концепт воли приобретает новые значения, а именно «избыточная свобода», «несоблюдение правил поведения», «выход из-под власти старше- го», и ее смысловым вариантом становится понятие «самовольство/само- вольный»12. В причети к людям, которых можно характеризовать через это понятие, принадлежат главным образом сироты и вдовы. Вольными вольни- ками называет их причеть: «Дети вольные-то вольники / Без приятеля-то ба- тюшки» ([43, c. 114], Костромская губ.); «Ах я бедна, мать я горькаа, / Я вдова да самовольняя, / Я вдова да безуёмная!» ([49, c. 46], Прионежье). Поведение оставленных без присмотра вдов и сирот оценивается достаточно негативно, и в рамках причетного нарратива такие оценки вкладываются в уста их соседей, 12 Ср. рус. диал. самовольствие «своеволие, самоуправство»; самовольный «непослушный, шаловливый» [42, т. 36, c. 81], а также самоволка, самовольщина, самовольно и др. [42, т. 36, с. 80–81]. Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 274 родственников, односельчан, см. о вдове: «И без тебя, приятный батюшко, / Ото всех я буду вольница, / Ото всех-то я безогрóзница (непослушная. — комм. В.И. Смирнова) / И от старого и от малого» ([43, c. 111], Костромская губ.), или о сиротах: «Ще станут добры люди / Про них говорити, / Ще они детки вольные, / Ще они самовольные / Да безумные, безрассудные» ([43, с. 90], Костромская губ.); «Да вон, вон усе суседушкi гавораць: “Вон распуснiкi, без- бацькавiчы… ане да самавольнiкi”» ([35, № 179], Смоленская губ.), ср. о том же в пословице: Бацькоў зямля ўзяла — дзеткам воля свая [38, № 1449]. В рамках подобных контекстов воля как искомая ценность утрачивает свои позитивные коннотации, а ее синонимами становятся такие понятия, как распущенность, невладение собой, непослушание и даже безумие. Теперь несколько слов о пословицах. Как и в традиционной лирике, в паремиях воля часто понимается как сила, исходящая извне, как власть старшего, хозяина: Не по нашему хотенью, а по божью изволенью; Под богом ходишь — божью волю носишь; Правда божья, а воля царская; Неволя холопу, а воля господину; Чье поле, того и воля и т. д. [24, раздел «Воля — неволя»]. Что касается свадебной темы, то в паремиях воля также часто соотносится с девичеством: Девки говорят: нам своя воля гулять, молодки говорят: нам мужья не велят [24, «Воля — неволя»]. Вместе с тем в пословицах обнаруживаются некоторые новые аспек- ты воли. Один из них противопоставляет волю материальному положению и богатству, ставя волю выше последнего: Хоть хвойку жую, да на воле живу; Свитка сера, да воля своя [24, «Воля — неволя»]; укр. Хоч спина гола, та своя воля [46, № 1335] и т. д. Другой аспект, напротив, основан на негативной оценке воли, рас- сматривает ее как избыточную свободу личности, связанную в том числе с потаканием своим желаниям (ср. выше о своеволии): Своя воля страшней неволи; Своя воля — клад, да черти его стерегут [24, «Воля — неволя»] — и приводящую к негативным последствиям: Воля и добрую жену портит; Воля и добра мужика портит [24, «Воля — неволя»]: Волю дать — добра не видать; Своя волюшка доводит до горькой долюшки; Дай сердцу волю, заведет тебя в неволю [24, «Воля — неволя»]; укр. Дай кому волю, а сам пiдеш в нево- лю [46, № 1326]; бел. Дай жонцы волю, то сам пойдзеш у няволю [38, № 500]; Жить по воле, умереть в поле; Не бойся неволи, а бойся воли [24, «Воля — не- воля»]. Поэтому в определенных случаях пословицы приветствуют ограни- Фольклористика / Т.А. Агапкина 275 чения воли: бел. Дзяцей гадаваць — волі не даваць [38, № 1462]. В пословичном дискурсе парным к воле выступает регулярно слово доля, причем связь этих слов и понятий явно превышает потенциал соеди- няющей их рифмы. Идеальным считается положение, при котором воля и доля дополняют друг друга, создавая атмосферу душевного благополучия: Поется там, где и воля, и холя, и доля [24, «Воля — неволя»]. Вместе с тем такое соотношение воли и доли встречается исключительно редко. Доля как судьба отдельного человека понимается в контексте ее предопреде- ленности Божьей волей: Господня воля — наша доля; Такова доля, что бо- жья воля [24, «Воля — неволя»], в то время как влияние воли личности на судьбу оценивается преимущественно негативно: Боле воли — хуже доля; Дураку воля, что умному доля: сам себя губит [24, «Воля — неволя»]; бел. Дасі дзецям волю, адбярэш долю [38, № 1465]; в других случаях воля и доля противопоставляются друг другу: Не в воле счастье, а в доле [24, «Воля — неволя»]. Как и в других статьях цикла, посвященных внутреннему миру челове- ка, при переходе от «светских» жанров к духовным стихам обнаруживается практически полная смена аксиологической парадигмы и переоценка рас- сматриваемого концепта. Значения воли, к которым чаще других обращаются духовные стихи, четко дистрибутируются между двумя полюсами — Божьей волей как высшей властью и волей человека как средоточием его греховных желаний. Первый контекст, в котором в духовных стихах упоминается воля, про- тивопоставляет волю человека, его стремления и желания, Божьей воле как высшей власти. Так, на просьбу богатого Лазаря принести воды и остудить жар бедный брат отвечает: «Сходил бы я, братец, ко синю морю, / Но не моя есте волюшка, / Есте Божия воля, / Божья-то волюшка, милость велика» [26, c. 408]; в духовном стихе о Страшном суде грешников упрекают за отказ сле- довать воле Божьей: «Никогда вы ко мне не прихождали, / Вы воли Господней не творили, / Всю заповедь Божью преступили» [29, т. 5, № 448]. Такое позиционирование двух воль — высшей и земной — в свою очередь наводит духовный стих еще на две темы. Одна — противопоставле- ние воли личности (т. е. ее стремлений к радостям жизни) и трудничества во Христе. Об этом говорит Иоасаф в пустыни: «Ай у мяне, у пустыльни, ўсё нема воли гуляти; / Только ў мяне у пустыльни / Сы трудами потрудитца» Studia Litterarum /2021 том 6, № 3 276 [40, т. 5, с. 372]. А Христос укоряет грешных людей: «Вы прочь пошли, про- клятыи… / Вы моёй воли не творили, / За хрест, за молитву не стояли… / И милосьцину… не создали» [40, т. 5, с. 390]. И другая тема, вызванная этим противостоянием, — отчасти уже знакомое нам осуждение своеволия. Человек виноват уже в том, что ру- ководствуется в жизни не Словом Божиим, а своей волей: «Вы свою волю творили… / И даны вам были книги Божьи» [29, т. 5, с. 97–98]. Своеволие, потакание собственным желаниям, игнорирование воли старшего — общая черта человека грешного, осужденного на тяготы жизни со времен Адама и Евы: «Уж вы есте грешные души, / Спорожденные от Адама и от Евы, / Уж вы созданы на трудную землю, / Для-ради грехов соблюденьё, / За ваше житьё за самовольнё, / За ваши грехи да беззаконные / Показана вам вечная мука» ([26, с. 257], «Страсти»), и продолжающего свой путь во грехе, вме- сто того чтобы обрести иную долю: «Небо, небо утрачаєш, / Гды сваволно жиєш; / В смордѣ грѣхов тяжких / В день и в нощи пребываєш…» ([21, № 62], Угорская Русь); «За мою безъчесност и сваволю / Утратити мушу сщасливую долю…» ([21, с. 252], Угорская Русь, поминальные стихи о грешном человеке). Наконец, последнее, о чем имеет смысл сказать, — это трансформа- ция представлений о вольном мире/свете в духовных стихах по сравнению с другими жанрами, прежде всего с эпосом и причетью. Если в былинах вольный белый свет — это мир, где, как мы видели, совершают подвиги бо- гатыри, мир, символизирующий жизнь как таковую, то в духовных стихах вольный мир — это мир порочный, где греховно всё его наполнение: богат- ство, жадность, гордость, блуд, высокомерие, жестокость, мирские забо- ты, а синонимами вольного становятся такие эпитеты мира, как суетный и прелестный. На вольном свете человек делает выбор между добром и злом, что влечет за собой божественное воздаяние, о чем напоминает человеку его ангел-хранитель: «…я ангел, твой хранитель, / Не могу тебя хранить: / Жил ты, жил на вольном свете, / Ни по чем не звал меня. / О грехах ты не скорбил…» [47, c. 255]. Как говорит духовный стих о Страшном Суде, «жили мы, грешные, на вольном на свету…» [29, т. 5, с. 227], тем самым фактически проводя параллель между греховностью и вольным светом. Подведем некоторые итоги. В восточнославянском фольклоре при- сутствует большое количество слов, относящихся к рассматриваемому в Фольклористика / Т.А. Агапкина 277 статье лексическому гнезду: воля, вольный, вольница, волевать, вольничать, волить, вольно, неволя, приволье, безволье, неволить, обневолить и т. д. Этот лексический ряд обнаруживает широкий спектр значений, в целом соответ- ствующих значениям слов в литературных языках и диалектах, с той лишь разницей, что в фольклорных контекстах многие значения часто трудно различимы и не всегда определенны. Концепт воли реализуются в текстах былин, похоронных, рекрутских и свадебных причитаний, лирических пе- сен, пословиц и духовных стихов. В большинстве жанровых проекций концепта воли эти значения концентрируются на двух полюсах: на одном «собраны» позитивно окра- шенные значения, такие как представление о воле как собственном праве на выбор и физической свободе, отождествляемой с жизнью как таковой, а на другом — негативно окрашенные: представление о воле как власти чужого, старшего или сильного, и об избыточности свободы и своеволии вплоть до непослушания и распущенности. Вместе с тем в распределении значений по полюсам всё не так однозначно: в пословицах, как мы видели, привычные оценки могут меняться на противоположные и право на выбор оказывается скорее на полюсе негативных значений, а в духовных стихах воля вообще предстает исключительно в негативном ключе, как средоточие греховности человека и всего земного мира — вольного света. Хотя диалектологи и настаивают на том, что основным значением слова воля в русских диалектах является «желание», тем не менее, на наш взгляд, такое значение, как «право на выбор поведения и образа жизни», невозможно полностью отождествить с «желанием» как таковым, и потому нам представляется, что в фольклорных контекстах «воля» обнаруживает несколько иные значения или их оттенки по сравнению с собственно диа- лектным дискурсом. Предшествующие исследования фольклорных концептов показыва- ют, что многие из них формируют соответствующие оппозиции типа слава — неслава. Рассматривая под этим углом зрения концепт воли, надо признать, что наличие оппозиции воля — неволя является практически обязательным для большинства его жанровых проекций (причем если воля ассоциируется с жизнью, то неволя в крайних ее проявлениях — со смертью), что, как мне представляется, указывает на одно из важнейших свойств воли как квинтэс- сенции внутренней свободы человека, а именно на ее уязвимость.